Вероника Крашенинникова - Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России Страница 23

Американский либерализм XVIII века представлял, согласно Кейгану, ненасытные стремления нескольких миллионов свободных людей в погоне за богатством и возможностями, не стесненных ни твердой рукой абсолютистского монарха, ни вездесущим правительством, ни жесткой иерархической конструкцией общества, которая бы заранее устанавливала потолок возможностей. Американские колонисты сами были «хваткими империалистами», ведомые возвеличивающими амбициями, которые метрополия отказалась удовлетворять. Революционеры Нового мира хотели иметь свою собственную империю и объявили войну, для того чтобы ее получить. При этом Кейган подтверждает, что идеология, определяющая Соединенные Штаты как рыцаря демократии и универсальных прав человека, не была лишь «фиговым листком» для прикрытия материальных интересов: она была «сущностью национальной идентичности и определяющей характеристикой их роли в мире». Как только была разрешена подрывающая силы государства проблема рабства, хищническая внешняя политика развернулась в полную силу.

Джеймс Монро, пятый президент США (1817–1825), не видел физических или моральных препятствий в расширении на запад, если величие государства того требовало: «Для всех должно быть очевидным, что чем дальше ведется экспансия, при условии, что она не перейдет справедливых границ, тем больше будет свобода действия для обоих [федерального и штатов] правительств и тем более совершенной их безопасность; и, во всех отношениях, тем лучше будет результат для всего американского народа».[114] Протяженность территории, согласно Монро, дает нации ресурсы, население, физическую силу и таким образом определяет «различие между великой и малой державой».

Доктрина Монро, объявленная президентом в 1823 году, заложила внешнеполитическую линию, которая по сегодняшний день продолжает утверждать, с учетом новых интересов и выражаемая современной лексикой, американские имперские стремления, сплетенные из убежденного мессианизма и форсированной реализации национальных и материальных интересов.

Доктрина Монро провозгласила, что европейские государства более не имеют права колонизировать или вмешиваться в дела наций американских континентов, иначе США сочтут это как угрозу своим национальным интересам. Тем самым доктрина объявила Западное полушарие зоной интересов США и одновременно, в подтверждение традиционного изоляционизма, отгородила себя от Европы и ее проблем, если те не затрагивали интересов Америки. Тогда европейцы, и Россия в частности, восприняли это заявление скептически: по словам российского посла в Вашингтоне барона де Тюля, американцы слишком заняты своим обогащением, чтобы бросить дела и отправиться воевать, даже если бы у них было для этого достаточно влияния в мире — а его у них не было.

Но к началу XX века расклад сил начал меняться. Президент-республиканец Теодор Рузвельт был отличным знатоком и оператором системы баланса сил, и он ощутил, что вес Соединенных Штатов теперь позволял более решительные действия в мировых делах. Короткая победная война с Испанией за ее караибские колонии и Филиппины в 1898 году потребовала теоретического подкрепления, и в 1904 году Теодор Рузвельт добавил свою поправку к доктрине Монро: Соединенные Штаты не только имеют право блокировать европейские интересы в Западном полушарии, но также могут захватить и «привести в порядок» любое государство Западного полушария, которое может быть заподозрено в «хронических нарушениях» или нецивилизованном поведении, ослабляющих его способность сопротивляться «агрессорам из Другого полушария».

«Все, что желает наша страна, это то, чтобы соседние страны были стабильными, спокойными и процветающими. Любая страна, люди которой ведут себя порядочно, может рассчитывать на нашу сердечную дружбу. Если нация демонстрирует свою способность действовать достаточно эффективно и справедливо в социальных и политических вопросах, поддерживать порядок и уплачивать долги, ей нет нужды беспокоиться о вмешательстве Соединенных Штатов. Хронические нарушения или неспособность, которые влекут за собой общее ослабление правил цивилизованного общества, могут, в конце концов, потребовать интервенции цивилизованной нации. В Западном полушарии приверженность Соединенные Штатов к доктрине Монро может заставить Соединенные Штаты, как бы неохотно они на это ни шли, к применению власти международной полиции», — говорил президент Рузвельт в своей поправке к доктрине Монро.

Эта длинная цитата заслуживает приведения: она показывает, что сегодняшняя политика Соединенных Штатов началась не вчера, что современная «доктрина Буша» имеет крепкие и длинные корни и что подобная логика находится в полном соответствии с американской традицией внешней политики, а не является исключением, «отворотом с пути».

Соединенные Штаты не упускали ни единого случая для расширения своих полномочий в мире. Когда в 1912 году японские предприниматели совсем было подписали соглашения с Мексикой о покупке обширных территорий, граничащих с Южной Калифорнией, глава республиканского большинства в сенате Генри Кабот Лодж сделал заявление, неофициально названное «поправкой Лоджа к доктрине Монро»: Соединенные Штаты не позволят никаким иностранным акторам дать иностранному правительству «практическую возможность контролировать» территорию в Западном полушарии. Правительство Японии поспешно открестилось от всяких связей со своими бизнесменами; покупка земли не состоялась.

«Поправка Лоджа» дала новый аспект доктрине Монро: она расширила источник угроз своим интересам с иностранных правительств на деловые круги других государств. Японским предпринимателям еще не раз пришлось столкнуться с протекционизмом Америки: в 1980-е годы, годы, когда Япония, казалось, вот-вот станет крупнейшей экономикой мира, в США возникла настоящая паника по поводу того, что «японцы скупают Америку». Российские компании еще далеки от того, чтобы получать подобные обвинения в свой адрес: слишком мало число приобретаемых ими в США активов, для того чтобы это было воспринято как угроза. Однако если активность российского бизнеса на внутреннем американском рынке повысится, то можно с достаточной долей уверенности ожидать подобной реакции, усиленной общим негативным фоном восприятии России.

Доктрина Монро продолжала звучать и в годы холодной войны. В 1950 году посол в СССР Джордж Кеннан, вернувшись из поездки по Латинской Америке, был глубоко озабочен распространением там коммунизма, в котором он видел средство воплощения империалистских стремлений Советского Союза. Тогда доктрина Монро была интерпретирована как разрешение использовать любые методы для ликвидации коммунистической угрозы в Латинской Америке — например, оказание помощи режимам, на регулярной основе практиковавшим «хронические нарушения», которые идеалистическая часть американского сознания без всяких сомнений классифицировала как деспотические.

Технический прогресс с его межконтинентальными ракетами и транспортными путями постепенно уменьшил мир. С позиции Америки, он стянул его в одно полушарие. Сферой американских интересов стал весь мир.

Путь доктрины Монро, регулярно обогащавшейся новыми поправками, расширявшими область ее применения географически и с точки зрения полномочий, демонстрирует постоянно набиравшую силу экспансию Соединенных Штатов. В действительности логика доктрины Монро началась с Декларации независимости, применившей ее к нескольким североамериканским колониям. Сегодня глобализация привела к тому, что «соседними странами» Америка теперь может называть государства на другой стороне планеты, и воздействовать на них она может самыми разными средствами, от военных до «мягких».

Экспансивное стремление с самого начала имело такую силу, что и само правительство, в силу своей подотчетности избравшему его народу и ограниченности своих полномочий, иногда не могло его обуздать. Первый президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон, наблюдая безудержный захват скваттерами и продажу спекулянтами индейских земель, отведенных племенам по договорам, убеждался в том, что это захватничество «ничем, кроме Китайской стены или шеренги войск» остановлено быть не может. Федеральные чиновники называли доморощенных колонизаторов banditti и «белыми дикарями» и опасались, что приграничные поселения совсем отобьются от молодого федерального государства. Но в ранние годы американского государства только что созданное федеральное правительство было столь слабым, что далеко не всегда могло добиться исполнения своих решений.

Сама идеология либерализма, ставившая индивидуальные свободы, в их числе свободу перемещения и обладания землей, выше государства, лишала чиновников причины и средств к обузданию подобных выражений свободы. Либеральное государство, описанное Локком и Смитом и утвержденное Декларацией независимости, обязывало правительство защищать «право людей на жизнь, свободы и стремление к счастью». Плантаторы, фермеры, владельцы судов и торговцы ожидали от своих избранников пользы, которая для них выражалась в рынках сбыта и торговле — в Англии и других странах Европы. Так экономический интерес с самого начала был вплетен во внешнюю политику и активно стимулировал экспансию Америки.