Эмманюэль Тодд - После империи. Pax Americana – начало конца Страница 23

Английская культура характеризуется, следовательно, известным отсутствием четкого определения понятий равенства и неравенства, которые вообще четко различаются во всей Евразии (У меня будет еще возможность развить эту точку зрения в планируемой работе «Происхождение семейных систем», где будет доказана относительная архаичность в антропологическом смысле англосаксонской семейной формы. Этот антропологический архаизм абсолютно ничего не говорит о потенциях культурного и экономического развитии регионов, для которых этот семейный тип является характерным. У меня будут также возможности показать, что некоторые высокоразвитые в антропологическом смысле семейные формы — арабская, китайская — служат тормозом развития. Иными словами, эволюция семьи может блокировать развитие образования и экономики).

Если вернуться к антропологической модели, совмещающей антропологическую структуру и идеологическое восприятие a priori, тогда действительно можно выявить в традиционной английской семье неопределенность, соответствующую неопределенности а идеологической сфере: братья — разные, они ни равны, ни неравны. Правилам неравноправного распределения наследства у немцев и у японцев и равноправного — у французов, русских, арабов и китайцев противостоит свобода завещания у английских родителей, которые могут распределять имущество между своими детьми, как им заблагорассудится. Однако такая свобода не влечет за собой, за исключением английской аристократии, больших отступлений от равенства, например лишения права наследования всех детей в пользу одного.

Состояние неопределенности между дифференциализмом и универсализмом делает отношение англосаксов к чужому и иностранцу очень интересным и специфическим, то есть нестабильным.

Универсалистские народы раз и навсегда определяют a priori иностранцев, которых они считают подобными им самим. Это приводит к проявлениям нетерпимости, когда конкретные иностранцы на первый взгляд не подтверждают их идеологическое a priori. Ксенофобские потенции универсалистских пародов очевидны: нервозность французов по поводу исключения из общественной жизни арабских женщин, презрение классических китайцев или римлян к периферийным народам, которые не угнетают своих женщин, негрофобия русских, не привыкших к терном у цвету кожи, и т.д. Но никогда противоположная антропологическая система не осуждается на уровне теории. Открыто дифференциалистские народы, особенно в периоды завоевательных походов, — немцы до нацизма включительно, японцы в милитаристскую эпоху — выстраивают стабильную иерархию между высшими и низшими народами земли. Отношение же англосаксов к миру подвижно. У них есть в сознании антропологическая граница, которой нет у универсалистских народов, и это сближает их с дифференциалистскими народами. Но эта граница может перемещаться в сторону либо расширения, либо сужения. Есть мы и другие, но среди других есть такие, как мы, а есть и отличные от нас. Среди отличных (чужих) некоторые могут быть классифицированы заново как подобные нам. А среди подобных некоторые могут быть классифицированы заново как чужие. Но всегда сохраняется черта, отделяющая полноценного человека от чужака — «There is some place where you must draw the line» (Всегда найдется место, где вы должны провести черту» (англ.)). Ментальное пространство англичан может быть сведено до минимума, ограничено их собственным кругом, но оно может и распространяться на всех британцев. А сегодня оно наверняка постепенно распространяется на всех европейцев.

История Соединенных Штатов может быть прочитана как эссе на тему о перемещениях этой черты, представляя собой непрерывное расширение центрального ядра с момента достижения независимости до 1965 года и появившуюся в 1965 году тенденцию к его сокращению, продолжающуюся до наших дней.

Будучи изначально англичанами, американцы быстро научились интегрировать всех европейцев, проявив, правда, заметные колебания по вопросу о статусе ирландцев, итальянцев и евреев. Категория «белый» позволила формализовать это частичное расширение, отбросив индейцев, негров и азиатов по ту сторону границы, отделяющей подобного себе от чужого. Между 1950 и 1965 годами возникает новая волна расширения: азиаты и индейцы-автохтоны обретают статус полноценных американцев. Реальность этого феномена измеряется данными об их появлении на общем американском матримониальном рынке. Их женщины не являются больше табу для мужчин доминирующей группы, и те могут отныне на них жениться. Тем не менее в 1950-1965 годах негритянская проблема порождает максимальную напряженность между универсализмом и дифференциализмом: на сознательном политическом уровне борьба за гражданские права ставит вопрос о включении негров в центральное пространство, а на неосознанном уровне глубоких верований ситуация не изменяется и матримониальная сегрегация чернокожих женщин уменьшается лишь на бесконечно малую величину.

Тенденция к расширению может быть объяснена в оптимистическом варианте гипотезой о человеческом разуме, в конечном счете способном со временем признать схожесть чужого с собой. Подобная интерпретация предполагает существование автономной эгалитарной динамики, неотъемлемого превосходства принципа равенства над принципом неравенства. Но, earn мы захотим полностью понять мощный, но, к сожалению, кратковременный подъем универсализма в Америке в 1950-1965 годах, носивший наиболее отчетливо выраженный имперский характер, то мы не должны замалчивать роль одного второстепенного фактора — конкуренции советской империи. Эпоха «холодной войны» была и эпохой максимального американского универсализма.

Россия изобрела и попыталась навязать всему миру коммунизм — самую универсалистскую идеологию со времен Французской революции. Последняя выдвинула принцип равенства всех людей. Не менее эгалитарная русская революция предложила ГУЛАГ для всех людей планеты. Каковы бы ни были его пороки, нет оснований упрекать коммунизм в отсутствии равноправия всех подвластных народов. Конкретный анализ функционирования советской империи свидетельствует, что насилию и государственной эксплуатации подвергался в значительно большей мере сам центр России, чем аннексированные народы. А восточноевропейские народные демократии пользовались максимальной «свободой».

Русский универсализм четок и ясен. Он обладает большой соблазнительностью, которая на практике проявилась в создании Коммунистического интернационала. Как и французские революционеры, большевики, казалось, обладали естественной способностью считать все народы и всех людей одинаково равноправными. Это не только привлекательная позиция, она также и выгодна с точки зрения политической экспансии.

В годы «холодной войны» Америка вынуждена была противостоять и этой потенциальной угрозе как внутри страны, так и за ее пределами. За рубежом американский универсализм выражался в утверждении во всех развитых союзных странах однородной либеральной экономики и в поддержке деколонизации на всем пространстве западной сферы. Внутри американского общества конкуренция коммунистического универсализма обусловила необходимость борьбы против сегрегации чернокожих американцев: вынужденный выбирать между двумя моделями, мир не смог бы выбрать Америку, рассматривающую часть своих граждан как недочеловеков. Ассимиляция японцев и евреев — непререкаемая удача. Но в случае с неграми их интеграция в политическую систему не сопровождалась экономической эмансипацией и рассеиванием в американском обществе в целом. Средний класс среди чернокожих американцев появился и получил развитие, но у него есть собственные гетто в добавление к более обширным гетто чернокожих бедняков.

С крушением коммунистического соперника наблюдается спад американского универсализма. Все происходит так, будто давление конкурирующей империи вынудило Соединенные Штаты выйти за пределы того, на что они реально способны в плане масштабов универсализма. Исчезновение этого давления позволяет американской ментальной системе вновь обрести свое равновесие и тем самым сократить периметр включения других народов в «свой» универсум.

«Многорасовый» характер американского общества и его отражение в статистике позволяют нам проследить «изнутри» ослабление американского универсализма и установить с помощью демографического анализа провал интеграции чернокожих американцев и возможное появление третьей отдельной группы — «испаноговорящих», являющихся в действительности в своем подавляющем большинстве латиноамериканцами индейского, мексиканского происхождения.

На первый взгляд американская статистика, тем не менее, свидетельствует о небольшом увеличении на рубеже тысячелетия сметанных браков среди чернокожих американцев мужского пола: от 2,3% среди мужчин старше 55 лет до 11% в возрасте от 15 до 24 лет. Но увеличение смешанных браков среди чернокожих женщин незначительно, что свидетельствует об устойчивости важнейшего расового табу: мужчины доминирующей группы не должны жениться на женщинах подчиненной группы. Межрасовые браки негров и белых несколько более многочисленны среди категории лиц, получивших высшее образование. Среди лиц азиатского происхождения тех же возрастных категорий увеличение смешанных браков, напротив, весьма значительно: от 8,7 до 30,1%. Что касается молодых американских евреев, то здесь уровень смешанных браков достигает 50%. Их выход на общий матримониальный рынок, то есть распыление еврейской группы, сопровождается шумным подъемом движения активной солидарности с израильским государством.