Эмманюэль Тодд - После империи. Pax Americana – начало конца Страница 24

На первый взгляд американская статистика, тем не менее, свидетельствует о небольшом увеличении на рубеже тысячелетия сметанных браков среди чернокожих американцев мужского пола: от 2,3% среди мужчин старше 55 лет до 11% в возрасте от 15 до 24 лет. Но увеличение смешанных браков среди чернокожих женщин незначительно, что свидетельствует об устойчивости важнейшего расового табу: мужчины доминирующей группы не должны жениться на женщинах подчиненной группы. Межрасовые браки негров и белых несколько более многочисленны среди категории лиц, получивших высшее образование. Среди лиц азиатского происхождения тех же возрастных категорий увеличение смешанных браков, напротив, весьма значительно: от 8,7 до 30,1%. Что касается молодых американских евреев, то здесь уровень смешанных браков достигает 50%. Их выход на общий матримониальный рынок, то есть распыление еврейской группы, сопровождается шумным подъемом движения активной солидарности с израильским государством.

Самые последние статистические данные, однако, свидетельствуют, что некоторое увеличение смешанных браков, наблюдавшееся среди чернокожих в 1980-1995 годах, затем прекратилось. Статистический ежегодник Соединенных Штатов позволяет проследить «оттепель» 1980-1995 годов, которая была минимальной; в последующие годы расовая ситуация оказалась вновь блокирована, Уровень смешанных браков для женщин составлял 1,3% к 1980 году и 1,6% — в 1990 году. Он поднялся до 3,1% it 1995 году, а затем остановился па уровне 3%. Но это уже было слишком много для американских статистических служб, которые инстинктивно почувствовали, что даже столь незначительное увеличение невозможно: «enough is too much already» («Достаточно — это уже слишком много» (англ.)). Ha 1999 год они сочли разумным исключить из статистики как белых, так и чернокожих испаноговорящих, что снизило уровень смешанных браков для чернокожих женщин до 2,3% (Statistical Abstract of the United States: 2000. — P. 51. Table 54). Ложная тревога, поскольку меньшинство — носитель испанского универсализма — достигло огромного увеличения смешанных браков. Речь скорее всего идет о пуэрториканцах. В настоящее время около 98% чернокожих женщин, живущих в браке, замужем за чернокожими мужчинами. А если к этой почти абсолютной расовой эндогамии добавить гот факт, что добрая половина чернокожих женщин является матерями-одиночками и, следовательно, не состоит в браке с белыми, то нам придется прийти к выводу об удивительном постоянстве расовой проблемы. Было бы точнее говорить о загнивании, так как другие демографические данные свидетельствуют о регрессе.

Уровень детской смертности, то есть пропорциональная численность детей, умирающих в возрасте до одного года, в Соединенных Штатах значительно выше среди чернокожего населения, чем среди белых: в 1997 году 6 на тысячу — у белых и 14,2 — у негров. Данные показатели достаточно неблагополучны, даже у белых американцев, поскольку они выше, чем в Японии и во всех странах Западной Европы. Но они, по крайней мере, снижаются. Б 1999 году уровень детской смертности у белых упал до 5,8 на тысячу. Напротив, среди чернокожего населения этот показатель (и это факт чрезвычайный) с 1997 по 1999 год возрос с 14,2 до 14,6 (National Vital Statistics Reports. — Vol. 49. — No. 8. — 2001. — Sept). Читатель, не привыкший к социологическому толкованию демографических показателей, может, проявляя здравый смысл, считать, что это незначительное изменение. Он может думать, что детская смертность не имеет значения для всего общества. На самом же деле уровень детской смертности — ключевой показатель. Он отражает реальное положение самых уязвимых групп людей в обществе или в отдельном секторе общества. Незначительное увеличение детской смертности в 1970-1974 годах в России позволило мне уже в 1976 году констатировать загнивание Советского Союза и предсказать крушение системы (Todd E. La chute finale). Небольшое увеличение детской смертности среди чернокожего населения в Соединенных Штатах свидетельствует о провале расовой интеграции, несмотря на полувековые усилия.

Однако американская ментальная система в начале третьего тысячелетия является уже не двухрасовой, а трехрасовой, поскольку и статистика, и общественная жизнь превратили испаноговорящих — в действительности мексиканцев индейского происхождения — в третью значительную по своей численности отдельную группу (В действительности в американской статистике различаются пять групп: белые, чернокожие, испаноговорящие, а также азиаты и индейцы. Однако на современном этапе выделение интегрированных в результате смешанных браков и малочисленных индейцев, а также интегрированных вследствие браков азиатов должно рассматриваться как идеологический «пережиток» или «иллюзия»). Американское общество вновь обрело трехкомпонентную структуру, которую оно имело в момент достижения независимости или когда в начале XIX века его анализировал Токвиль: индейцы, чернокожие, белые.

Судьба мексиканского сообщества для социологов остается неясной. Некоторые данные, как, например, блестящее владение детьми английским языком, указывают на продолжение процесса ассимиляции в противоположность тому, что утверждается в ходе страстных дебатов об испанофонии. Но следует отметить, что за фазой повышения последовало снижение уровня смешанных браков среди самых молодых поколений: 12,6% в категории старше 55 лет, 19% — у 35-54-летних и только 17,2% в возрасте от 25 до 34 лет и 15,5% в возрасте от 15 до 24 лет (American Demographics. — 1999. — Nov). Это снижение не является обязательно свидетельством изменения поведения данных групп населения. Оно могло быть и механическим результатом изменения состава населения, теперь в большинстве своем мексиканского, в районах Техаса и Калифорнии, расположенных ближе всего к границе с Мексикой. Но даже это чисто территориальное последствие указывает все же на отделение белой группы от группы, которую мы назовем испано-индейской. Показатели фертильности за 1999 год в различных группах дают ясное представление о сохраняющихся ментальных различиях: 1,82 у белых неиспаноговорящих («безумная» лингвистически-расовая категория), 2,06 — у чернокожих неиспаноговорящих, 2,9 — у испаноговорящих (http://www.census.gov/population/nations/summary). В Мексике в 2001 году индекс фертильности составлял 2,8.

Стоит ли действительно удивляться провалу интеграции в обществе, где прославление равенства прав заменено сакрализацией «разнообразия» — происхождения, культур, рас, — окрещенного «мулътикультурализмом»? Падение ценности равенства в американском обществе характерно не только для области расовых отношений. Эволюция экономики в 1980-1995 годах может быть интерпретирована, как мы показали выше, и как форсированный марш к неравенству, ведущий в некоторых слоях с низкими доходами — особенно, как бы случайно, среди чернокожего населения — к феноменам регресса и взрыва.

Но вновь следует, избегая карикатурного изображения, попытаться понять во всей цельности англосаксонскую ментальную систему, которая нуждается в сегрегации одних — конечно, негров, возможно, мексиканцев, — чтобы ассимилировать других — японцев, евреев. В этих условиях можно говорить скорее о дифференциалистской, чем об универсалистской ассимиляции.

Для тех, кто интересуется стратегическими ориентирами Америки, особый интерес представляет интеграция евреев в саму сердцевину американского общества в контексте отхода от универсализма внутри страны. Она созвучна со столь очевидным в отношениях Америки с миром, столь явным в решении ближневосточного конфликта отходом Соединенных Штатов от универсализма вне страны. Включение Израиля в ментальную американскую систему как внутри, так и вне страны и исключение арабов находятся в соответствии с исключением негров и мексиканцев.

Идеологическое сосредоточение Соединенных Штатов на еврейском государстве не ограничивается еврейской общиной. Гипотеза об общем отходе Америки от универсализма позволяет понять эту линию. Но мы должны подвергнуть исследованию неохотно снимающую с себя вуаль историю: прочность уз между Америкой и Израилем — факт новый, необычный. И речь в данном случае идет не столько о том, как его «объяснить», сколько о том, чтобы использовать его в качестве «свидетельства» глубинных тенденций, которые будоражат Соединенные Штаты. Выбор Израиля является наиболее видимым признаком отступления американского универсализма и мощного подъема дифференциализма, что обнаруживается как во внешнем плане (отказ от арабов), так и во внутреннем [трудности интеграции мексиканцев или сохраняющаяся сегрегация чернокожего населения).

Приверженность Америки Израилю представляет собой настоящую тайну для специалистов стратегического анализа. Не дает ничего нового и чтение недавно изданных классических трудов. Киссинджер рассматривает израильско-палестинский вопрос детально, но с исступлением адепта «реализма», вынужденного иметь дело с борьбой иррациональных народов за обладание Землей обетованной. Хантингтон же выносит Израиль за скобки сферы цивилизации, которую он рассматривает в качестве единого стратегического блока (С присущим ему оппортунизмом неоконсервативный журнал «Соmmentarу», издаваемый Американским еврейским комитетом, в анализе этой книги даже не упомянул об этом исключении Израиля, вынесенного за пределы западной сферы {март 1997 года)). Что касается Бжезинского, то он вообще не упоминает Израиль. Фукуяма тоже. И это очень любопытно с точки зрения важности тесных связей с Израилем в формировании во всех областях антагонистических отношений Соединенных Штатов с арабским и, в более широком плане, мусульманским миром.