Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №7 (2004) Страница 26

Задавался ли ты, Валентин, вопросом, почему нашими телесобесед­никами являются только обозначенные мной выскочки, не дающие и слова сказать людям с иными взглядами, убеждениями и манерой держаться? Когда ты в последний раз видел на экране Валентина Распутина, Василия Белова, Александра Солженицына, когда слышал с экрана о Владимире Максимове, Леониде Бородине, Татьяне Глушковой (куда уж нынешним обласканным и увешанным премиями поэтам до её стихотворения “Когда не стало Родины моей...”), Александре Гинзбурге, Владимире Осипове? Зато, словно боль­ного касторкой, пичкает нас канал “Культура” аморфной болтовнёй пошляка Ерофеева, откровениями неоткровенного Войновича, а самое страшное — фиглярскими шоу экс-министра Швыдкого? Не охватывает ли тебя ужас, когда ты читаешь заголовки в телепрограммах: “Русский язык без мата не сущест­вует”, “В России любят только за деньги”, “Музеи — кладбище культуры”, “Русский фашизм страшнее немецкого”? Я не трусливый человек, но боюсь этих передач, ибо они напоминают мне сцены из фильма “Кабаре” и обстановку в Германии начала тридцатых годов прошлого века, а ты знаешь, к чему привели выходки тогдашних швыдких.

Чаша моего терпения переполнилась при лицезрении последнего министерского прикола под названием “Журналистам русский язык не нужен”. Какие-то временщики оплёвывали самое святое, что нам дано от Бога — слово, которое было в начале начал. И шоумен-министр скалозубил вместе с “образованцами”, поддакивал им, вместо того чтобы возбудить уго­ловное дело в защиту отечественной словесности. А резюме сего непо­треб­ного зрелища, прозвучавшее из уст Швыдкого, не поддаётся описанию. Согласно министерской логике, вся история становления русского языка зиждется на варваризации “великого и могучего” каждым последующим поколением писателей и поэтов. А самый главный варвар, оказывается  — Александр Пушкин…

Поверь мне, Валентин, когда я смотрел издевательскую вакханалию над русским языком, слезы подступали к горлу и слышалось мне: “Распни его, распни!” Успокоился я лишь на следующий день, когда получил очередной номер стоящего на страже традиций родного языка журнала “Север”, где были опубликованы последние стихи иеромонаха Романа, и среди них — четверостишие “Родная речь”.

Родная речь — Отечеству основа.

Не замути Божественный родник,

Храни себя: душа рождает слово,

Великий святорусский наш язык.

Словами псковского подвижника и обережёмся, Валентин, от суетливых нечестивцев, прячущих под псевдокультурной личиной непотребство и цинизм.

Так чьё же ты, “родное” телевидение?

КОМУ И КТО ПАМЯТНИКИ ВОЗДВИГАЕТ

НЕРУКОТВОРНЫЕ?

Самые разные вопросы не перестают преследовать меня, просто­душ­ного. И, как правило, связаны они с конкретными проявлениями быстро­текущей жизни.

Десант, который удалось нам счастливо “забросить” во Псков накануне его 1100-летия, поздним уже вечером передислоцировался из древнего города в Святые Горы, к землям ганнибаловским и пушкинским. Основная группа десантников, состоящая из Г. С. Жжёнова, В. И. Юсова, В. И. Старшинова и М. Е. Николаева, заместителя председателя Совета Федерации, уместилась в микроавтобусе, а мы с гостеприимным В. Я. Курбатовым шли в авангарде на надёжной “Ниве”, профессионально ведомой тележурналистом В. С. Прав­дюком. Стена изливающегося третий день июньского дождя не помешала вседо­рожнику свернуть с трассы там, где был указан путь к мемориалу, установленному в районе трагической гибели выдающегося лётчика, одного из столпов отечественной военно-морской авиации, Героя России Тимура Апакидзе.

Каким простым и значительным предстал перед нами символ памяти бесстрашному воину и человеку среди псковского многотравья и омытых дождями лесов! Я плакал, когда увидел два года назад скупые телесообщения о внезапной катастрофе, унёсшей жизнь ещё одного из настоящих людей России. Затерялись тогда скупые кадры в калейдоскопе телешоу и болтовне временных хозяев жизни. Не было и намёка на подлинную скорбь в том сообщении, профессионально озвученном дикторами-щелкунчиками. Да хорошо хоть не обошли вовсе молчанием, как забыли про геройский поступок молодого русского воина Евгения Родионова, отказавшегося снять право­славный крест с груди и принявшего мученическую смерть от бандитов в окро­вавленной Чечне. Так же, как и псковский мемориал, скромна могила Евгения, появившаяся благодаря подвигу матери, не один месяц рисковавшей жизнью и с Божией помощью получившей сыновьи останки у басаевских отморозков.

Возвращаясь к машине, мы сначала молчали, а потом задались вопро­сом: почему, когда умирает незадачливый сатирик-драматург, телеящик меся­цами заставляет нас скорбеть о “невосполнимой утрате”? Случайно под­сев­ший в самолёт к нефтяному королю Зие Бажаеву предприимчивый и везучий журналист, мальчик из благополучной семьи Артём Боровик погиб в результате технических неполадок машины. Понятна скорбь родных и близких по ушедшему безвременно сыну, отцу, мужу. Но сколько же месяцев изо дня в день газеты и электронные СМИ безрезультатно искали злую руку террористов и, не найдя её, устраивали многолетние пышные поминки на виду у всей страны, открывали парк имени Тёмы Боровика, создали фонд, ему посвящённый. Поняли мы под тем июньским ливнем, что памятники Тимуру Апакидзе и Евгению Родионову (кстати, в церковных лавках сегодня продаются жизнеописания воина-мученика) нерукотворны, ибо они от Бога, а не от лукавого, и посему станут путеводными звёздами для нарождающейся в глубинке молодой и не тронутой ржою России.

Лукавый так и старается опошлить любое, самое светлое событие. Даже 1100-летний юбилей Пскова. Вот уже полгода пытаемся мы доказать местным властям, что нельзя в рамках одного торжества открывать одновременно два памятника основательнице города Святой Равноапостольной княгине Ольге. Да они и не виноваты, псковские начальники. Я знаю, что умный и заботливый губернатор Е. Э. Михайлов как мог отбивался от “подарков” московских ваятелей. Самый веский аргумент “данайцев, дары приносящих”: монументы устанавливаются безвозмездно. Безвозмездно для Пскова, но ведь кто-то их оплатит, ибо справедливы слова, свидетельствующие о том, что “сколько от одного места убудет, столько в другом — прибудет”. Может, не надо москвичам из жителей славного города-юбиляра делать земляков щедринского Глупова, а на то, что “прибудет”, отреставрировать разрушаю­щиеся священные памятники Св. Ольге — древние псковские храмы?

Но кто в чаду охватившей страну монументальной пропаганды зрит в исторические корни? Разве подумал скульптор А. Рукавишников, сажая в неприличной позе Ф. М. Достоевского у входа в Государственную библио­теку, как скромный до болезненности писатель отнёсся бы к идее быть дваж­ды увековеченным в Москве? Да ведь у отчего его дома уже стоит прекрасное изваяние. А что бы сказал М. А. Булгаков по поводу уничтожения Патриарших прудов во имя несуразной скульптурной композиции того же скульптора, проникнутой духом бесовства? Спасибо московским старожилам, под колёса грузовиков со строительными материалами лёгшим и прекратившим надру­гательство над первопрестольной.

В дореволюционной России наиболее значимые памятники строили на собиравшиеся народом пожертвования. Жертвователи и выбирали лучший проект и наиболее полюбившегося ваятеля. А разве спросили у народа культуртрегеры из “Альфа-банка” и американского Гугенхаймовского центра, нужно ли увековечивать столь поспешно образ поэта И. Бродского, когда прошло так мало лет со дня его кончины и неизвестно, будет ли он знаковой фигурой для отечественной (?) культуры. Может, лучше было бы поставить памятник Блоку, или Шостаковичу, или Станиславскому?

Эрнст Неизвестный, широко развернувшийся при установке магадан­ского мемориала жертвам ГУЛАГа, не уступив по размаху и мощи незабвен­ному Е. В. Вучетичу, нынче готовит проект “Памятника Водке”. Да-да, водке, господа, в древнем Угличе, где одна из самых страшных проблем нынче — всенародный бич пьянства. Заокеанскому просветителю, на которого мо­лится местное начальство (как же: у них есть — и они им гордятся не меньше, чем древними церквями — музей водки!), плевать на наши проблемы. Главное — авторское честолюбие потешить. Тем более прецедент имеется — болванчики в честь всероссийского алкоголика Венечки Ерофеева уже установлены на трассе “Москва — Петушки”. В. П. Астафьев, сам человек, пивший немало, чуть ли не плевался, предавая остракизму прославление сошедшего с круга горе-писателя. А вот на днях ещё один полуамериканец, поэт-вития Евту­шенко написал, что Венедикт Ерофеев пребывает в одном пантеоне с Гого­лем, а вот мелкотравчатый Виктор Ерофеев (и придумает же Бог такое совпадение фамилий) достоин лишь участи пошлейшего “Вечного зова”, сотворённого А. Ивановым. Но уж популярность ивановской эпопеи в преж­ние времена перекрывала временную славу Евтушенко и иже с ним, да и по сей день телевизионные рейтинги “Вечного зова” необычайно высоки.