Альберт Макашов - Трагедия СССР. Кто ответит за развал Страница 26

Да, в тюрьме чувства обостряются как нигде. Одна-две фразы, услышанные по дороге из камеры на допрос, одна реплика конвоира, когда ведут на прогулку, - и вот уже удивляешь адвоката, пришедшего на свидание, своим анализом обстановки на воле.

Каким-то образом мы узнали, что будет комиссия Красного Креста. И правда - входят как-то в сопровождении представителей СИЗО двое мужчин и переводчица.

- Мы из Красного Креста, какие у вас будут жалобы?

Один, я слышу, на французском говорит с переводчицей, другой на немецком (в Швейцарии и тот и другой - государственные языки). Отвечаю немцу:

- Да, у меня есть жалоба на президента России: Er ist Verruckt (Он сумасшедший).

Немец встрепенулся. Между собой они переговорили и мне:

- Нет, мы по другому поводу спрашиваем. Как с вами обращаются?.. Что вы сегодня ели на завтрак?

Ответил, что картофель и селедку, а переводчица, вижу, второе слово перевести не может, так я, неожиданно вспоминая и то, что не знал будто бы, отвечаю на все том же немецком:

- Мы ели селедку, но у меня жалоба не на это, а на президента. Er is Verruckt!

Они свое гнут: бьют ли нас, применяют ли пытки? К большой радости руководства СИЗО отвечал, что ничего этого нет.

Немец, я видел, уходил из нашей камеры под большим впечатлением от встречи.

Ни одна партия, ни одно общественное движение на выборы в декабре 93го года в Государственную Думу не догадались, не захотели или испугались включить узников Матросской Тишины и Лефортова в списки своих кандидатов. Слабо?.. Как бы чего не вышло!

Только один Жирик со своим военным еврейским оркестриком побывал у стен Матросской Тишины и набрал в результате наибольшее количество голосов.

В камере, как правило, три койки. Одна до сих пор пустовала. Вдруг с шумом открывается дверь, вводят третьего. С ним на тележке матрац и два десятка книг. Словари, книги на немецком, французском, вьетнамском. Вьетнамец Вьет Кын, по-русски - Коля (прапорщики звали его «Вьет Кинг», хотя он маленький, скромный, тихий).

С вьетнамцем у меня сложились прекрасные отношения. Он окончил в Ханое институт международных отношений, а потом занялся бизнесом, сновал туда-обратно с разными товарами. За решетку привела случайность: при погрузке в аэропорту его контейнер уронили и оттуда посыпались контрабандные утюги, лекарства. В камере переводил Ремарка с немецкого на вьетнамский, то есть с подлинника, изредка сравнивая с русским переводом. Интересный собеседник. В джунглях за всю жизнь был всего один раз, когда школьником возили на экскурсию. На воле ждала его супруга - красивая вьетнамка, чертами лица похожая скорее на европейку (показывал фото).

Вьетнамца сменил студент-химик. На школьных приборах добывал с дружками синтетический наркотик. Паренек жадный, эгоистичный, ел общее, сам делиться не любил. Поклонник японского шарлатана Асахары. Сидя на койке, медитировал с закрытыми глазами, чем вызывал у майора страстное желание щелкнуть его по носу. Еле отговорил - любые искренние убеждения уважать надо. У всех других сокамерников были образки Спасителя или Богородицы.

Новый год встретили «с музыкой».

В 23.30 к нам в камеру вошел начальник следственного изолятора Растворов - умный, опытный мужик, старый чекист. Поздравил с наступающим 94-м годом, пожелал скорейшего освобождения. Сквозь тяжелые стены каземата глухо слышался шум собравшегося у стен Лефортова народа. Крики складываются в слова. требуют свободы. Кому? Нам? Мне? (это не какой-то там пикет за Ходорковского).

Потом узнал, что там же, на улице, с «Трудовой Россией» встречала Новый год жена.

Более сотни следователей собрали из всех областей страны. Результат - 130 томов уголовного дела. Который раз прихожу на очередной вызов.

Предложат стакан чая. Следователь спросит:

- Альберт Михайлович, будете говорить или как обычно?

- Как обычно.

- Ну тогда посидите. Газеты можете полистать.

И возвращается к беседе с коллегами. Говорят об Архангельске, о Ростове, Оренбурге, откуда их вызвали в командировку и где денег им не платят.

Написал, наконец, «важняк» в конце 130-го тома: «Виноваты обе стороны». Получил генерала и уволился. Ушел из прокуратуры в адвокаты. Там больше платят и вообще чище. До сих пор по праздникам звонит, поздравляет.

Ежегодно по капле бывший следователь выдает в газеты очередную порцию правды о событиях 93-го года. И на том спасибо!

Юридически власть Ельцина с нами, посаженными в Лефортово, ничего не могла сделать. На нашей стороне были: Конституция страны, Воинская присяга, Уголовный кодекс того времени и общественное мнение всего Советского Союза.

Вот почему нас не расстреляли, как требовал того Сергей Филатов, первый помощник ЕБН.

«Амнистировали». Не нас они амнистировали, а в первую очередь себя.

«На определенном этапе встал бы вопрос о привлечении к уголовной ответственности и людей с президентской стороны», - написал потом Прошкин.

Надо отдать должное Руцкому. На допросах в Лефортове он не отрицал, что отдал приказ взять мэрию и Останкино. Правда, автомат у него был в смазке .

Хасбулатов на допросе в Лефортове сказал, что никого никуда не посылал и ничего не знал.

И еще цитата - из интервью бывшего тогда генпрокурором Алексея Казанника: «Следователи мне докладывали, что в Лефортове произошли изменения личности практически у всех. А Руцкой, так мне говорили, даже перестал узнавать людей. И фразы у него состояли почти из одних матов. Полностью сохранил твердость характера лишь Макашов. Когда Макашов расписался под постановлением об амнистии и услышал, что свободен, он заявил, что не торопится и не уйдет без генеральской формы. И вышел из тюрьмы в генеральском мундире».

Так оно и было. 25 февраля меня в последний раз под конвоем провели по коридорам тюрьмы к выходу. Снаружи две «Волги», жена, друзья. Через 15 часов я был уже в Самаре (где и оставался весь следующий год).

«Как вернуть государство народу?

Власть добровольно никто не отдаст. Власть надо брать:

1. Через выборы. Негры в ЮАР избрали своего Манделу. Неужели мы хуже?

2. Готовиться к борьбе любыми средствами. Народ имеет право.

Вражеские голоса продолжают обзывать народ в мэрии и Останкино бандами Макашова. Так же фашисты называли партизан в годы Отечественной войны - бандами. Горжусь, что был вместе с восставшим народом. Народ имеет право на восстание, если его правители предпринимают антинародные действия».

Почти что год, как в шутку обещал, когда меня уволили, прозанимался «кролиководством и пчеловодством». Сил набирался, работал руками на земле. Помогал жене с посадками, дачу отделывал: соседи клены неподалеку срубили - так не пропадать же.

Свободное от работы время посвящал прогулкам по лесу. Охоту люблю, но больше - именно бродить, как Тургенев. Для меня главное - общение с природой, а не факт того, что я кого-то подстрелил. Перечитал тогда все самое любимое в своей домашней библиотеке: «деревенщиков» Распутина, Белова, Личутина. Это всегда находило отклик в душе. Но сказать, что эти авторы меня, когда впервые их открыл, чем-то поразили, едва ли могу. Я ведь в деревне рос, все это знакомо, через себя пропущено. На особое место ставлю Шолохова и Леонова.

А Астафьев и Василь Быков для меня как литераторы перестали существовать. Брезгливость вызывает, когда люди вдруг сбрасывают с себя человеческую, гражданскую, национальную «шкуру», в которой проходили полвека. Это патология какая-то.

Совершенно не читаю детективов - пустая трата времени. А его ведь никогда не хватает. Периодика, служебная информация отнимают большую часть дня. Читать ведь надо и врагов, начиная с разноцветных «Известий» до «Московского комсомольца». Оставляю все, что обо мне пишут эти бумажки, - их брань будет мне памятником. Раз лаются, значит, генерал Макашов прав! Всегда читал и читаю поныне «Советскую Россию», «День» («Завтра»), выборочно «Правду», приходит ко мне и «Трудовая Самара».

С годами, особенно в трудный час, осознаешь и истинную ценность печатного слова, выдержавшего проверку веками. Я говорю о Евангелии, Коране. Это вековые учебники для человечества. Мы все пока ходим в нерадивых учениках. Для того чтобы все это в полной мере понимать, нужно знать историю Древнего Рима, Египта, Византии, Иудеи, времен Иисуса Христа.

Когда меня спрашивают, почувствовал ли я восстановление справедливости, когда меня избрали в Думу, отвечаю, что не о себе думал, вело и не давало покоя другое. Я шел в федеральную политику с огромным желанием изменить слепленную в угоду Ельцину Конституцию, убрать от власти одного человека. Один человек у власти - плохо, слишком дорого приходится в таком случае платить, если врагам России удается протолкнуть на это место своего, агента влияния. А он там и без того был, этот агент, умывший всю страну кровью. Вот я и пошел на выборы.