Хуан Ариас - Пауло Коэльо. Исповедь паломника Страница 26

Я сказал: «Марио, ты социалист и веришь в Бога. И я верю в это, но нужно, чтобы твое социалистическое сердце прониклось мыслью, что мы не можем продавать книги в Африке по таким высоким ценам. Нужно печатать их там». А теперь у нас есть книги, например, в Анголе, в дешевых изданиях.

— Ты прячешь свою библиотеку. Почему?

— Я тебе уже говорил, я стесняюсь выставлять напоказ то, что я читаю или не читаю. В 1973 году вся моя квартира была завалена книгами. Однажды, придя домой, я обнаружил, что все полки обрушились, и подумал, что если бы был в тот момент дома, то погиб бы, погребенный под книгами. И вспомнил Борхеса, когда он спросил себя, глядя на свою библиотеку: «Какие из этих книг я никогда больше не прочту?» И я задал себе тот же вопрос: «Почему я должен держать у себя все эти книги, которые, знаю, я никогда не стану перечитывать? На кого я хочу произвести впечатление?» И тогда я решил, что в моей библиотеке должно быть не больше четырехсот книг. Этого и так много, если я вообще соберусь их читать. Они у меня не здесь, дома, а в другом месте, в отдельном шкафу.

— Ты в своих книгах чувствуешь себя нарушителем границ?

— Чтобы быть писателем, нужно обладать толикой воображения, способностью переходить границы, ломать схемы традиционного знания. Я всегда стараюсь сочетать требовательность и сочувствие, так получается тот минимум мудрости, который позволяет избежать некоторых глупостей. Но вот чего нельзя делать — так это убивать ребенка, который живет в нас. Думаю, мои книги читает прежде всего ребенок, обитающий внутри каждого из нас. Поэтому я пишу истории, которые мне нравятся, и не вдаюсь в философию или в длинные и скучные теоретические рассуждения. Если кто-то захочет знать, что я думаю о жизни и о разных вещах, пусть прочтут эту твою книгу. А если я хочу поговорить о границах безумия и реальности, то пишу роман с сюжетом, который мне нравится, и все будет сказано внутри этого сюжета. Но сюжет говорит как раз с ребенком, ребенок — это командующий, который передает все мозгу и всему остальному.

— Кто-то может возразить тебе, что желание встретить ребенка внутри нас возникает из-за страха встретиться со своей взрослой сущностью.

— А что это за взрослая сущность? Что такое зрелость? Это начало распада. Когда плод созревает, его нужно съесть, иначе он испортится. Страх по отношению к ребенку внутри нас? Какая чушь! Что представляет из себя человек, чтобы сказать, что он достиг зрелости, стал взрослым, что ему уже не нужно даже верить в Бога, что он — образец для подражания? Только безумный может так говорить. На самом деле мы постоянно развиваемся, становимся более зрелыми и рождаемся каждое мгновение.

— Это как у тех, кто утверждает, что ничего не боится.

— Вот именно. В одной из моих книг один персонаж спрашивает, что такое смелость. Смелость — это страх, читающий свои молитвы. Я в это верю, потому что тот, кто не знает страха, не обладает и смелостью. Это великий парадокс, ведь если я не знаю страха, то могу броситься в окно или под машину. Человек со своими ценностями — это и человек со своими страхами, который не позволяет им приобрести власть над собой.

— Кто были кумиры твоей юности?

— Прежде всего, один музыкант -Джон Леннон и один писатель — Борхес. Чтобы познакомиться с ним, я однажды сел на автобус здесь в Рио-де-Жанейро и отправился в Аргентину. Я почти фанатически ему поклонялся. Мне удалось достать его адрес. Со мной была девушка. Мы пришли по тому адресу, который нам дали. Там мне сказали, что он в гостинице напротив своего дома. Я подошел к нему. Он сидел за столиком. Я провел в дороге сорок восемь часов без сна, чтобы поговорить с ним, но, когда столкнулся лицом к лицу, потерял дар речи. Я подумал: «Передо мной кумир, а кумиры не говорят». И не сказал ему ни слова. Девушка не могла этого понять. Я объяснил ей, что в глубине души хотел только увидеть человека-легенду, и это мне удалось. Слова не были нужны.

— Это очень сильное увлечение сопровождало тебя всю жизнь.

— Несомненно. Борхес очень повлиял на мои книги. Я очень люблю его прозу и поэзию. И горжусь, что родился 24 августа, как и он, и под тем же самым знаком, хотя, конечно, намного позже.

— Ты больше любишь его прозу, чем стихи?

— Я обожаю все, что он написал. Тысячу раз перечитывал его стихи, многие знаю наизусть.

— Что-то не верится. Давай, проверим.

— Хочешь, прочту тебе наизусть его сонет по-испански?

— Давай посмотрим.

— Вот послушай, например, этот:

Ya no serefeliz. Tal vez no importa.Hay tantas otras cosas en el mundo;Un inslante cualquiera es mas prof undoY diverse que el mar. La vida es corta,Y aunque las boras son tan largas, unaOscura maravilla nos acecha,La muerte, cse otro mar, esa otra flechaQue nos libra del sol у de la lunaY del amor. La dicha que me disteY me quitaste debe ser borrada;Lo que era todo tiene que ser nada.Solo me queda el goce de estar triste,Esa vana costumbre que me inclinaAl Sur, a cierta puerta, a cierta esquina.

(И Коэльо прочел стихотворение без единой ошибки, без запинки, на прекрасном испанском языке. Это стихотворение — сонет, который называется «1964 (II)». Он с блеском прошел испытание.)

— В каком отделе ты бы хотел видеть свои книги в книжном магазине?

— Некоторые — в отделе художественной литературы, некоторые -в отделе философии, но не в отделе эзотерики. И это я говорю без стеснения, без стыда, с гордостью.

— Какой ты читатель?

— У меня с книгами почти магические взаимоотношения, но и тут есть свои причуды. Например, я читаю только те книги, которые покупаю сам, и никогда не читаю то, что мне дарят. Я получаю книг по двадцать в день, но даже не открываю их.

— Но так ведь можно пропустить что-то прекрасное, даже если это окажется подаренная книга.

— Если это что-то очень хорошее, до меня в конце концов дойдут слухи, я пойду в книжный магазин и куплю. Я придерживаюсь мнения, что писатель не должен дарить свои книги. Ни одна обувная фабрика не посылает мне в подарок пару ботинок, почему же надо дарить книги?

— Неужели ты никогда не делаешь исключений? Наверняка тебе иногда случалось дарить книги или читать те, что тебе присылали. Например, ты мне показывал письмо министра обороны Бразилии, в котором он благодарит тебя за то, что ты прислал ему «Воина света», который ему очень понравился.

— Конечно же, я делаю исключения. В том случае министр сам попросил меня об этом, иначе я не стал бы дарить ему книгу.

— Но ты же прочел мою книгу бесед с Жозе Сарамаго «Возможность любви», которую я тебе послал?

— Прочел, и не один раз. Но это совсем другое. Ты собирался приехать писать со мной такую же книгу, как с ним, кроме того, мне было очень интересно узнать, что представляет собой как личность такой знаменитый и успешный писатель, как Сарамаго, и, конечно, я хотел прочесть эту книгу. То же самое было и с твоей книгой «Бог для Папы». Я даже не знал, что эта книга вышла. Мне о ней сказали в Мадриде, и я попросил, чтобы ты прислал ее мне, потому что мне хотелось представить себе психологию Папы Римского. Но, как правило, когда я хочу прочесть книгу, я предпочитаю купить ее, а не получить в подарок, хотя бы из уважения к автору.

— Но фонд, который носит твое имя, иногда покупает книги в подарок.

— Действительно, мой фонд закупил двенадцать тысяч книг, чтобы отправить их в тюремные, больничные и другие библиотеки. Издатель спросил меня, не хочу ли я их купить по себестоимости, но я ответил, что хочу заплатить полную цену, как будто купил их в магазине.

(В этой беседе участвовала маленькая племянница Коэльо. Писатель признался, что когда-то подарил ей одну из своих книг и потом спросил: «Ты ее прочла?» А племянница ответила, что нет. Дядя сделал вид, что рассердился: «Как так?! Твоего дядю читают во всем мире, а ты не хочешь читать его книги! Если бы ты ее купила за свои деньги, ты бы ее точно прочла». Моя спутница, беззлобно подтрунивая над ним, вечером подарила ему книгу своих стихов: «Это тебе подарок, выброси его в помойку». Коэльо улыбнулся, обнял ее и сказал: «Подпиши мне его».)

— В какой степени ты сам присутствуешь на страницах своих книг?

— На самом деле все персонажи моих книг — это я. Единственный персонаж, с которым я себя не отождествляю, это алхимик.

— Почему?

— Потому что алхимик уже все познал, а я знаю, что не знаю всего, мне многое неизвестно. Конечно, в «Алхимике» я пастух, продавец хрусталя, даже Фатима. В других книгах я всегда главный герой. В том числе и Брида. В двух книгах я — это я в полном смысле слова: в «Валькириях» и в «Паломнике». Дело в том, что большинство моих книг, хотя в них и содержатся придуманные истории, — это не вымысел. Это реальные события, которые мне довелось пережить. То же самое в моем последнем романе «Вероника решает умереть» — это не более чем романизированные воспоминания о той ужасной истории, которую я тебе уже рассказал, — о том, как я трижды попадал в сумасшедший дом.