Лев Данилкин - Клудж. Книги. Люди. Путешествия Страница 28

Хорошо, а совпадение эпох? Обратите внимание: не только Свечин, но и еще много неглупых людей, независимо, судя по всему, друг от друга, начинают писать «ретродетективы», персонажи которых живут в конце XIX века и работают в полиции.

– Объяснение простое. В 1866 году была создана Петербургская сыскная полиция, потом Московская, потом Варшавская. И появились сыщики. Некоторые из них оставили мемуары, мы их прочитали – и загорелись. Путилин, Эффенбах, Кошко, Филиппов… Талантливые были люди, хорошо делали свое дело. Флер этих имен и толкает современный исторический детектив.

На поверку романы Свечина и Акунина оказываются совсем разными. Акунин – постмодернист, экспериментатор, жонглер цитатами; у Свечина все всерьез – это чистопородные исторические романы, с детективным, не без этого, сюжетом. (Впрочем, нет, не все, конечно, всерьез: в «Завещании Аввакума» есть, например, камео Горького – учитель Лыкова Благово дает поручение мальчику по имени Алексей Пешков; в «Охоте на царя» оказывается, что в 1869 году он спас жизнь супруге своего симбирского приятеля Ульянова – беременной, на третьем месяце, понятно кем; второе дно, то есть, имеется, только докапывайся.) Чхартишвили никогда в жизни не назвал бы своим учителем Пикуля – а Свечина это совершенно не смущает.

– Первым, я полагаю, стал писать именно исторические детективы Валентин Лавров. Пикуль – нечто большее. Этот человек имеет огромные заслуги – он много лет прививал читателям любовь и интерес к истории. Я одна из его «жертв» – и признателен ему за это. Поэтому в моих книгах первично слово «исторический» и вторично – «детектив».

Наконец, у них разный герой. Фандорин – сверхчеловек, японским владеет, заикается. Лыков – лапоть, с языками швах, когда его послали в Женеву следить за Плехановым, миссию провалил, потому что не понимал ни бельмеса. Штука в том, что задача у автора была вообще другая.

– Мне хотелось показать человека, понимающего свое предназначение. Лыков – «решительный человек». Такие люди тогда были, есть они и сейчас. Вот существует зло. Оно кажется непобедимым. Вокруг все обычные, слабые – а зло агрессивно, оно нападает первым и поэтому часто побеждает. Обычные люди боятся, отступают, пасуют, убегают. Сильный человек с правильным знаком очень важен и очень нужен, он защищает этот уязвимый мир. В остальном Лыков – человек рядовой: выходец из народа, дворянин в первом поколении. Заурядной внешности, не избалованный женским вниманием. Средних умственных способностей. Он не бегает по потолку, не говорит на четырех языках, он такой же, как все. Только два плюса: он не боится зла – и он обучаем. За эти особенности Алексея и выбрал мудрый Благово и начал делать из парня сыщика.

А я-то вообще сначала думал, что главный герой серии – Благово.

– Нет. Благово скоро убьют, он не успеет выучить наследника. Большую часть жизни Лыкову придется справляться самому, опираясь на уроки своего учителя, и расти, мучительно и трудно расти. Такая вот линия жизни, и все это на фоне моей любимой истории.

Что все-таки такого в этих двух эпохах – Александра II и III, русском викторианстве так называемом? Оно правда, что ли, как-то рифмуется с современностью?

– Эти эпохи совершенно разные. И при этом, да, во многом рифмуются с недавним прошлым и современностью.

«Великий реформатор» настолько распустил страну, что аналог этому лишь один – время ельцинско-гайдаро-чубайсовских реформ. Очень много сходного! Я читал газеты тогда, в девяностых, и поражался. Один к одному! В учебники истории попали только отмена крепостного права, военная, судебная и ряд других реформ. Но общественная жизнь страны сделалась балаганной. Банковские и железнодорожные аферы, казнокрадство, взяточничество министров… Нувориши швыряют швейцарам в ресторане на чай червонцы. Грандиозное по масштабам воровство при поставках провианта армии в русско-турецкую войну. Одновременно – кипеж общественной жизни, разнузданность прессы, приток людей в города и резкий рост в них преступности. Плюс политическая борьба, хождение в народ и, наконец, террор и цареубийство. Неудивительно, что, насмотревшись на все это, Александр III завинтил гайки. Началась совсем другая эпоха. Ее с оговорками можно назвать «как бы» викторианской, но она оказалась коротка: всего 13 лет. И тут снова параллель, но уже с двухтысячными, когда парламент – не место для дискуссий. А кончилось все февралем 1917 года. В России чрезмерное завинчивание гаек не менее опасно, чем их легкомысленное ослабление. От власти нужны ум, справедливость, материальная чистоплотность и доверие к собственному народу. Со всем этим и тогда, и сейчас – проблемы.

Если так, то разве в России писать детективы не гиблое дело?

Классический детектив – это же история про восстановление временно нарушенной нормы, а в России норма не соблюдается, насилие не является ненормой.

– Да нет, ну зачем же так обижать Россию? В стадии мирной жизни нормы существовали, зло мгновенно наказывалось. Царская полиция умела ловить жуликов, да и советская милиция была профессиональна. Мой знакомый в 1977 году оказался похож по приметам на грабителя шапок. Он шел по улице, и его арестовывал каждый патруль, шесть или семь раз. В конце концов парню в РОВД выдали справку, что он проверен и отпущен, а то ловили бы его до утра… Или недавно схватили полоумного нелюдя, убившего пятилетнего ребенка. Нашли генетический материал, проверили тридцать тысяч подозреваемых и выявили преступника. Значит, система по-прежнему есть – и она работает. Просто у нас были длинные периоды нестабильности, какие не выпадали ни Агате Кристи, ни Жоржу Сименону с Рексом Стаутом. И в эти периоды, да, классический детектив буксовал, как инородное тело… А так русские сыщики были талантливее заграничных, московская полиция при Кошко признавалась лучшей в Европе.

Вот почему, по-видимому, свечинские полицейские выглядят умнее Вильгельма Баскервильского из «Имени розы», а при задержаниях опасных преступников проявляют чудеса физподготовки. В каждой книге значительное место занимают описания рукопашных боев – очень пространные и профессионально сделанные, чистый Голливуд. Нырнул под руку, развернулся, перекатился, врезал с дальней ноги… И ладно бы только в книгах.

– Увидишь такого-то, – наказывает мне Свечин об одном общем знакомом, – дай ему в левое ухо. Можно и в правое, но лучше в левое. За то, что не едет в Нижний.

Почему надо бить в левое ухо?

– Потому что ты будешь делать это правой рукой. Удар выйдет сильнее, воспитательный эффект – больше.

Впрочем, зачем же «такого-то». «Гаррос» – он сказал. Александр Гаррос не только писатель, но и журналист, который поехал несколько лет назад в Нижний бродить по прилепинским местам с Захаром – и случайно прочел пару первых книжек Свечина; встретился с ним – и «открыл», можно сказать.

За последние лет шесть лыковиану печатали три издательства – из них два московских, однако настоящего большого успеха у Свечина так и нет. Типичная история русского писателя из провинции: очевидный талант, материала – лопатой греби, готовых текстов – полно, только вот чего с ними делать, он не знает. Литературного агента у него нет – не потому, что не имеет о них представления, а потому, что найти не получается. Писал несколько раз на адреса известных агентств – но те просто не ответили. Никому ничего не надо. Спасибо, хоть как-то издают в Москве – в нелепых сериях, с абсурдными аннотациями, иногда под измененными названиями, с искусственным притормаживанием сроков.

– А сколько ты, в принципе, можешь в год писать романов – им ведь нужен поток?

– Если соблюдать качество – по два в год.

– По два в год?! А они знают?

Знают, только вот, узнав, не подскакивают, как люди, выигравшие в лотерею, а зевают, вежливо прикрывая рот ладошкой.

Характерная байка. Специально к 200-летию войны 1812 года Свечин написал исторический – ну и приключенческий, конечно, – роман «Московский апокалипсис», про пожар Москвы. И что же? Издатели взяли текст, обещали напечатать к годовщине – и не напечатали сначала к весне 2012-го, потом к лету, а потом и к осени. Так и мурыжили до тех пор, пока юбилейный год не закончился, а затем, без каких-либо извинений, просто вернули рукопись. Жестокие, сударь, нравы в нашем городе. Правда, потом роман вышел – в 2013 году.

Жизнь автора ретродетективов только на первый взгляд похожа на тарелку с вишнями. И ладно бы только небрежение издателей. Свечины, акунины, данилины вынуждены вечно жить под прицелом у профессиональных историков, у сетевого гнуса, друг у друга – а вероятность допустить ошибку здесь гораздо выше, чем когда пишешь про современную жизнь или про какой-нибудь Альдебаран. Уже у себя дома, в квартире, под завязку набитой книгами по истории полиции и внешней разведки, под коньяк с хурмой (вот откуда эта привычка взялась у Благово) Свечин докладывает мне о фактах вопиющей некомпетентности кого-то из его горе-коллег: