Лев Данилкин - Клудж. Книги. Люди. Путешествия Страница 29

– Он пишет, что его персонаж вышел из пожара с оплавленными пуговицами на вицмундире. Ха. Ха. Ха. Да ведь у него по чину должны быть серебряные пуговицы – а температура плавления серебра 960 градусов! Это как же, етишкин арбалет, он из этого пожара выбрался?

Старинное серебро, заметим, – давняя любовь Свечина, доводящая его до бытовой эксцентрики, – он не выходит из дому без серебряной рюмки 1880 года производства, а в путешествия берет еще и серебряную чайную ложку; и даже сейчас в петлях рукавов рубашки у него антикварные серебряные запонки, эффектно контрастирующие с фурнитурой ковбойских джинсов Lee.

– А про револьверы что они пишут? На месте преступления валялись две револьверные гильзы! А они в револьверах не отстреливаются, а остаются в барабане; так что либо все шесть, либо нисколько – две не может быть. Или, – фыркает, – пишут, что у героя было семь патронов – шесть в барабане, а один в стволе! В стволе!!!

Все «жанровые» писатели одержимы блохоискательством – вот так же, помнится, фыркала возмущенно писательница Марина Семёнова, вычитавшая у какого-то своего эпигона, что гномы ходят без подшлемников. Вы только вдумайтесь: гномы – и без подшлемников!

На первый взгляд кажется, что и самого Свечина можно обвинить если не в некомпетентности, то в гиперболизации: ну не может человек рвать закаленные пятипудовые кандалы и большими пальцами вдавливать гвозди в деревянную стену, а Лыков только этим и занимается. Нет, возмущается Свечин, еще как может: ни один из лыковских рекордов не выдуман – и начинает перечислять источники. Собственно, ни у кого из тех, кто всерьез занимался жанром ретродетектива, не найдешь гнома без подшлемника – однако, по ощущениям, у Свечина наиболее толстый культурный слой, он глубже, детальнее всех знает «свою» эпоху. Свечинские детективы запоминаются не столько криминальной фабулой, сколько удивительными, ни в каких учебниках не сыщешь, сведениями. Мы узнаем из них, в чем на самом деле заключался смысл деятельности Миклухо-Маклая в Папуа – Новой Гвинее, чем занимались сектанты-красноподушечники и кто такие российские индийские князья.

– У меня к каждой книге более ста ссылок, иначе читателю будет трудно. Желательны еще и карты – у себя в Нижнем Новгороде я издаюсь с картами. Я люблю историю и пишу о ней. Если после книг о Лыкове они пойдут в библиотеку, возьмут там мемуары Витте или дневники Половцова, полистают альбомы Буллы и Максима Дмитриева, перечитают Чехова, а пусть хоть Шеллера-Михайлова, для запаха времени сходят в краеведческий музей – я буду доволен собой.

Пожалуй, в фамилии Свечин слышна не только «свечка», но и кое-что поярче: «свет», «просвещение».

Уже распрощавшись, я открываю дверь, чтобы выйти из свечинской квартиры, – и не умом, а тактильно, ли, вспоминаю, что упустил что-то важное. Мышцы кисти непроизвольно сжимаются, я чувствую металл – и догадываюсь: ручка! Что ж он там хотел рассказать мне про ручку?

– Ах, ручка…

Если бы он был театральным актером, ему, пожалуй, хорошо бы давались характерные роли; представляю его, например, Земляникой из «Ревизора».

– Ну, слушай: был такой народоволец Фроленко – который при помощи гальванической батареи чуть было не взорвал Александра II. А у народовольцев были тесные контакты с сектой бегунов, и вот им как раз и принадлежал тот дом, который мы видели. И вот Фроленко привез туда эту батарею, а там, у сектантов, скрывался Тихомиров, один из руководителей «Народной воли»; и они вывели эту батарею как раз на эту латунную ручку – так, чтобы при попытке повернуть ручку с улицы в доме срабатывал электрический звонок. Но затем явку террористов выдал предатель, Дегаев, – и батарею вместе с ручкой доставили в Департамент полиции, а потом отдали в музей при Петербургской сыскной полиции. А Лыков тогда…

Тут я понимаю, что пусть даже опоздаю на поезд, но дослушаю эту историю, выросшую на моих глазах из ничего, из какой-то никчемной ручки, которую Свечин приметил – и пририсовал к ней дверь, дом, улицу, город, страну, мир.

– А Лыков тогда был чиновником особых поручений МВД в чине коллежского советника и пользовался большим авторитетом в Департаменте полиции. Он пришел в музей и забрал оттуда латунную нижегородскую ручку; и вот так она оказалась там, на своем законном месте.

– Но, послушай, ведь наверняка этого ничего не было. Ты ведь все это только что выдумал?!

Свечин смотрит на меня сквозь очки, прищурившись, как Благово.

– Так или было, или могло быть.

Тут мне вспоминаются другие его слова, сказанные днем:

– Наверное, мои книги больше историко-авантюрные романы, чем детективы. Там нет игры, литературной мистификации – но много реально существовавших людей. Это такая «Россия, которую мы потеряли», но без розовых очков: с тупым управлением, со взяточниками-полицейскими, с самоубийственной национальной политикой, с дилетантизмом в дипломатии. Время Александра III – это время, когда были сделаны первые шаги к двум последующим мировым войнам. Вторая мировая – следствие Первой, а Первая выросла из XIX века. И страшный фокус – пролетарскую революцию в крестьянской стране – тоже тогда именно выпестовали. Вот обо всем этом я и хочу постепенно рассказать, в форме детективных историй. Это мои правила игры в лыковском проекте.

Ну а что Лыкову до этой ручки? Зачем он ее увез?

– А эта ручка была знакома Лыкову с детства – их семья жила напротив…

Похоже, я только что увидел вживую, как сочиняется новый роман. А если б не испугался и дотронулся в тот раз до птичьей головы – мог бы и войти в него.

Рожденные эволюцией

Двадцать третьего июня 2012 года – никогда не знаешь, какой день может стать роковым, – я оказался на галапагосском острове Санта-Крус в городке Пуэрто-Айора, на Дарвиновской исследовательской станции. Главной ее достопримечательностью считался Одинокий Джордж – слоновая черепаха вымирающего вида, последний из могикан. Проведя несколько минут рядом с его загоном, я произнес стандартную реплику («Э, да он не такой уж одинокий: пять самок на одного!»), отщелкал пару кадров, после чего отправился дальше; и если Джордж с его «седлообразным» панцирем всего лишь отдаленно напоминал легкую танкетку, то его соседи с купольными панцирями выглядели как настоящие тяжелые штурмовые танки; я наблюдал бы за этой Курской дугой хоть целый год, если бы служитель не сообщил мне, что станция закрывается на ночь.

В 8:30 утра 24 июня Одинокий Джордж, самая знаменитая черепаха в мире, был найден мертвым. Смерть эта вызвала не меньший резонанс, чем кончина Стива Джобса; для обитателей архипелага она стала шоком, в Пуэрто-Айора аборигены вышли на траурные демонстрации; Solitario George был всеобщим любимцем и местной иконой, чаще его на футболках с галапагосской символикой изображали только Дарвина. Никакого внятного объяснения этой странной гибели не нашлось.

Разумеется, после этого – не значит «вследствие этого», но… может быть, я чихнул в его сторону? Забыл отключить вспышку – и он сдох, контуженный световой гранатой? Может быть, он умер от обиды? – по правде сказать, в списке удивительных существ, повстречавшихся мне за неделю на островах, Джордж находился далеко не в верхних строчках, так, где-то между гигантской рыбой-ястребом и мистер-попперовским пингвином. Да, огромный, кожистый, костяной, древний – чудо света, но факт пребывания за загородкой нивелировал эффект от его эксцентричной внешности. Куда ему тягаться с морской игуаной, которая буквально вчера шлепнулась прямо мне на голову и, как ни в чем не бывало, поплыла по-собачьи дальше – жрать водоросли! С голубоногими «бубиками»-олушами, которые танцевали на камне так, будто репетировали номер для съемок диснеевского мультфильма, артисты! С «коржиками» – морскими не то львами, не то котиками, не то вообще тюленями, – самыми веселыми существами на свете, которые еще утром плавали вокруг меня по спирали, вот ей-богу, как заведенные.

Galapagos по-испански значит «седло» – именно на седло похож панцирь черепах того вида, к которому принадлежал покойник. Формально именно гигантские черепахи – седлообразные и купольные – остаются «титульной нацией» архипелага, однако ж шансы наткнуться на одно из этих чудовищ ни с того ни с сего крайне невелики, они живут либо в резервациях, либо на островах, закрытых для посещения. Подлинные короли Галапагосов – те, кто разгуливает по улицам, кто без спросу залезает на чужие шлюпки и даже на яхты, кто не дает прохода нормальным людям, – кое-кто еще.

Сначала хлопаешь – можно в ладоши, но лучше ладонью об рюкзак. Эффект нулевой – низкочастотные вибрации свидетельствуют об интенсивной стадии сна… хррр… хррр… Смех смехом, а пройти через «коржиков», которые внаглую валяются посреди узенькой тропинки, затруднительно. Обойти негде, наступишь – могут цапнуть, надо будить. Сначала они правда спят, потом делают вид, что не слышат, потом – что не понимают, потом обиженно рычат, потом все-таки сваливают – под теперь уже настоящие аплодисменты: невероятно ловкие в воде, они комически неуклюжи на суше. Представьте, что от вас удирает прикроватная тумбочка.