Энтони Берджесс - Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса Страница 28

Никто не смог ответить на этот вопрос — чересчур философский для воскресного вечера.

— В каком-то смысле, это долг, это бремя, — ответил мистер Радж самому себе. — Я здесь, будучи субъектом Британского Содружества, занимаюсь чрезвычайно важными исследованиями, и негоже мне жить, как я живу в настоящее время, в позорно дорогом гостиничном номере. Негры, сказал я ей, принадлежат к низшей расе, а этот просто поет песни под струнный инструмент. Ему не пристало делать такие запросы. Более того, — сказал мистер Радж, — разве это не прекрасная возможность для аспиранта, изучающего межрасовые взаимоотношения, более пристально изучить особенности настроя и жизненных позиций женщин с разным цветом кожи? Хотя что такое, — он снова огляделся с добродушным вызовом во взоре, — в конце концов… — тут он как раз вспомнил, что уже задавал этот вопрос, и просто улыбнулся мне, причем в его карих цейлонских глазах не было ни капли лукавства.

— Это невозможно, — сказал я, — просто невозможно. Подумайте хорошенько, и вы поймете почему.

— О да, — кивнул рассудительный мистер Радж, — да-да, это невозможно.

Затем он заказал виски для меня и мягкое пиво себе, осторожно осведомился о цене каждого напитка, а потом вежливо, но твердо поинтересовался, почему в этом помещении он заплатил за пиво дороже, чем в соседнем. Тед, не прерывая своей перкуссионной пьесы на бутылках, стаканах, кассовом аппарате и помпах, ответил:

— В этом зале пиво дороже, чем в общем баре, голубчик.

— Это я отметил уже. И просто спросил почему.

— Потому что этот зал лучший, так что и цена здесь выше.

— Но тот зал просторнее, к тому же там музыка и еще игра с дротиками.

— Так уж повелось, голубчик.

Седрик, зависший неподалеку с мокрым подносом, едва заметно по-официантски ухмыльнулся. Мистер Радж сказал, обращаясь ко мне:

— Здесь множество проявлений социального неравенства. Те люди в общем баре настоящие неприкасаемые для вас. Нам следует изменить все эти антидемократические устои. — И он решительно, почти неумолимо тряхнул головой. Похожие на карту пивные разводы на стойке бара притворялись Китаем, перетекающим в Индию, и Индией, впадающей в Европу. Меня внезапно пробрал озноб, и я понял, что заболеваю.

Мистер Радж продолжал болтать — о красотах городка, о прелести местных женщин, о том, как великолепны их ноги в прозрачных нейлоновых чулках, о качестве кофе в кафе, которое он посетил, о фильме, который он посмотрел, о странно одетых длинноволосых молодых людях, к которым он вежливо обратился, но нарвался на грубый отпор. А потом возникло ощущение, что время закрытия не за горами, и тут появились любители микста.

Этого я никак не ожидал. Я почему-то решил, что раз Уинтерботтом и Имогена нарушили правила игры, то и сама игра прекратилась. Но вот они, тут как тут — и жена Браунлоу, и этот полный семян арбузный ломоть — Чарли Уиттиер, и Джек Браунлоу собственной персоной, и Элис в цигейковой шубке. Я подивился тому, что они выглядят как-то иначе — грубее, вульгарнее, что ли, непристойнее и неопрятнее, а потом до меня дошло, что я уже не просто с галерки созерцаю их представление сквозь вечернюю воскресную муть, нет, я теперь на сцене вместе с ними, я вижу проступающие сквозь косметику поры, вижу волосы на ногах, приглаженные нейлоном, вижу порез от бритвы у Чарли Уиттиера. А потом, конечно же, мистер Радж не мог не встрять в это дело своим коричневым, но красивым носом, чтобы поздороваться с Элис Уинтерботтом, обхватив обеими коричневыми ладонями ее белую и теплую, только что освободившуюся из перчатки ладонь. Сияя хмельным взором, мистер Радж галантно поклонился и произнес:

— О, прекраснейшая из английских женщин, вот я здесь, как и обещал. Позвольте мне, во-первых, поблагодарить вас за восхитительные мгновения сегодня пополудни, совершенно, уверяю вас, неизведанные мною прежде как в телесном, так и в духовном смысле. А во-вторых, позвольте мне со всею искренностью возобновить мою просьбу разделить с вами ваше обиталище. Я прибыл с Цейлона и имею наилучшие рекомендации. — Во хмелю на мистера Раджа напал словесный понос, он распинался без устали, сжимая ладонь Элис Уинтерботтом в том же ритме, в котором кот выпускает и втягивает когти. Элис явно не знала, смеяться ей или сердиться. У Чарли Уиттиера и Джека Браунлоу отвисли челюсти. Но Джеку Браунлоу все это откровенно не нравилось.

— Ты знаешь этого типа? — спросил он у Элис.

— Он приходил сегодня, — ответила Элис, — в клуб. С мистером Как-Его-Там.

— Это что, ваш друг? — спросил Браунлоу у меня.

Тем временем мистер Радж улыбался, окрыленный донельзя, по-прежнему не выпуская теплую белую руку-птичку из силков своих длинных коричневых лап. Я ответил:

— Да, это мой друг.

Коготки детской простуды заскребли мою нежную гортань. Мистер Радж закивал и залучился еще радостнее:

— Мистер Денхэм мой очень-очень хороший друг!

Он выпустил руку Элис и попытался завладеть моей. Испытывая окружающих этим подтверждением декларации нашей дружбы, он гордо посмотрел вокруг и увидел сквозь сигаретный дым мгновенно разверзшуюся пропасть между ним и этими сплотившимися и вибрирующими телами. Мой отец беззвучно кашлянул.

— Оба мистера Денхэма, и старший, и младший, молодой господин и старый.

— Ну, тогда, — произнес Джек Браунлоу, — скажите ему, чтобы оставил даму в покое.

Мне пришелся не по душе тон Джека Браунлоу.

— Он прекрасно говорит по-английски, — ответил я и чихнул, — как вы, наверное, заметили, — добавил я, жмурясь, — сами ему и скажите.

— Эй вы, — сказал Джек Браунлоу, — оставьте эту даму в покое.

— Я еще не имел удовольствия, — ответил мистер Радж, — представиться. Меня зовут Радж. Я приехал с Цейлона, чтобы проводить исследования у вас в университете. Если вы назовете свое имя, буду рад с вами познакомиться.

— Вас мое имя не касается, а мне чихать на ваше. Оставьте даму в покое.

— Почему? — спросил прирожденный исследователь мистер Радж.

— Потому что я вам сказал.

— Это не очень убедительный довод.

— Знаю я вас. Был я в вашей Индии, помогал вам спасаться от япошек. — Я прикинул в уме возраст Браунлоу, вычел послевоенные годы: Браунлоу врал. — Оставь ее в покое.

— Я — цейлонец, а не индус.

Вечер достиг апогея, максимума центробежной силы — посетители усердно общались парами, от силы — тройками: женщины увлеченно обсуждали родовспоможение, мужчины толковали о машинах и футболе, и никто даже головы не повернул и голоса не понизил в ответ на рык Браунлоу или улыбку Раджа. Элис сказала:

— Да ладно тебе, Джек. Закажи-ка нам лучше выпить, время не ждет.

Я чихнул.

— Выпейте со мной, — предложил мистер Радж. — Выпейте со мной все.

— Не стану я пить с черномазым, — сказал Джек Браунлоу, — даже лучшее шампанское не стану.

Мистер Радж миролюбиво сказал:

Мне думается, термин, который вы употребили, был придуман в качестве оскорбления. Он весьма распространен в Индии и на Цейлоне в лексиконе наиболее вульгарных слоев белого населения.

— Давай проваливай, — сказал Джек Браунлоу, отворачиваясь к стойке, чтобы сделать заказ.

— Выпейте со мной, — улыбнулся мистер Радж, обращаясь к Элис. — Для меня будет истинным наслаждением угостить вас после того удовольствия, которым вы наградили меня сегодня пополудни, любезнейшая леди.

— Ладно, хватит вам, — сказала Элис по-дружески. — Вы только себе навредите. Он ведь еще и немножко боксер.

Мистер Радж с интересом оглядел спину Джека Браунлоу. Элис глазами, губами, головой показывала мне на дверь, понукая увести мистера Раджа подобру-поздорову, но мистер Радж ответил:

— Я тоже. Будучи бакалавром искусств, я должен был овладеть и боевыми искусствами — для самозащиты. Но сегодня мы отчаянно веселимся и не желаем ни брани, ни потасовок.

Джек Браунлоу, повернувшийся, чтобы передать приятелям наполненные бокалы, увидел, как улыбающийся мистер Радж слегка обволакивает Элис и поверил, что воочию стал свидетелем того, о чем он, недавний имперский господин, читал и слышал краем уха, а именно дерзости со стороны представителя покоренного племени! Он сказал:

— Говорю тебе в последний раз, оставь ее в покое.

— И снова, при всем уважении, — ответил мистер Радж, — вынужден просить вас привести свои доводы.

— Я уже говорил — потому что я так сказал.

— Ох, бога ради, прекратите, — сказал Элис, — оба.

— Но, — возразил мистер Радж, — тут возникает вопрос о ваших полномочиях. Вы не муж этой леди, который уехал, покинув ее одну, и, думаю, не брат ей. Вы слишком молоды, чтобы быть ей отцом или дядей, и недостаточно молоды, чтобы быть ее племянником или сыном. Посему я спрашиваю, каковы ваши полномочия. Конечно, весьма вероятно, вы стремитесь стать ее любовником. В этом случае я отчасти признаю за вами некие намеки на полномочия, однако что, если я возьму на себя смелость и возымею такие же намерения и, в свою очередь, попрошу вас оставить эту леди в покое?