Александр Минкин - Президенты RU Страница 3

Немногие облапили подруг. Но в большинстве это мальчишник. Широкие груди, мощные бицепсы. Обученные, гордые, годные к строевой, гаранты победы. Все веселые, потные, все под газом. Их лучше не задевать, они только и ждут, чтоб на кого-нибудь обидеться. Из репродукторов льются бодрые песни.

Праздник снимали минут двадцать. Может, сорок.

Казарму снимали полтора года.

Будни – дело долгое.

За долгие месяцы личный состав привык к кинокамере. Перестал ее замечать. Перестал стесняться. И тогда камера увидела то, что некоторые маршалы считают вымыслом и клеветой, но от чего некоторые рядовые вешаются. Камера увидела «дедовщину»[5].

– Упор лежа принять! Встать! Упор лежа принять! Встать! Упорлежапринять! Встать! Воздух! (Надо упасть ничком, головой влево – там, видимо, взорвалась атомная бомба, хотя всё это происходит в коридоре, где слева – сортир.) Встать! Вспышка справа! Встать! Упорлежапринять! Встать! Воздух!

Всё это делается стремительно, а продолжается бесконечно. Ночь. Все спят. «Дедушка» воспитывает салагу. Кому не спится в ночь глухую? Спит ли мама салаги? Наверное, нет. В Забайкалье – ночь. В Москве – вечер. Мама сидит перед телевизором, смотрит парламентские дебаты о правовом государстве, о необходимости защитить Советскую армию от желтой (теперь не говорят «антисоветской») прессы.

Исполнение священного долга перед Родиной начинается не с частного – начинается с государственного унижения. Новобранцев стригут наголо. Может, так и надо. Бог его знает. Может, нет другого средства от вшей. Но зачем так грубо? Зачем такая тупая, рвущая волосы машинка? Ручная, допотопная. Нигде в мире таких не осталось. Мы бережем, в музей не сдаем. Все лучшее – детям. Ладно, машинка – дрянь, но зачем процедура эта идет с насмешкой, с издевкой, с тычком, с пинком, с матерком? Верно, чтоб стал мужчиной. Другого ответа искал – не нашел.

В кадре мелькнули проводы. Одна плачущая мать, другая… Родина-мать зовет, а родная мать плачет. Плачут ли французские, шведские, немецкие матери, провожая сыновей в армию? Интересно бы знать.

Новобранцы летят в самолете. «Высота десять тысяч метров. Температура за бортом минус 50 °C». Летят туда, где эта температура зимой спускается из стратосферы к людям.

Прилетели. При Николае I – Читинский острог. Теперь – ордена Ленина Забайк. воен. окр. С кем тут воевать? Соседей двое – выбор невелик[6].

Но роте не до противника. Дизентерия то ли началась, то ли вот-вот начнется. Роте раздают газеты. Рота, спустив штаны, сидит орлом вдоль опушки. Каждый орел – над своей газетой. Названия упустил разглядеть, но вряд ли «Литературка»[7]. Звучит команда (здесь и далее мат опускаю):

– Пока последний не посрёт – рота будет сидеть!

У «последнего» глаза на лоб лезут от стараний. А как же? Ведь всю роту держит над газетами с дерьмом (вот уж впрямь желтая пресса, прости господи). А издевательства «последнему» гарантированы. Спасибо, если не побьют.

Здоровье – важно. Здоровье армии – очень важно. Анализы необходимы. Но почему на каждом шагу надо топтать мальчишек? Вероятно, многие впервые в жизни оправляются публично. Коллективно-ответственно. По знаменитой формуле: один за всех – все за одного!

Вам неприятно читать? Братья и сестры! Дорогие мои! Мы выдержали жизнь – ужели не выдержим кино?

Казарма – кривые окна. Сортир – кривая плитка. Серость. Убожество. Разруха. Солдаты и офицеры живут не замечая. В задачках по геометрии это называется «дано». Дано – и всё тут. А что «требуется доказать»?

Столовая во дворе. Столы, лавки, ложки, миски, колючая проволока… Стоп! Камера киношников уже привыкла к пейзажу ордена Ленина Забайкальскому: скользит по баракам, по колючке – не замечает. Камеру интересует «розлив» супа. Но мой взгляд напоролся на колючую проволоку, повис на ней.

Зачем, Господи? Кого от кого отгородили колючкой в ордена Лен. и т. д.? Столовую от барака? Я не против, но хотелось бы понять смысл. Пытаюсь вспомнить план Освенцима, пейзажи «Архипелага» – нет, вроде бы там только по периметру.

…Надо ли так далеко летать – в Читинский острог. Недавно гулял со своей собакой и с чужой француженкой по дворам Преображенки. Вдруг француженка ахнула, закричала: “La terreur! La terreur!” («Ужас! Ужас!») Гляжу – газончик огорожен колючей проволокой. Люди идут, детки играют – никто не видит. И я не замечал. Да, говорю, плохо, ржавая, ребенок поцарапается – столбняк подцепит. А француженка меня не поняла. Ее не ржавчина ужаснула, оказывается[8].

Теперь думаю – всё к лучшему. Вырастут детки на Преображенке – легче перенесут Забайкальский острог.

Хватит ужасов. Давайте посмеемся. В 1981 году я поехал выступать в Киров. Вечером во Дворце Политпросвещения просвещал кировскую элиту насчет театра абсурда[9]. Черт меня дернул. «Для примера, – говорю, – вообразите: иду сегодня впервые в жизни по вашему городу, на всех витринах огромными буквами МЯСО МАСЛО МОЛОКО СЫРЫ КОЛБАСЫ, а ведь все знают, что ничего этого нет – одно пшено, но идут вятичи спокойно, кирпичом по издевательским надписям не шарахают; чем не театр абсурда?» Просыпаюсь ужасно рано от телефонного звонка: «Ваши лекции отменяются, быстренько сдайте номер, внизу машина, у шофера билет на самолет». Выслали из Вятки в полчаса. А куда? В Москву, где эти надписи тогда соответствовали. Спасибо, не в психушку.

Казарма. Вечер. Москвич-салага наговаривает звуковое письмо маме в Москву. Слова говорит хорошие, голос добрый, неторопливый. На трудности – парень крепкий – не жалуется. Жалуется немножко на тупость бамбуков, урюков. Тормозят урюки успехи роты. Мама посочувствует.

Поле. На поле танки. Хриплый монотонный радиоголос капитана:

– Пятый, вперед!.. Пятый, вперед!.. Пятый, вперед!.. (Мат опускаю.) Пятая машина, вперед!.. Пятый, вперед!!!

Но танки наши не быстры. Все боевые машины стоят. Вот, слава богу, одна случайно поехала. Кажется, совсем не пятая.

Казарма. Капитан в ярости, в бешенстве:

– Ты слышал мою команду?! Слышал?!

Перепуганный парень – будущий механик-водитель – бестолково таращится, мотает головой: «Не-а».

– Не-а, не-а! А ты эту ху-ню подключил?!!

Спасибо, не ударил. Только со злобой дернул капитан солдатика за какую-то тянущуюся от шлема штучку. Теперь парень запомнит, как она называется, и сам не забудет подключить, и другим про эту ху-ню объяснит.

Святая воинская присяга в Забайкалье. Чудовищные ошибки, немыслимые ударения, некоторые слова совершенно нельзя понять. Это не акцент. Это механически заученные звуки незнакомого языка. Это присягает урюк.

Слышишь и понимаешь: парень впервые в жизни говорит по-русски. (Опускаемые в этих заметках слова он, конечно, уже знает. Но ведь они не русские. Мат – это скорее международный код, передающий не столько информацию, сколько эмоцию.)

– Кыланюз ны пыщыдыт…

Это он клянется отдать жизнь за Отечество. Над ним можно поиздеваться. А можно – пожалеть.

Но стоит подумать не только об урюке, но и об армии.

Давайте спросим психологов: чувствует ли человек хоть какую-то ответственность – не говоря уж о священном долге – за клятву, произнесенную на чужом языке? Давайте спросим: не стал ли за месяцы унижений этот чужой язык – язык клятвы – языком врага? Давайте спросим урюков и бамбуков: как они называют нас на своем языке? (Я спрашивал – не сказали.)

Давайте подумаем: почему литовец, узбек, армянин должны на русском языке клясться отдать жизнь за Родину? Сколько стоит такая клятва? Думаете – ломаный грош? Нет – миллиарды.

Призыв провалился весной, провалился осенью и, если дело у нас обойдется без Пиночета, провалится и будущей весной. Кто тогда будет подключать ху-ню, чтоб услышать: «Пятый, вперед!»?

Христианин, поклявшийся на Библии (даже вынужденно – скажем, по требованию судьи), вероятно, ощущает долг. Но представьте: православного заставили клясться на Талмуде или Коране. Армия едина, и Бог един. Но захочет ли русский перекреститься на синагогу?

Русский – государственный. Русский – язык межнационального общения. Единая армия для защиты единого Союза и т. д. – всё верно. Но от кого?

Даже сумасшедший Хусейн кинулся на жирный Кувейт. Кто кинется на нас – нищих? На наши убогие заводы по производству брака, на нашу переотравленную землю? Шведский захватчик через литовскую брешь? Шведский солдат, чья казарма больше похожа на гостиницу ЦК КПСС, чем на нашу казарму?

Господин Коль?[10] Погонит в Германию? Захватит Чернобыль? Что вывезет? Всё, что годится, вывозим сами. И рабсилу не надо угонять – сама рвется, сама за билет платит и с готовностью переплачивает – только пусти.