Юрий Фридштейн - Розенкранц, Гильденстерн и другие Страница 3

В 1993 году Стоппард пишет еще одну свою знаменитую пьесу - "Аркадия". Пьесу, зашифрованность и головоломность которой способны, кажется, отпугнуть даже самых искушенных знатоков. Но - вновь небывалый театральный успех: и в Лондоне, где премьеру сыграл Национальный театр, и в Петербурге, где она, в постановке Эльмо Нюганена, предстала на сцене Большого драматического. Показанная в Москве на Чеховском фестивале 1998 года, она равно пленила и самых изощренных эстетов, и людей, к разгадыванию сценических ребусов совсем не склонных. Пленила вновь своей ослепительной театральностью, тем абсолютным знанием законов сцены, которое никогда, кажется, не было в драматургии Стоппарда явлено столь ошеломительно. Критик Майкл Биллингтон, чей голос вот уже несколько десятилетий неизменно сопровождает движение английского театра, написал следующее: ""Аркадия" Тома Стоппарда - одна из самых "громких" пьес последних лет... Если же принять во внимание, что в ней говорится о таких непростых вещах, как мировой порядок и мировой хаос, классицизм и романтизм, научный прогресс и человеческое подсознание, то успех ее весьма примечателен. Однако смею предположить, что в этой пьесе, действие которой разворачивается то в английской усадьбе начала XIX века, то в наши дни (причем смена временных планов происходит мгновенно и непредсказуемо), для зрителей особенно важно осознание автором того факта, что человек смертей и что ему не дано предвидеть свое будущее. Противостояние детерминизма и свободного выбора, интеллектуального теоретизирования и жизненных случайностей всегда увлекало Стоппарда. Однако в "Аркадии" он как будто смирился и с быстротечностью жизни, и с переменчивостью человеческой судьбы. Там, где более ангажированные драматурги были бы потрясены хаотичным, бессмысленным нагромождением событий, Стоппард склонен утверждать, что в эпоху, когда ньютоновский детерминизм трещит по швам и "когда почти все, что тебе представлялось истиной, оказалось ложью", у жизни есть особая прелесть. В стоппардовской пьесе заложено несомненное гуманистическое начало. Она призывает к стоицизму, она пробуждает мысль. Она затронула что-то самое главное в жизни и сознании нашего общества, нащупала его болевую точку".

Эти слова сказаны не об Арнольде Уэскере или Джоне Осборне, не о Фрише или Дюрренматте, не о Брехте или Шоу - они сказаны о драматурге, которого на протяжении многих лет принято было полагать искусным мастером парадоксов, великолепным интерпретатором классики, лицедеем и сумасбродом, интеллектуальным виртуозом, способным и склонным пародировать и травестировать реальность, жестоко издеваясь над нею, доводя ее до немыслимого абсурда, - словом, умеющего и любящего делать все что угодно, но только не "призывать к стоицизму". В этой формулировке Майкла Биллингтона произнесено предельно точное суждение о Стоппарде. Пусть именно оно и будет финальной "болевой точкой" этого очерка об одном из самых необычных и самых притягательных драматургов второй половины нашего века.