Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты. Страница 3

Многое было восстановлено. Причем восстановление шло в два этапа. Вначале мне удалось сделать некоторые вставки в издание СБТ в «Мирах Стругацких» в 1997 году. Об этом издании «людены» узнали почему-то слишком поздно, и многое сделать не удалось. А то, что удалось, часто делалось авралом, что приводило к искажениям или к недоработке. Исправлен и дополнен текст СБТ был в собрании сочинений «Сталкера».

Но некоторые интересные подробности из жизни межпланетников, а также их шуточки нельзя было включить в канонический текст СБТ по причине того, что Быков уже не был военным.

Мысли Быкова ночью в квартире Дауге: «Нет, не заснуть тебе сегодня, товарищ капитан, он же — специалист по пустыням. Сук-кин сын Юрковский — поддел беззащитного капитана АБТ».

У камеры-могильника для радиоактивных отходов после драки Бирский (он же Юрковский) восклицает: «Нет, он лезет своими гусеницами прямо через проволоку! Ар-рмейская жилка, видите ли! Не может равнодушно видеть заграждения и смело, как лев, кидается на них грудью».

Перед прилетом «Хиуса» капитану снится сон.

Алексею Петровичу приснилось, что командир взвода лейтенант Ивашкин поставил «Мальчика» в казарму. Транспортер был раскалён докрасна, и казарма пылала холодным багровым пламенем. Алексей Петрович сорвал со стены огнетушитель, но Ивашкин рассмеялся, потряс его за плечо и закричал в самое ухо:

— Проснись, Лешка! Да проснись, говорят тебе!

В капонире на полигоне: «На площадках стояли треноги с мощными сорокакратными перископами — в армии такими пользуются для артиллерийской и инженерной разведки».

Одним из подтверждений военного прошлого Быкова в исследовании Марата Исангазина значилось предоставление именно Быкову выбирать оружие для экспедиции. В рукописи все сказано просто: «Вам книги в руки, вы человек военный. Выбирайте, что лучше всего служит в песках».

Размышления Краюхина о Бирском (Юрковском): «Несомненно, перспектива высадки на Венере омрачается для него только необходимостью работать бок о бок с солдатом Громыко. Бирский не жалует того, что в припадке кастовой спеси называет тупостью, ограниченностью и отсутствием воображения».

Разговор со Строговым в «Хиусе» был более жестким и правдивым:

«Скажите, Алексей Петрович, — сказал он, глядя на меня в упор, — как вы рассматриваете свое положение в экспедиции?»

«В каком смысле?» — снова встревожился я.

«В смысле субординации… подчинения, например».

Я подумал и ответил, что поскольку мое командование откомандировало меня в полное распоряжение министра энергетики, я обязан подчиняться тому, в чье непосредственное ведение передан приказом министра.

…«То есть?»

«Вам, Анатолий Борисович».

Он подумал.

«Кажется, в армии неповиновение приказу считается самым тяжким поступком?»

«Так точно. Невыполнение приказа есть тягчайшее воинское преступление».

«Чьего приказа?»

«Приказа командира, начальника… вашего, например».

Первая разведка на болоте Венеры. Размышления капитана:

«В конце концов, он был единственным военным в экспедиции, и разведка по праву оставалась за ним».

Алексей Петрович докладывает о результатах разведки на болоте: «Он рассказывал медленно, стараясь не пропустить ни одной подробности, и с огорчением думал, что за такой доклад командир дивизиона назвал бы его размазней, а командир полка попросту выгнал бы его с совещания».

Мальчик вышел из горной гряды в пустыню:

— Как вам понравится такая дорога? — услыхал Алексей Петрович голос Строгова.

— Это пустыня? — недоверчиво спросил он, указывая вперед.

— Разумеется. Вам не нравится? Но почему? Правда, здесь нет саксаула, но зато это настоящие Каракумы, настоящие Черные Пески.

— В том-то и дело, что черные…

Алексей Петрович запнулся.

— Ну, а дорога? Как дорога?

— Что ж — дорога? Широкая, ровная… Теперь полетим.

— Ура! — заорал Вальцев. — Да здравствуют военные!

Он шагнул к Строгову, лихо взял под козырек и бодро сказал:

— Товарищ командир! По случаю благополучного выхода на ровное место прикажите выдать экипажу по стопке водки!

— Я выдам вам сутки ареста, Вальцев, — серьезно ответил Строгов.

— За что? Я ничего…

— За разложение в походе.

Бирский важно сказал:

— Некоторые граждане находят равновесие в употреблении алкоголя.

Размышления капитана во время пешего возвращения к «Хиусу»:

Двадцать тысяч шагов за переход. Алексей Петрович мог бы и больше. В армии пятидесятикилометровый марш-бросок с полной выкладкой за сутки — довольно обычная вещь. И притом, придя на место, надо быть в состоянии «активно проводить операцию». Последнее, правда, никогда не получалось, солдаты падали и засыпали, как убитые. И командиры тоже. И там идут по дороге, а не по вязкому засасывающему песку, и ветер не валит с ног, и никто не болен лучевой болезнью и не обожжен, и отстающих подбирают в машины… И воздух не такой разреженный, и в принципе можно напиться, хотя это и не дозволяется и вредно действует. Все равно, Алексей Петрович мог бы больше — сорок, пятьдесят тысяч… Но Бирский… Он растер ноги еще в самом начале пути, шел, стиснув зубы от боли.

Кстати, еще о капитанах. Вернее, о «Капитанах». В рукописи СБТ Бирский (Юрковский) читает не «Контрабандистов» Багрицкого, а «Капитанов» Гумилева.[5]

Одна из дверей была приоткрыта, и слышался звучный голос Бирского, декламировавшего стихи:

Или, бунт на борту обнаружив,Из-за пояса рвет пистолет,Так что золото сыплется с кружев,С розоватых брабантских манжет…

Алексей Петрович заглянул в комнату. Бирский, в пижаме и домашних шлепанцах, полулежал на диване, закинув руки за голову, отвернув лицо к окну. Рядом сидел Михаил Иванович, сгорбившись, посасывая короткую трубочку. Напротив их у стола Гриша Ершов по обыкновению покачивался на стуле и улыбался каким-то своим, одному ему известным мыслям. Ни Вальцева, ни Краюхина и Строгова в комнате не было.

Разве трусам даны эти руки?Этот острый уверенный взгляд,Что умеет на вражьи фелукиНеожиданно бросить фрегат?

Это были чудесные стихи. Кроме того, «пижон» читал удивительно хорошо. Что-то тревожное и зовущее было в его сильном, полной сдержанной грусти и волнения голосе, и Алексей Петрович невольно подумал, что вот этот бесстрашный красавец и есть один из капитанов, о которых он читает, беспокойных и ищущих людей, без сожаления покинувших родные берега для больших и необычайных дел. То же самое, вероятно, пришло в голову и Михаилу Ивановичу, который вдруг вынул изо рта трубку и внимательно посмотрел на Бирского, словно желая убедиться в чем-то. Только Гриша продолжал тихонько раскачиваться и улыбаться с полузакрытыми глазами.

…О том, что в мире есть окраина —Туда, за тропик Козерога.Где капитана с ликом КаинаЛегла ужасная дорога.

В публиковавшейся первой части цикла Полудня (СБТ, ПНА, «Стажеры», ХВВ) в космосе, пока еще ближнем, существует только мир, поддержка, взаимовыручка и сотрудничество. Если и происходят какие-то ЧП, то по причинам научно-техническим (неизвестное излучение, неизвестная форма жизни, недостаточное техническое развитие) либо вообще бытовым (конфликт на Дионе).

Не все так мирно и безоблачно было в черновиках СБТ. Были и военные стычки, и военные действия. О них не рассказывалось, они не описывались, о них лишь упоминалось. Но — они были.

Мысли Краюхина об экипаже «Хиуса». Один из очень ранних вариантов.

Вот они, все шестеро, прекрасные люди. Каждый со своим, ему одному только присущим сложным и прихотливым узором мелких слабостей и недостатков, который ложится на общий для них всех глубокий бесценный фон: все они коммунисты, люди дела и чести. А слабости и недостатки — что ж, эти шестеро чудесно дополняют друг друга, и он, Краюхин, справедливо гордится умением подбирать людей. И, закрыв глаза, он снова и снова вызывает в памяти лица и поступки Строгова, пилотов, геологов, офицера. «Но ведь никто из них, исключая Строгова, не обстрелян, даже этот офицер», — почему-то приходит ему в голову. И вдруг он совершенно отчетливо и ясно, как в кино, видит другие картины. «Из глубины непостижимой памяти» всплывают образы и сцены, которые он так хотел забыть и, как ему казалось, забыл навсегда. Какими странными процессами в мозгу, по каким непонятным ассоциациям вызваны они? Краюхин не успевает подумать об этом. Он жадно вспоминает, машинально обтирая ладонью пот, выступивший на лице.