Энтони Берджесс - Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса Страница 33

— Чертовски вам повезло, что вы не наш брат-проповедник, потерявший голос. Мне сегодня вечером еще выступать перед старыми коровами — оплотом «Союза матерей». Я помню, ха-ха, как в Теологическом колледже старина Берти Бодкин должен был читать проповедь на «Я свет миру»[59], и мы его с нашей галерки почти не слышали. Тогда я крикнул: «Подтяни чертов фитиль, Берти!»

Он заржал во все горло, а мистер Радж поинтересовался:

— И что, тот джентльмен исполнил вашу просьбу?

— Он был большой любитель утапливать фитиль, — сказал викарий, — ха-ха!

К концу трапезы на столе мало что осталось.

— Оставшийся рис мы скормим птицам, — сказал отец, — скатерть все равно уже пора стирать, так что лучше всего связать вот это все в узел и отнести в раковину, — а потом он прибавил: — Там у нас в буфете есть капелька бренди, и я предлагаю выпить по чарочке в честь того, кто устроил нам этот праздник.

Мистер Радж сконфузился и просиял.

— Нет-нет, — зарделся он, — мне самому это в удовольствие, не надо тостов, а то я со стыда сгорю.

— Рано или поздно это произойдет, — подмигнул викарий, — все сгорим в пекле, включая меня. Я тоже кандидат. Чертовски хороший кандидат в пекло, — поправился он.

— В христианстве очень много крови, — сказал мистер Радж, — кровь агнца. Зачем человеку омываться в крови ягненка? Кровь — это то, от чего надо отмыться, а никак не то, в чем следует омываться.

— Давайте, — на этот раз смутился викарий, — обойдемся без богохульства, прошу вас. Ах, вот и огненная Иппокрена[60], — произнес он, принимая мерцающий наперсток бренди из рук отца, — спасибо, Денхэм.

— Ну, — сказал отец, — понедельник вроде бы не тот день, когда рассчитываешь на банкет, пир и тому подобное, особенно понедельник после полудня с бельевой сушилкой у камина. Но наш друг устроил так, что, по крайней мере для меня, этот понедельник станет незабываемым понедельником. И не думаю, что викарий пожалеет о пропущенном сегодня гольфе, поскольку уже стемнело. Так или иначе, наш друг показал мне, что я еще не настолько стар, чтобы чему-то поучиться. Во всяком случае, я благодарен ему за то, что он сделал, и надеюсь, это не в последний раз. Итак, я пью за вас, мистер Эр, как, повторите еще?

— Радж, — сказал мистер Радж.

— Радж Капур вам не родственник? — поинтересовался викарий.

— Истер Адш, — просипел я, поднимая рюмку.

Мистер Радж встал, чтобы ответить.

— Уважаемый председатель, уважаемые джентльмены. Нет смысла долго распространяться, какое для меня неоценимое наслаждение почтительно доставить удовольствие, пусть маленькое и нестоящее, старому господину Денхэму и молодому господину Денхэму, а также, пусть неожиданное, но все равно удовольствие мистеру Чертовски, представляющему здесь англиканскую церковь. — По безмятежному лицу мистера Раджа было видно, что он и не думал кого-нибудь обидеть. — Я прибыл в вашу прекрасную страну… — В окно мистер Радж видел голые угольные ветки на фоне угольно-грязных облаков, растекающихся за контуры друг друга, одиноко клюющих птиц, связку газометров вдалеке. — …в вашу прекрасную страну, да-да, — повторил он дерзко. — Я приехал сюда, чтобы изучать невыразимые, не поддающиеся определению проблемы расовых взаимоотношений. До сих пор моя деятельность была довольно сумбурной. Драки и оскорбления, полное отсутствие сексуального общения — столь необходимого мужчине в расцвете сил — и невозможность обрести жилье сообразно социальному статусу и научной квалификации. Однако я увидел, как прекрасны ноги ваших женщин в нейлоновых чулках и обрел дружбу двоих мужчин, старшего и младшего, перед которыми я всегда буду преклоняться. Пусть это и станет наиважнейшим уроком, — тряхнул головой мистер Радж. — Это возможно вдвойне, вопреки чрезмерному давлению, осуществляемому без всякой причины демагогами и на Востоке, и на Западе. Сердечнейшие взаимоотношения между расами могут, должны и восторжествуют в мире отчаянного расового противостояния. И с этим, — заключил мистер Радж, — с этим я иду к вам.

Он выпил бренди и сел.

— Вот это правильно! — сказал отец.

Он легко откашлялся, глаза его блестели. Викарий сказал:

— Значит, сегодня гольф отменяется.

— Уже темнеет, — сказал отец, — скоро уже чай пора будет пить.

— Мой гандикап — двенадцать, — сказал скромник мистер Радж.

— Неужели? — сказал отец. — Двенадцать, а? Хорошее среднее значение, очень хорошее.

Викарий сказал, что раз гольф не состоится, то ему лучше пойти навестить больного, и откланялся. Отец вызвался проводить его до моста. Мистер Радж, оставшись наедине со мной, сказал:

— Этот человек не самый лучший образчик христианского священнослужителя. Чертовски то, чертовски это. Зачем он так часто использует это слово, мистер Денхэм?

— Не знаю, в самом деле не знаю, — я был уже совсем безголос.

— Пожалуй, — сказал мистер Радж, — если вы чувствуете себя хорошо, и у вас есть силы, мистер Денхэм, то я оставлю мытье посуды вам. Это отнюдь не лень с моей стороны, и, если пожелаете, можете оставить посуду до утра, а утром я, встретившись с профессором социологии, приду и с готовностью исполню эту работу сам. Впрочем, в таком случае, вам придется помыть пару тарелок сегодняшнего ужина для завтрака утром. Я задействовал все, — сказал он гордо. — Но, мистер Денхэм, у меня были планы на день и на вечер. И в эти планы вы, здоровый или больной, не очень вписываетесь. Я собираюсь сегодня увидеться с миссис Элис, с этой безмужней дамой из клуба и пригласить ее составить мне этим вечером компанию в университетское Общество любителей кино. Это единственная, — сказал он, — единственная возможность. Необходимо установить настоящий контакт, мистер Денхэм, ради будущего моих исследований и, — прибавил он, чуждый всякого ханжества, — ради прочих надобностей. Упомянутый мной фильм, кстати, как ни странно, индийского производства — про двух братьев-близнецов, влюбленных в двух сестер-близнецов, и путанице, которая возникает в связи с этим.

— Она может отказаться, — сказал я.

— Она может, мистер Денхэм, но она не сможет отказываться вечно. Ни одна женщина не может вечно отказывать, как вы и сами знаете, мистер Денхэм. Я очень много, — улыбнулся мистер Радж, — могу ей дать.

Я не сомневался в этом ни минуты. После пышного отбытия мистера Раджа я принялся за мытье посуды. Я не домыл еще три-четыре тарелки и пару кастрюль, когда вернулся отец. Он не кашлял.

— Милейший паренек, ей-богу. Так чудесно готовит, так здорово говорит и такой добрый. У него большое будущее. Я столько нового узнал сегодня, — сказал отец, облокотившись на кухонную плиту. — Волшебная штука, этот карри. Мне надо бы получше приглядеться к Востоку. Полагаю, если он поселится здесь, то будет каждый день так куховарить?

— Ему, конечно, надо заниматься своими исследованиями. Но он может.

— Отличная штука, ей-богу. Ты знаешь, что я весь день не кашлял?

Глава 11

Только от меня зависело, когда я улечу или отплыву в Токио. Фирма заказала мне билет с предварительной датой на начало третьей недели отпуска в феврале — Лондонский аэропорт, четверг, 7:00, Токио 9:15 — но, еще не избыв привкус Коломбо во рту и не рассчитавшись с невероятной простудой, которая дышала всей сырой капустной сутью зимней Англии, я решил убраться, как только смогу. Это и не был отпуск в прямом смысле слова. Тем более, чем скорее я отсюда уберусь, тем скорее мистер Радж сможет вселиться. Я хотел помочь и отцу, и мистеру Раджу: за отцом будет кому присмотреть, мистер Радж будет лишен возможности умолять Элис Уинтерботтом принять постояльца. Мистер Радж просто не мог понять, что так нельзя вести себя в провинциальной Англии, и я не хотел, чтобы у него были неприятности. Но мистер Радж обладал выдающимися, поразительными способностями попадать в неприятности, ни одному гению такое и не снилось, причем в неприятности, необоримые никакими добрыми намерениями.

Я позвонил Райсу в Лондон и попросил его как можно скорее зарезервировать для меня морской рейс. К концу недели у меня уже был билет, багажные наклейки, план корабля с отметкой моей каюты в первом классе и инструкции на разных языках — посадка в Саутгемптоне через неделю. Корабль был голландский и назывался «Koekoek» («кукушка» по-голландски). Он заходил как в обычные места, так и в неслыханные и сомнительно звучащие порты Индонезии, и должен был доставить меня в Токио в начале последней недели февраля, что мне почти подходило.

Эта неделя с простудой оказалась неделей достижений, но не для кашляющего и пялящегося в телевизор меня.

— Карри, вот что тебе надо, — сказал отец, кивая на мою трубную носоглотку, весь вечер страдальчески извергающую содержимое в носовой платок. — Ничто не устоит против карри.