Марк Алданов - Земли, люди Страница 33

Депутатъ Гербертъ, кстати сказать, отнюдь не былъ единственнымъ англійскимъ республиканцемъ. Всего шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ, — напоминаетъ Макъ-Дона, — лордъ Сельборнъ говорилъ королевѣ Викторіи, что республиканское движеніе растетъ и представляетъ собой грозную опасность для короны. Республиканцами были и Дилькъ, и Морлей, и Джозефъ Чемберленъ, и Теккерей; а Джонъ Брайтъ считался кандидатомъ въ президенты англійской республики. Только въ концѣ царствованія Викторіи, когда періодъ ея непопулярности кончился, республиканское движеніе ослабѣло. Дилькъ и Чемберленъ стали министрами, Морлей получилъ титулъ лорда, а кандидата въ президенты республики Брайта король Эдуардъ VII назвалъ своимъ личнымъ другомъ.

Наконецъ, соціалисты на конференціи 1923 года, большинствомъ 3694 тысячъ голосовъ противъ 386 тысячъ, признали, что установленіе республики не является задачей рабочей партіи. Послѣ этого, Макдональдъ принялъ приглашеніе «пообѣдать и провести ночь» («to dine and sleep») у короля въ Виндзорскомъ дворцѣ.

Обстановка въ Палатѣ Общинъ совершенно не похожа на обстановку другихъ парламентовъ. Сравнительно небольшой залъ и отсутствіе трибуны для оратора, конечно, мѣняютъ всю психологію рѣчи. Быть можетъ, отчасти поэтому англійское политическое краснорѣчіе такъ непохоже на французское. Передъ длиннымъ столомъ, на хозяйскомъ мѣстѣ, сидитъ въ своемъ средневѣковомъ костюмѣ спикеръ. По правую сторону стола министры, за ними ихъ сторонники; по лѣвую сторону — оппозиція. Брайанъ Фелль, старшій клеркъ Палаты Общинъ, написавшій о ней книгу, сообщаетъ, что на коврѣ, съ каждой стороны стола, вышита черта, переступать которую не имѣетъ права ни одинъ ораторъ: эта мѣра предосторожности осталась отъ тѣхъ временъ, когда коммонеры были при шпагахъ, — черта указываетъ разстояніе, на которомъ скрестить шпаги невозможно. Я этой черты не видѣлъ. Правда, особенной необходимости въ ней въ настоящее время нѣтъ: едва ли соціалисты набросятся со шпагами на Макдональда и Томаса, какія бы нѣжныя чувства они къ нимъ теперь ни испытывали. Однако, если уничтожена столь древняя традиція, то, можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ Англія «идетъ къ собакамъ»?

Говорятъ ораторы съ мѣста и недолго. Прежде было не такъ: Пальмерстонъ говорилъ, случалось, пять часовъ подрядъ. Бальфуръ разсказываетъ Асквиту, что въ ту пору, когда онъ начиналъ свою парламентскую карьеру, ораторскіе поединки между Дизраэли и Гладстономъ были мучительно-длинны и затягивались далеко за полночь{43}. Теперь нравы измѣнились, и ораторы рѣдко говорятъ больше получаса. Асквитъ нѣсколько неожиданно объясняетъ это тѣмъ, что газеты не стали бы, по техническимъ причинамъ, печатать слишкомъ длинную рѣчь. Обращаются ораторы къ спикеру. Считается крайне неприличнымъ назвать другого оратора по фамиліи. Это прямо сообщается, къ свѣдѣнію молодыхъ депутатовъ, въ правилахъ Палаты Общинъ: надо говорить: «высокопочтенный джентльменъ, выступавшій послѣднимъ», или какъ-нибудь въ этомъ родѣ{44}. Палата очень вѣжлива. Это не всегда такъ было. Знаменитый членъ парламента въ 1832 году сравнивалъ ее со звѣринцемъ; а въ старинномъ романѣ Троллопа, гдѣ портретно выведены Гладстонъ и Дизраэли, одинъ изъ нихъ начинаетъ свой отвѣтъ другому съ ироническаго выраженія благодарности за то, что не подвергся, по крайней мѣрѣ, оскорбленію дѣйствіемъ со стороны достопочтеннаго джентльмена, послѣ всѣхъ тѣхъ ругательствъ, которыя услышалъ въ его рѣчи по своему адресу. Такъ здѣсь все совершенствуется понемногу: и законы, и конституція, и бытъ.

Залъ засѣданій Палаты тѣсенъ и не слишкомъ удобенъ, но въ остальномъ члены парламента не могутъ пожаловаться на недостатокъ удобствъ: въ ихъ распоряженіи превосходная библіотека, читальня, почта, шестнадцать комнатъ для комиссій, кофейня, залы ресторана (одинъ огромный столъ для обѣдовъ правительственнаго большинства, другой для обѣдовъ оппозиціи) и комната для шахматной игры: это единственная игра, разрѣшенная въ англійскомъ парламентѣ (въ парламентахъ доминіоновъ можно играть и на билліардѣ, и даже въ теннисъ). Вездѣ памятники знаменитыхъ государственныхъ людей Англіи. Такъ ли ихъ, дѣйствительно, помнятъ? Лордъ Джорджъ Гамильтонъ говоритъ въ своихъ воспоминаніяхъ, что ихъ забываютъ въ тотъ самый день, когда они оставляютъ государственную дѣятельность. По его свидѣтельству очевидца, за гробомъ Гладстона шла весьма небольшая толпа почитателей{45}.

По сторонамъ отъ зала засѣданій двѣ галлереи для голосованія: «Aye-lobby» и «No-lobby». Въ лѣвую отъ спикера галлерею выходятъ депутаты, голосующіе противъ законопроэкта; въ правую голосующіе за законопроэктъ. Сэръ Кертней Ильбертъ, лучшій изъ современныхъ знатоковъ британскаго политическаго строя, сообщаетъ, что обычно передъ голосованіемъ партійный «уипъ» указываетъ членамъ партіи, какъ они должны голосовать, или же объявляетъ имъ, что по обсуждаемому вопросу они могутъ голосовать свободно. Въ послѣднемъ случаѣ, «каждый членъ Палаты долженъ самъ подумать и рѣшить вопросъ; это всегда затруднительно (troublesome)», — говоритъ, повидимому, безъ всякой ироніи сэръ Кертней Ильбертъ{46}.

Иронія и была бы вполнѣ неумѣстна въ отношеніи къ этому вѣковому учрежденію. Передъ нимъ надо низко снять шляпу. Засѣдали здѣсь и большіе люди, навсегда оставшіеся въ исторіи. Но, быть можетъ, не меньше мы обязаны засѣдавшимъ здѣсь малымъ и среднимъ людямъ: обязаны имъ той небольшой долей свободы, которая, все-таки, существуетъ въ мірѣ. Ренанъ, читая «Госпожу Бовари», восторгался мосье Омэ, — онъ, кажется, до сихъ поръ остается единственнымъ поклонникомъ Флоберовскаго аптекаря. Это не значитъ, что знаменитый писатель сходился съ мосье Омэ въ мысляхъ. Но Ренанъ неизмѣнно говорилъ: «Если-бъ не мосье Омэ, то насъ всѣхъ давнымъ давно сожгли бы на кострѣ». Можно возражать противъ этихъ словъ. Можно находить не очень высокимъ и средній умственный уровень членовъ Палаты Общинъ или Палаты Лордовъ. Однако, съ полнымъ правомъ говорилъ Каннингъ: «Англійскій Парламентъ умнѣе, чѣмъ самый умный изъ всѣхъ его членовъ».

__________________

Другое національное учрежденіе — Англійскій Банкъ. Это нелѣпое и безобразное одноэтажное зданіе, безъ оконъ на улицу, нѣчто среднее между каменнымъ заборомъ и римскимъ храмомъ, построено почти въ то же время, что и великолѣпное зданіе парламента. Вотъ и говори о вкусѣ и стилѣ эпохи! Зданіе Англійскаго Банка занимаетъ цѣлый кварталъ; но теперь оно оказалось недостаточно помѣстительнымъ, и надстраивается второй этажъ, уже съ окнами на улицу. На конкурсѣ архитектурныхъ нелѣпостей Англійскій Банкъ могъ бы получить высокій призъ. Внутри зданія, по лѣстницамъ ходятъ слуги въ красныхъ раззолоченныхъ костюмахъ. Здѣсь такой же ритуалъ, какъ въ парламентѣ. По моему, банкъ могъ бы обойтись и безъ ритуала.

Передъ банкомъ знаменитая площадь Сити. Отовсюду видны огромныя зданія другихъ банковъ. Здѣсь же рядомъ обѣ биржи: «Ройаль Эксченжъ» и «Стокъ Эксченжъ». Старинные анатомы старались найти участокъ мозга, гдѣ находится человѣческая ду- ша. Этотъ уголокъ Лондона еще совсѣмъ недавно разсматривался, какъ мѣстонахожденіе души капиталистическаго міра. Здѣсь былъ центръ мірового кредита, — теперь онъ, повидимому, переходитъ въ Парижъ. На «Ройаль Эксченжъ» надпись: «Земля и все, что на ней, принадлежитъ Господу Богу», — такая надпись на зданіи биржи какъ будто нарочно сдѣлана для зубоскальства комсомольцевъ.

Въ отличіе отъ того, что творится въ дѣловые часы на парижской биржѣ, здѣсь все происходитъ чинно и спокойно. Вездѣ люди въ пиджакахъ и цилиндрахъ, при зонтикахъ, — сочетаніе, по парижскимъ понятіямъ, странное. Это общая форма Сити. Кажется, и іерархія здѣсь соблюдается, какъ въ лучшемъ полку. Есть банкиры, джобберы, брокеры, ремизьеры, клерки. Клерки дѣлятся на «авторизованныхъ» и «не-авторизованныхъ», — не-авторизованные не могутъ куда-то входить въ зданіи «Стокъ Эксченжъ». У нихъ у всѣхъ видъ, какъ у маленькой Пушкинской русалочки: «но что такое деньги, я не знаю».

Самое страшное время здѣсь три часа, когда, по биржевому выраженію, «приходитъ Нью-Іоркъ». Въ пору завтрака относительно тихо. Оберъ-офицеры биржи завтракаютъ въ маленькихъ ресторанахъ Трогмортонъ Стритъ. Штабъ-офицеры уѣзжаютъ въ старый ресторанъ Симпсона. Я побывалъ и въ этомъ знаменитомъ учрежденіи. Здѣсь «коктэйль изъ устрицъ» запиваютъ горькимъ англійскимъ пивомъ, — тоже, по французскимъ понятіямъ, вещь невообразимая. Лакей, похожій на фельдмаршала, подкатываетъ на столикѣ Roast Saddle of Mutton; фельдмаршалу полагается тутъ же, не дожидаясь конца обѣда, сунуть шесть пенсовъ. Къ баранинѣ подаютъ смородинное желе. Если же вмѣсто него спросить горчицы, то вы будете опозореннымъ человѣкомъ: въ Англіи ѣсть баранину съ горчицей — немногимъ лучше, чѣмъ зарѣзать родную мать. Тяжелыя блюда, чудовищныя порціи, какихъ я не видѣлъ со временъ Тѣстова. Всѣ столики въ огромномъ залѣ заняты. Вездѣ осанистые люди, «исполненные уваженія къ самимъ себѣ» и сознанія своей важности. Можно ли «увести души этихъ людей отъ капиталистическаго строя» {47}? Я въ этомъ не увѣренъ.