Нил Гейман - Вид с дешевых мест (сборник) Страница 34

За последний свой круг по всем опасным подворотням и таинственным закоулкам Сохо они встретили трех человек. Им тоже скучно, почти как мне. Наверное, я – самое интересное, что случилось с ними за всю ночь. Был бы у меня мобильник, я бы дал им поиграться. В полшестого, говорят они мне, все понемногу зашевелится: начнут появляться уборщики.

5:20. Я прохожу мимо «Макдоналдса». Там, внутри, уже суетятся маклюди: натирают макприлавки и выгружают макмильоны макбулочек из макфургона.

5:40. Вспоминаю, какая трогательная забота прорезалась в голосе Моего Редактора, когда я сказал ей, что собираюсь бродить по ночным улицам. Она ведь и правда испугалась, что со мной может случиться что-то ужасное. Ну да, раскатал губу. Не с моим везением.

6:02. Я в такси, еду домой. Рассказываю водителю о своих несостоявшихся приключениях. «Тут штука вот в чем, – объясняет он. – Все почему-то думают, будто самая движуха – она до сих пор тут, на Уордур, Бруэр, на Грик-стрит. Думают, тут, на Дилли, так и кишат торчки и шлюхи. Да хрен там! Вот двадцать лет назад – это да, а щас если хочешь движухи, так поезжай на Ноттинг-Хилл. Они все туда перебрались. А Вест-Энд давно уж зачистили намертво».

Выводы (статистика):

был свидетелем убийства – 0 раз

участвовал в погоне на автомобилях – 0 раз

ввязался в приключения – 0 раз

встретил иностранного шпиона – 0 раз

встретил даму легкого поведения – ½ раза (Элла)

встретил рок-звезду – 1 раз (в кафе «Мюнхен»)

встретил полицейских – 2 раза

Впервые опубликовано в журнале «Тайм Аут» в 1990 году.

III. Предисловия и размышления: научная фантастика

Мир литературы о мире того, чего пока еще нет, держится на трех фразах, и фразы эти очень просты:

«Что, если?..»

«Вот бы…»

«Если так будет продолжаться и дальше…»

С Фрицем Лейбером (на самом деле его фамилия произносится «Ляйбер», а не «Либер», как я по ошибке думал всю жизнь, пока не встретился с ним лично) я познакомился незадолго до того, как он умер. Это было двадцать лет назад. Мы приехали на Всемирный конвент фэнтези и оказались соседями на банкете. Лейбер показался мне очень старым: такой высокий, серьезный, седовласый старец, исполненный достоинства и похожий на Бориса Карлоффа, только более стройный и благообразный. За столом он молчал – ну, насколько я помню. Некоторое время назад наш общий друг Харлан Эллисон послал ему 18-й выпуск «Сэндмена» – «Сон тысячи кошек», придуманный под впечатлением от кошачьих историй Лейбера. Воспользовавшись случаем, я сказал ему, что это он меня вдохновил, – а он в ответ пробормотал что-то не очень внятное, но я остался счастлив. Слишком уж редко нам выпадает шанс поблагодарить кого-то из тех, кто сформировал нашу личность.

Первый свой рассказ Лейбера, «Зимние мухи», я прочитал в девять лет, в толстенной антологии Джудит Меррил «НФ12». Эта антология стала для меня самой значительной книгой года (не считая, пожалуй, «Буреносца» Майкла Муркока): она познакомила меня со многими писателями, сыгравшими в моей жизни важную роль. Рассказы из «НФ12» я перечитывал так часто, что могу перечислить их по памяти: это и «Звездная яма» Чипа Дилэни[58], и «Школа на Камирои» и «Узкая долина» Р. А. Лафферти, и «Порой люди забывают» Уильяма Берроуза, и «Облачные скульпторы» Дж. Г. Балларда, не говоря уже о стихотворениях Тули Купферберга, о Кэрол Эмшвиллер, Соне Дорман, Ките Риде и остальных. Ну и что с того, что я был еще слишком мал? Я понимал, что эти рассказы – мне на вырост, и мне это ничуть не мешало. Все равно я находил в них очень важный смысл – тот, что выходит за пределы буквального. В «НФ12» я сталкивался с такими идеями и персонажами, которых не могло быть в детской литературе, и меня это очень радовало.

Что я понял из «Зимних мух»? В последний раз, когда я перечитывал этот рассказ, я увидел в нем отчасти автобиографическое произведение о человеке, который распутничает, пьет за рулем и не может удержать свой брак от распада, но находит в себе силы оторваться от онанистических фантазий, чтобы поговорить с ребенком, переживающим паническую атаку, и помочь ему вернуться в реальность, – и это, пусть хотя бы ненадолго, снова возрождает семью, уже почти разрушенную алкоголем и взаимным отчуждением. А в девять лет я увидел в «Зимних мухах» историю о человеке, одолеваемом демонами, который уговаривает своего сына, заблудившегося среди звезд, вернуться домой.

С тех пор как я прочел «Зимних мух», я понял, что Лейбера можно и нужно читать. В одиннадцать лет я купил его «Ведьму», из которой выяснил, что такое рука славы, и узнал, что все женщины – ведьмы. Да, конечно, в этой книге, да и в самой идее полно сексизма и мизогинии. Но для двенадцатилетнего мальчишки, пытающегося разобраться в чем-то таком, что запросто может оказаться инопланетной расой, в ней есть и тот самый параноидальный вопрос «А что, если это правда?», из-за которого чтение книг вообще становится таким опасным занятием. Потом я прочитал выпуск «Чудо-женщины» 1972 года, написанный Сэмюэлем Р. Дилэни. В этом комиксе фигурировали Фафхрд и Серый Мышелов, и, с одной стороны, он разочаровал меня своей непохожестью на другие истории Чипа Дилэни, а с другой – познакомил с этими замечательными искателями приключений и (как это умеют комиксы) показал, как именно они выглядели. Я прочитал «Меч и колдовство» – комикс о Фафхрде и Сером Мышелове, выпущенный «Ди-Си Комикс» в 1973-м, – а затем, наконец, уже в тринадцать лет, добрался до «Мечей Ланкмара», которые обнаружились на полке шкафа в кабинете мистера Райта, нашего учителя английского. Как я узнал позже, обложка этой книги, изданной в Британии, была неудачной подделкой под иллюстрацию Джеффа Джонса на обложке американского издания. Книгу я прочитал и остался доволен.

После этого я уже не мог читать романы про Конана. Мне было скучно: не хватало юмора. Вскоре мне попался роман Лейбера «Необъятное время» – про Войну Перемен, которую вели между собой двое непостижимых врагов, использовавших людей как пешки. Читая его, я не мог отделаться от мысли, что на самом деле передо мною пьеса, замаскированная под роман. Точно такое же впечатление «Необъятное время» произвело на меня и через двадцать лет, когда я перечитал его почти с таким же удовольствием, как в детстве (хотя голос рассказчицы меня временами раздражал).

Лейбер писал и великолепные книги, и, прямо скажем, отстойные; в частности, почти все его научно-фантастические романы сейчас воспринимаются как устаревшие и проходные. Однако рассказы у него потрясающие – и научно-фантастические рассказы, и в жанрах фэнтези и хоррора: среди них отстойных практически нет. Он был одним из титанов литературы, и после того, как он ушел, мир уже никогда не станет прежним. Титаном же он был отчасти потому, что умел превосходить ограничения жанра, обыгрывать их и подчинять своему замыслу. Он творил (в прямом смысле, потому что до него почти никто не писал ничего подобного) интеллектуальные и остроумные книги в жанре «мечей и магии»; он заложил основы жанра городского хоррора.

Лучшие произведения Лейбера отмечены темами, повторяющимися снова и снова: он – как художник, то и дело возвращающийся к своим любимым моделям. Шекспир, часы и кошки, супружеская жизнь, женщины и привидения, власть городов, выпивки и сцены, сделки с дьяволом, Германия, смертность… При этом он на самом деле никогда не повторяется и, как правило, пишет умнее и глубже, чем того требует рынок, – изысканно, поэтично и с юмором.

У хорошего виски – один простой вкус, но у виски по-настоящему классного – вкус сложный, состоящий из множества вкусов. Лучшее виски играет у вас во рту хроматическую гамму и оставляет странную серию послевкусий, испаряясь с языка: первый мед, дым костра, горький шоколад, солончаковые пастбища, тянущиеся вдоль берега моря… В этом смысле рассказы Фрица Лейбера – точь-в-точь как лучшее виски. Они тоже оставляют послевкусие в памяти, эмоциональный осадок, который продолжает отдаваться эхом еще долго после того, как вы перевернете последнюю страницу. Подобно театральному режиссеру из его «Четырех призраков Гамлета», мы чувствуем, что Лейбер всю свою жизнь провел в наблюдениях и научился мастерски лепить из соломы воспоминаний кирпичи историй и фантазий. Он требовал от своих читателей многого: обращать внимание на каждую мелочь, вдумываться и вникать, – но и воздавал сторицей тем, кто не ленился.

В двадцатом веке жанр научной фантастики породил не только множество признанных классиков (Рэй Брэдбери – самый очевидный пример), но и несколько таких замечательных творцов, которые не получили должного признания. Они были «не для всех» (хотя, впрочем, Брэдбери тоже не для всех, просто критики и литературоведы быстро изъяли его из рядов научных фантастов и возвели в ранг национального достояния). Они тоже могли бы стать классиками, но их не заметили: слишком уж они были странными – и слишком умными.