Алексей Цветков - Атлантический дневник (сборник) Страница 35

Беда полемического метода Фергюсона, равно как и многих других подобных отповедей, в том, что они пользуются приемом, который в английской риторике именуется «борьбой с соломенным человеком» и который хорошо знаком российской аудитории из постоянной полемики отечественной прессы с Западом и его ценностями. Позиция противника излагается собственными словами в карикатурном и примитивном виде, а затем начисто и без труда разбивается.

Я не знаю, насколько сам Фергюсон верит в теорию эволюции, – он, по крайней мере, ни разу не подвергает ее прямому сомнению, но он проговаривается, выдавая свое невежество и незнакомство с реальными фактами. Так, в одном месте, в качестве комплимента «традиционному» дарвинизму, он заявляет, что его сторонники, в отличие от эволюционных психологов, по крайней мере обосновывают свои заключения результатами раскопок. Судя по всему, Фергюсон представляет себе современного биолога этаким пришельцем из глубин XIX века, придурковатым жюль-верновским Паганелем с сачком. Его, наверное, никто до сих пор не уведомил, что современная молекулярная биология – точная естественная наука, оперирующая методами квантовой физики и химии, и что эволюция – уже давно не гипотеза из позвонков динозавра, а доказанный факт. Обо всем этом он мог бы легко узнать из книг Ричарда Докинса, если бы не предпочитал идеологическую болтовню полемистов.

Что знает средний человек о дарвинизме? Пораскинув мозгами, он, наверное, вспомнит, что, согласно Дарвину, человек произошел от обезьяны. Ничего подобного из Дарвина, конечно, не следует. Человек не произошел от обезьяны – он сам обезьяна, хотя Фергюсон почему-то все время говорит об этом с сарказмом. Метод так называемых «молекулярных часов» позволяет установить, что разделение трех основных видов высших приматов, гориллы, шимпанзе и человека, произошло почти одновременно около пяти-шести миллионов лет назад и человек состоит с гориллой в такой же степени родства, в какой горилла состоит с шимпанзе, – никто ни от кого не происходил.

Молекулярная биология совсем недавно отпраздновала свой величайший триумф: полную расшифровку генетического кода человека. Но об этом – как-нибудь в другой раз, а сегодня я хочу напомнить некоторые факты, известные уже не менее двадцати лет.

Механизм нашей наследственности, так называемая дезоксирибонуклеиновая кислота, или ДНК, заключен в каждой клетке нашего тела. Эта молекула, содержащая всю без исключения информацию, необходимую для построения человеческого организма, представляет собой нечто вроде винтовой лестницы, ступеньки которой и являются буквами кода. Этих ступенек всего четыре разновидности, слишком мало для вразумительной записи, но они работают в комбинациях по три, а таких комбинаций существует уже 64 – вполне достаточно, вдвое больше, чем букв в алфавите.

Представим себе ДНК как нечто вроде магнитофонной ленты с записью. В каждой клетке имеются так называемые рибосомы, которые являются своеобразными считывающими головками: они снимают информацию с копии ДНК и на ее основании синтезируют нужные белки в нужном количестве и в нужное время. Так строится человеческий организм – начиная с единственной оплодотворенной клетки в материнском организме и на протяжении всей жизни.

Ученые давно заметили, что информационный код, служащий для записи строения организма, составляет лишь часть всех ступенек ДНК – временами он прерывается как бы совершенно бессмысленной последовательностью знаков, чем-то вроде молекулярного шума, и именно так его воспринимают рибосомы, перескакивая с последнего «осмысленного» знака на следующий и игнорируя все, что стоит между ними. Осмысленные последовательности знаков называются «эксоны», а бессмысленные – «интроны».

Если бы интроны действительно содержали чистый шум, то последовательность ступенек внутри них была бы совершенно произвольной и переменной. Но данные исследований показали, что на самом деле эти ступеньки не менее постоянны, чем код эксонов, и их последовательность, если на минуту забыть про мутации, сохраняется практически неизменной на протяжении сотен миллионов лет. А раз так, вполне естественно предположить, что в них тоже заключен какой-то важный код, не имеющий, однако, никакого отношения ни к нам, ни к другим известным формам жизни – животным, растениям или бактериям. Что, согласитесь, кажется очень странным, но в настоящий шок повергает сравнительный подсчет всей этой информации: эксоны, ведающие нашим существованием, – то, что мы называем генами, – составляют лишь 2 процента всего содержания ДНК. Остальные 98 – это интроны.

Здесь, по крайней мере для меня, молекулярная биология кончается и начинается метафизика.

«Человек – это всего лишь тростник, самое слабое из сущего в природе, но это – мыслящий тростник, – писал французский ученый и мыслитель Блез Паскаль. – Всей Вселенной незачем вооружаться, чтобы сокрушить его. Простого пара, капли воды достаточно, чтобы его убить. Но если Вселенная его сокрушит, человек все же останется благороднее того, что его убило, потому что он знает, что умирает, а о превосходстве, которое над ним имеет Вселенная, сама она ничего не знает».

Паскаль был одним из предтеч современного сомнения, он жил в мире, где догматическое превосходство человека было поколеблено, и вера больше не могла оставаться слепой. Трудно себе представить его возможную реакцию на этот последний удар человеческому престижу, которого большинство из нас просто не заметило. Человек, как его понимает Паскаль, в состоянии вынести унижение и смерть, не уронив своего достоинства, но унижение, которое он претерпел сегодня от науки, превосходит все, что Паскаль мог вообразить.

Мы считаем ДНК своей собственностью, частью организма, бережно хранящей записи его структуры и передающей эти записи потомству. В действительности эти записи, столь ценные для нас, – лишь мимолетные каракули на полях, а основной текст нам непонятен и даже не предназначен для наших глаз. За миллионы лет эволюции ДНК сумела обзавестись инвентарем, облегчающим эту долгую дорогу, чем-то вроде походной кибитки, которая в какой-то момент вдруг возомнила себя центром и целью существования и стала рассуждать о смысле жизни. С точки зрения непонятного нам интрона человек и тростник, собака и инфузория – всего лишь временные средства, орудия, надобность в которых может однажды отпасть. С тем же успехом молоток или табуретка могли бы рассуждать о своем благородстве перед лицом всесильной Вселенной.

Именно в этом и состоит прозрение новых дарвинистов, с которыми досужий журналист пытается воевать с помощью наспех сколоченного фельетона, тогда как в действительности необходима немедленная и тотальная мобилизация. Надо ли добавлять, что и Докинс, и Уилсон, и Пинкер – воинствующие атеисты? С их точки зрения, факты не оставляют им иного выбора.

Но факты и идеология – не одно и то же. Факты допускают множество толкований, и нам пока не вручен официальный документ о разжаловании нас из венца творения в чин имущества – эволюция не предусмотрела инстанции, которая подписала бы такой документ. Очевидно лишь то, что тем из нас, кому нет убежища в невежестве, отныне потребуется все мужество Паскаля и еще столько же в придачу, чтобы просто жить на свете.

АННА

В романе британского писателя Дэвида Лоджа «Академический обмен» описывается игра под названием «самоуничижение», нечто вроде «высоколобой» версии всем знакомой игры в «правду». Участники по очереди называют книги, которые они не читали. Соль заключается в том, что за каждого из присутствующих, прочитавшего названную вами книгу, вам присуждается по очку – чем постыднее признание, тем выше выигрыш. В описанном случае побеждает американский профессор, признающийся, что не читал «Гамлета».

Редакция известного сетевого журнала Slate, который издает компания Microsoft, решила сыграть в эту игру с видными американскими литературными критиками и журналистами, и, хотя смирение некоторых обошлось им явно недорого, вроде признания, что до сих пор не читал «Псалмы» на иврите, многие сыграли честно. В числе главных камней преткновения – такие светочи школьных программ, как Диккенс, Готорн, Мелвилл, сестры Бронте и Джордж Элиот, а также Сервантес, Стендаль и Пруст, но на первое место решительно вышла «Анна Каренина».

В порядке наказания редакция поручила выигравшим прочитать упущенное и обсудить в рубрике «Книжный клуб», которая, как и пристало сетевому журналу, представляет собой обмен сообщениями электронной почты. «Анна Каренина» досталась кинокритику газеты New York Times Энтони Скотту и сотруднику редакции журнала Weekly Standard Кристоферу Колдуэллу. Впрочем, когда дискуссия уже началась, выяснилось, что Колдуэлл «пострадал» невинно, из-за перебоя в электронных коммуникациях: он не только читал роман, но даже, будучи студентом, прослушал курс по творчеству Толстого.