Иоанна Хмелевская - Опасный возраст Страница 4

Перепуганная санитарка со всех ног кинулась за докторшей, та осмотрела меня и в изумлении воскликнула:

— Надо же, ведь пани рожает!

Версаль разводить было некогда, и я невежливо отозвалась:

— А вы думали, я приехала сюда картошку копать? А ну-ка за дело! Быстро, быстро!

Врач с сестрой еле успели подготовить все нужное, как я уже родила своего второго сына. Узнала, что сына, и очень встревожилась. Я как-то настроилась на девочку. Моя мать и мой муж требовали девочку, девочка, и никаких гвоздей, только одна бабушка ходила за мной неотступно и шипела, не раскрывая рта: «Мальчика, мальчика!» Мне было все равно, но большинство желало девочку, даже сын требовал сестричку. Я настолько была уверена, что родится девочка, что даже позволила себе пообещать свекру, что, если будет сын, назову его Лотаром. У ребенка будет два имени: Станислав Лотар. Станислав — имя фамильное, а Лотара я приплела просто из хулиганства, зная, как он нравится свекру. И теперь неизвестно, что с этим Лотаром делать.

И сразу после этого меня доконал Мрожек. Лежала я в палате на пять человек, соседки мои подобрались все как одна девушки образованные, начитанные. Я отдыхала после перенесенных мук и читала книги. Кто-то принес в палату рассказы Мрожека, и вот они-то чуть меня не погубили.

Чего я потом только не делала, чтобы вспомнить, что же такое из сочинений Мрожека тогда прочла! Ясное дело, названия произведения я не запомнила. «Свадьба в Атомицах»? Нет. Не пьесы, так что же я тогда читала? До сих пор не нашла, но сейчас мне придется пересказать содержание, иначе непонятно, в чем же соль.

Это был рассказ о причетнике, который ходил в шапокляке и у которого было двенадцать штук детей. Если кто найдет этот рассказ, прочтите и представьте, что делается с женщиной, только что родившей и которой только что наложили швы. Врагу своему не пожелаю! Читала я, завывая и плача от смеха, и до сих пор не понимаю, как швы не разошлись. Потом подумала — чего это я одна мучаюсь? И вслух прочла своим соседкам по палате. Христом-Богом просили они меня сжалиться и перестать, но я была неумолима. Неудивительно, что в нашу палату сбежался весь встревоженный наличный персонал.

А вскоре и произошли те самые драматические события, на которые я намекала. На шестой день с утра ко мне подошла пани педиатр и сообщила, что в роддоме свирепствует эпидемия инфекционной потницы. Мой сын еще не заразился, но это может произойти каждую минуту.

— Забирайте ребенка и бегите отсюда! — посоветовала пани педиатр.

А вслед за ней пришла осмотреть меня пани гинеколог, смерила мне температуру и твердо заявила:

— О, повышенная. Придется вам еще несколько дней у нас полежать.

Мне многого не требовалось, и, когда часа через два пришел мой врач, я была в таком вздрюченном состоянии, что он сказал:

— Лучше выписаться, чем лежать тут и себя доводить до умопомрачения.

У меня хватило ума оставить старшего сына у матери, чтобы избавить ребенка от стрессов. Заниматься обоими детьми я была не в состоянии. Впрочем, я была не в состоянии вообще ничем заняться. Не давал новорожденный.

Днем он спал, как и положено всякому нормальному новорожденному. После вечернего купания в девять часов снова засыпал, а в десять просыпался и до утра кричал. Я чуть не спятила. Сердце у меня разрывалось, ребенок плакал добросовестно, слезы лились у младенца ручьем, а я не могла понять, в чем дело. Накормленный, напоенный, сухой, постелька удобная. Так чего же он надрывается?!

Следует признать, медицина опять скомпрометировала себя. С кем только я не советовалась! И в поликлинике была, и частного врача приглашала — все без толку. Я до того дошла, что ночами ходила по комнате, качая на руках младенца, ибо тогда он вроде немного успокаивался. Это я-то, убежденная противница качания и сосок! У меня поясница разламывалась, днем я ничем не могла заняться, множество бессонных ночей давали себя знать. Что я пережила, трудно описать.

Теперь-то я знаю, в чем дело, а врачи должны были сразу догадаться. Сильнейшее нервное расстройство, овладевшее мною в считанные минуты в роддоме, передавалось ребенку, которого я кормила. Следовало или лечить мое расстройство, или запретить мне кормить ребенка грудью, а такое почему-то ни одному врачу не пришло в голову.

Три недели мучений привели к тому, что я стала терять молоко. Одновременно с этим к нам приехала Тереса. Увидев, что происходит, она сжалилась надо мной и сказала:

— Так и быть, останусь у вас на ночь, займусь ребенком. Даже если он и будет плакать, по крайней мере тебе не придется вставать. Не беспокойся, я сделаю все, что надо. — И утром с удивлением поинтересовалась: — Послушай, чего ты от ребенка хочешь? Спал себе до четырех утра, я напоила его, он немного покапризничал и опять заснул. Ведь это же новорожденный младенец, нельзя требовать от него слишком многого!

Я и сама удивлялась, что ночь прошла так спокойно. На следующую ночь дитя опять принялось за свои штучки, а дня через три Тереса снова приехала к нам и решила опять остаться у нас на ночь, коль скоро ее присутствие оказывает на ребенка столь благотворное воздействие.

После вечернего купания сын заснул и спал крепким сном до шести утра. Тереса пришла к выводу, что это просто золотой ребенок, не иначе как я спятила и сама нарочно его бужу.

К этому времени я совсем перестала кормить ребенка грудью, и все проблемы исчезли. Дитя не нуждалось в том, чтобы его носили на руках, качали, баюкали, ему было на это начхать, оно спало всю ночь и не доставляло нам никаких неприятностей.

Проблема же с именем решилась следующим образом. Узнав, что родился мальчик, свекор не помнил себя от радости и каждому встречному-поперечному сообщал, что у него родился внук Лотар. Родные и знакомые, посещая меня в роддоме, сообщали мне об этом, и у меня в глазах темнело от ярости. Регистрацией ребенка занялся мой муж, и я ему твердо заявила: у нас родился Роберт, за Лотара я его задушу собственными руками. Вторым именем пусть будет фамильный Станислав. Я хотела, чтобы первым именем было Роберт, а муж записал в метрике имена новорожденного в другом порядке, и получилось Станислав Роберт. И в результате в семье мальчика звали Робертом, а для наружного пользования оставался Станислав. Но я так не люблю это имя, что всю жизнь просто игнорировала его. А теперь этот негодник стал называть себя Стэнли, потому что у него канадское гражданство.

После всех этих переживаний я заполучила серьезное нервное расстройство. И сама я от него очень страдала, и близким доставалось. А проявлялось оно в том, что начиная с трех часов дня — почему именно в это время, кто знает — у меня начинали трястись руки, из глаз слезы лились градом без всякого рационального повода, и свет белый становился не мил. Муж этого не выдержал.

Как я это неоднократно подчеркивала, муж был человеком порядочным, и вот он мне говорит:

— Послушай, это становится невыносимым. Тебе просто необходимо уехать куда-нибудь, чтобы отдохнуть от дома и ребенка. Я возьму отпуск и займусь детьми, а ты поезжай в какой-нибудь дом отдыха или еще куда.

Мысль разумная, со мной действительно надо было что-то делать. Путевку достала Люцина. Она работала в ЦК Профсоюзов, не на Бог весть какой должности, но весьма приближенной к верхам. Путевку она раздобыла горящую, в Мельно. В день получения путевки уже начинался заезд.

В поезде я немного опомнилась. Куда я еду, зачем? В дом отдыха, где будет полно людей?! Стадность я не выносила с детства, завтраки, обеды, ужины в определенные часы, на завтрак — молочный супчик, от которого с души воротит, а на обед надо спешить к двум, то есть в самое хорошее для загорания время. В конце концов, мы не в тропиках живем, на пляже в час-два самое желанное солнце, а тут изволь мчаться на идиотский обед. Но самое ужасное — жить в одной комнате с чужим человеком. Езус-Мария!

При одной мысли об этом волосы у меня встали дыбом. Нет, такие вещи не для меня. Я смертельно устала, мне нужны тишина и покой, мне необходимо избегать волнений и раздражителей, а тут они будут на каждом шагу. А мне еще придется проявлять выдержку, быть терпимой и вежливой. Где брать силы?

В Мельно я приехала к вечеру. Город знала, с ним были связаны самые приятные воспоминания юности. Дежурная в приемном отделении отметила мою путевку и велела подождать директора. Сейчас он придет и проводит меня в отведенную мне комнату.

Директор и в самом деле появился через две минуты. Увидев его, первой мыслью было: «Боже! Какой красавец!» А второй: «Представляю, как все эти бабы рвут его на части!» И наконец, третьей: «Какое счастье, что я такая усталая и ни на что не пригодная! Не придется с ними соперничать».

Третья мысль весьма успокоительно подействовала на мою подорванную психику. Потрясающе красивый директор дома отдыха был Збышек Пухальский, все равно скрыть этот факт не удастся. Тот самый знаменитый Збигнев Пухальский, впоследствии капитан дальнего плавания. А тогда он взял мой чемоданчик, проводил к одному из домиков и распахнул передо мной двери комнаты на одного человека!