Александр Порецкий - Наши домашние дела Страница 4

Здѣсь однако мы должны сдѣлать маленькую оговорку. Надо вспомнить, что баронъ, оставившiй свою первоначальную дѣятельность и не показывавшiйся публикѣ въ продолженiе десяти лѣтъ, снова потомъ появился на нѣкоторое время предъ нею; но тутъ онъ появился уже не на томъ конькѣ: тутъ его остроумiе приняло другой оттѣнокъ; оно перестало быть простыми разноцвѣтными камешками, а получило смыслъ, соотвѣтствующiй настоящму времени и его потребностямъ (баронъ былъ человгкъ разумный и съ большимъ тактомъ!).. Мы говорили, конечно, о его первомъ, старинномъ конькѣ.

Что дѣлалъ онъ, въ перiодъ своей первоначальной дѣятельности, съ наукой и съ вопросами, — это всѣмъ памятно, и объ этомъ мы уже говорить не будемъ. Но не припомните ли напримѣръ его взглядовъ на женщинъ и характера его глумленiя надъ ними? Если припомните это, если припомните его язвительныя, холодня рѣчи о нихъ, да еще припомните его Фантастическiя путешествiя, а потомъ заглянете… хоть въ остроумный фельетонъ "Спб. Вѣдомостей", въ № 100-мъ сего 1861 года, то изъ послѣдняго непремѣнно пахнетъ на васъ чѣмъ-то давно знакомымъ и давно забытымъ; вы тотчасъ разпознаете фасонъ потертаго и обломаннаго пьедестальчика, разпознаете поступь престарѣлаго и изъѣзженнаго конька… Тамъ, въ фельетонѣ, видите ли, авторъ сообщаетъ почтеннѣйшей публикѣ разныя безобразныя видѣнiя своего магнетическаго сна, изъ которыхъ самымъ безобразнѣйшимъ показалось намъ слѣдующее:

Въ обширной общественной залѣ кто-то читаетъ публичную лекцiю "объ эмансипацiи женщинъ"; слушаютъ лекцiю однѣ женщины, а у подъѣзда, съ салопами и калошами стоятъ ихъ мужья; слушательниы неистово рукоплещутъ, и потомъ выносятъ лектора на рукахъ, сажаютъ его въ экипажъ и везутъ на себѣ, а мужья со страхомъ и мольбами бѣгутъ за ними въ догонку, предлагая, кто платокъ, кто калоши, въ предохраненiе отъ простуды, но съ презрѣнiемъ и негодованiемъ отвергаются и отгоняются.

Все это пространно, краснорѣчиво и остроумно изложенное, мы прочли, не улыбнувшись ни разу, а потомъ подумали: зачѣмъ все это пишется? вѣдь, вѣроятно, съ цѣлью доставить удовольствiе читателю и вызвать улыбку на его уста. Отчего же мы не улыбались? — Оттого, отвѣтилъ намъ внутреннiй голосъ, что во всемъ этомъ остроумномъ видѣнiи нѣтъ и тѣни какой-нибудь свѣженькой мысли; оттого, что глумленiе надъ унизительной ролью мужей, потворствующихъ прихотямъ женъ, до того истерлоь и износилось, до того набило всѣмъ оскомину, что пускать теперь его за современное остроумiе уже нѣтъ никакой возможности. Для кого же это пишутъ? И для чего наконецъ безобразятъ и пачкаютъ этой ни на что не нужной грязью только-что возникшiй вопросъ, который и безъ того уже забросанъ ложнымъ и дикимъ пониманьемъ, разными излишествами, преувеличенiями, тупыми и близорукими взглядами? Для кого, говоримъ, пишутъ это? Для большинства? Для того, чтобы оно посмѣялось надъ новымъ вопросомъ, не успѣвши вникнуть въ него, и отвернулось бы отъ него, оставшись при добродушномъ убѣжденiи въ нормальности и безъукоризненности существовавшей до сихъ поръ системы женскаго воспитанiя, опредѣляющаго и настоящее положенiе женщинъ въ обществѣ, и ихъ нравы и склонности?.. Господа! потрудтесь прежде сами понять вопросъ, потрудитесь прежде очистить его, выдѣлите изъ него ту часть, которая несомненно истинна, и дайте всѣмъ усоить эту истину; а потомъ отброшенныя излишества предавайте пожалуй какому угодно осмѣянiю. Но, теперь, вѣдь это даже вредно, вредно для нашего развитiя. Правда, вреда тутъ можетъ и не быть, если ваше изобрѣтенiе, будучи приправлено весьма слабымъ, выдохшимся остроумiемъ, не произведетъ эффекта и пройдетъ незамѣченнымъ… Да! только это одно обстоятельство и можетъ успокоить вашу совѣсть.

Самоновѣйшiй отрицатель

Такъ какъ мы уже забрались въ фельетонъ "Спб. Вѣдомостей", то кстати

воздадимъ хвалу почтенной газетѣ за ея великое безпристрастиiе, выражающееся помѣщенiемъ въ одномъ и томъ же нумерѣ двухъ взглядовъ, расходящихся по двумъ дiаметрально-противоположнымъ направленiямъ. Въ № 109 есть остроумно — отрицательный фельетонъ, заключающiй, между прочимъ, взглядъ на значенiе пѣсенъ, собранныхъ П.В.Кирѣевскимъ, и въ томъ же нумерѣ есть статья г. Я.Грота: Бѣлинскiй и его мнимые послѣдователи, заключающая возражнiе на положнiе г. Погодина, что будто бы большая часть нынѣшнихъ рецензнтовъ вѣритъ только тому, что сказалъ Бѣлинскiй, и служитъ слабымъ отголоскомъ его мнѣнiй, убѣжденiй и вѣрованiй. Г.Гротъ приводитъ мѣста изъ Бѣлинскаго, съ которыми онъ самъ согласенъ и которыми доказываетъ, что большая часть нынѣшнихъ рецензентовъ (преимущественно отличающихся отрицательнымъ направленiемъ) измѣнили мнѣнiямъ, убѣжденiямъ и вѣрованiямъ Бѣлинскаго. Вотъ нѣкоторыя изъ словъ Бѣлинскаго, приведенныхъ г. Гротомъ:

"Какихъ-нибудь сто лѣть прошло съ того времени, когда мы не знали еще грамоты, и вотъ уже мы по справедливости, гордимся могущественными проявленiями необъятной силы народнаго духа въ отдѣльныхъ лицахъ, каковы: Ломоносовъ, Державинъ, Фонъ-Визинъ, Карамзинъ, Крыловъ, Жуковскiй, Батюшковъ, Пушкинъ, Грибоѣдовъ и другiе."

Далѣе о Державинѣ:

"Въ поэзiи Державина явились впервые яркiе вспышки истинной поэзiи, мѣстами даже проблески художественности, какая-то ему одному свойственная оргинальность во взглядѣ на предметы и въ манерѣ выражаться, черты народности, столь неожиданныя и тѣмъ болѣе поразительныя въ то время"…

"Богатырь поэзiи, по своему природному таланту, Державинъ, со стороны содержанiя и формы своей поэзiи, замѣчателенъ и важенъ для насъ, его соотечественниковъ: мы видимъ въ немъ блестящую зарю нашей поэзiи."

Потомъ о Жуковскомъ:

"Неизмѣримъ подвигъ Жуковскаго и велико значенiе его въ русской литературѣ.

"Творенiя Жуковскаго — это цѣлый перiодъ нашей литературы, цѣлый перiодъ нравственнаго развитiя нашего общества. Ихъ можно находить односторонними, но въ этой-то односторонности и заключается необходимость, оправданiе и достоинство ихъ. Съ произведенiями музы Жуковскаго связано нравственное развитiе каждаго изъ насъ, въ извѣстную эпоху нашей жизни, и потому мы любимъ эти произведенiя, даже и будучи отдѣлены отъ нихъ неизмѣримымъ пространствомъ новыхъ потребностей и стремленiй; такъ возмужалый человѣкъ любитъ волненiя и надежды своей юности, надъ которыми самъ же уже смѣется.

"И какъ не любить горячо этого поэта, котораго каждый изъ насъ съ благодарностью признаетъ своимъ воспитателемъ, развившимъ въ его душѣ всѣ благородныя сѣмена высшей жизни, все святое и завѣтное бытiя?"

Сдѣлавъ еще нѣсколько выписокъ, г. Гротъ заключаетъ: "Вотъ съ какимъ живымъ сочувствiемъ замѣчательный русскiй критикъ сороковыхъ годовъ говоритъ о писателѣ, отъ котораго презрительно отвернулась въ наше время холодная отрицательная школа. Нѣтъ, Бѣлинскiй не призналъ бы ее своею дочерью, онъ самъ отъ нея отвернулся бы съ негодованiемъ, видя въ ея дѣйствiяхъ разрушенiе того, что считалъ побѣдою своего времени.

"…Пользу отрицанiя Бѣлинскiй поставлялъ въ томъ, что оно привело къ положительному и разумному признанiю. Что-жъ бы сказалъ онъ, если бы увидѣлъ, что это радовавшее его признанiе такъ скоро вытѣсняется опять отрицанiемъ, доводимымъ до послѣдней крайности?

"…Теперь наступило уже болѣе отрадное время: съ разныхъ сторонъ, въ разныхъ органахъ нашей перiодической печати послышались громкiе протесты противъ исключительно-отрицательнаго направленiя, и уже открывается, какъ несправедливы были тѣ, которые подозрѣвали все наше молодое поколѣнiе въ образѣ мыслей, принадлежащемъ одной только партiи. Въ самомъ дѣлѣ возможно ли, чтобы въ эпоху торжества здравого смысла надъ вѣковыми предразсудками, въ эпоху образованiя общественнаго мнѣнiя, вся молодежь могучей, быстро развивающейся нацiи заразилась узкими воззрѣнiями односторонней литературной школы?"

Казалось бы можно спросить: да гдѣ же слышалъ г. Гротъ, чтобы кто-нибудь шолъ противъ этихъ воззрѣнiй Бѣлинскаго, или отвергалъ бы ихъ? Но, перевернувъ листъ газеты и заглянувъ въ фельетонъ, гдѣ брошенъ глубокiй взглядъ на пѣсни, собранныя Кирѣевскимъ, мы дѣйствительно находимъ тамъ какъ-разъ "отрицанiе, доводимое до послѣдней крайности". Тамъ говорится, напримѣръ:

"Державинъ — могучiй генiй, по мнѣнiю многихъ еще и теперь, а между тѣмъ онъ. всѣмъ своимъ содержанiемъ, врядъ ли можетъ отвѣтить на простые вопросы: длячего собственно писалъ онъ, и что именно написалъ?.. У него была впередъ заданная тема, и не могло быть мѣста свободному творчеству."

Далѣе страшный отрицатель признается, что онъ "въ самомъ Пушкинѣ далеко не видитъ того, что видятъ другiе", и "не пытается даже измѣрять разстоянiя, отдѣляющаго его отъ Державина". Потомъ, поговоривъ еще немного о новѣйшихъ поэтахъ, задѣвъ при этомъ и насъ мимоходомъ, онъ, отрицатель, изъ своего глубокаго "соображенiя отличiй разныхъ перiодовъ нашей поэзiи въ полномъ ея составѣ ", выводитъ заключенiе, что "все это только отличiя внѣшнiя, отличiя формы, извитiе словесъ, — а никакъ не содержанiя. Содержанiя не было прежде (рѣшаетъ онъ категорически), нѣтъ его и теперь ".