Дональд Джонсон - Птичий вольер в “Аде” Набокова Страница 4

“Старлинг” — вполне подходящее имя для актера, но парадокс в том, что, как замечает Ада, Старлинг всего лишь должен был из-за кулис крикнуть “Эй!”, чтобы дать сигнал Тузенбаху отправляться на дуэль. Он, Скворцов, — секундант Соленого. Именно это наблюдение Вана над значением русского эквивалента фамилии “Старлинг” (скворец) — вынудило Аду отвечать. “Скворец” фигурирует в широко известной русской поговорке “переимчив, как скворец”. Люсетта уже рассказала, что любовник Ады, Джонни, — ее “coeval (однолеток), внешне почти не отличимый от нее” (367). Но Джонни Старлинг переимчив и в иных отношениях, поскольку он — бисексуал. Его роль секунданта Соленого на дуэли в “Трех (или четырех) сестрах” соотносима с ролью другого секунданта — лейтенанта Арвина Лягвенца — в дуэли Вана с капитаном Стукиным22 (300-302). В “Примечаниях” Дамор-Блок сообщается, что милейший капитан и его друзья состоят в Ложе Лесной Фиалки, а их “фиолетовые” имена указывают на гомосексуальные наклонности соперника Вана и его секундантов23.

Еще к вопросу о птицах. На голову Вана совершенно некстати свалился Демон Вин с сообщением о смерти его дядюшки Данилы, торговца произведениями искусства, и своими бредовыми идеями о некоторых деталях живописных полотен Иеронима Босха. Демон “принял весьма экзотическую, мощную пилюлю” (420) — и слова у него так и льются. Бредил Дан картиной Босха “Страшный Суд”, но внимание Демона в данный момент сконцентрировано на “Саде наслаждений” Босха и на еще раньше состоявшемся споре с Адой и Люсеттой, которые обратили его внимание на небрежность Босха в изображении бабочки-крапивницы. Для Демона научная точность непринципиальна, как и любые вопросы “значения”. Босх “попросту забавлялся, скрещивая мимолетные фантазии единственно ради удовольствия, которое получал от красок и контуров” (424). Далее Демон продолжает: “Если бы я владел пером… я описал бы это — разумеется, чересчур многословно — как страстно, как распаленно, как кровосмесительно — c’est le mot — искусство и наука спрягаются в насекомом, в чертополохе или в том герцогском боскете” (423). Как отметил Б. Бойд в NABOKV-L (25 августа 1998), Демон указывает на подлинные образы центральной панели “Сада наслаждений”. Большая часть фауны, если не вся она (явно фантастическая для стороннего взгляда), на полотне выписана точно. Почти все птицы легко узнаваемы: совы, зеленые дятлы, щеглы, синицы и т.д. Но некоторые из “реалистических” образов неточны. Крылья крапивницы (“насекомого” у Демона) показаны с “изнанки”. Демоновские “дрозды” тоже не совсем дрозды. По описанию Демона мы можем предположить, что птица, о которой он упоминает, — находится на центральном ярко-красном конусообразном стволе дерева. Но ни одна из птиц на картине не является дроздом. Если интересующая нас птица и напоминает дрозда (наиболее вероятно, певчего дрозда или соловья) своими контурами и, главным образом, цветом, то голубые пятна на ее крыльях не характерны ни для одного из европейских представителей семейства дроздов. Скорее всего, это евразийская сойка (Garrulus glandarius)24. Ошибка Демона интересна в двух отношениях. С одной стороны, она отражает его эстетические представления о том, что научная точность в искусстве не важна. С другой — латинское родовое название сойки служит комментарием к спровоцированной лекарством болтливости Демона, словесному недержанию (англ. garrulous), а видовое название, glandarius (желудеобразный), эхом откликается на одно из понятий “клиторального” словаря Ады и Люсетты (об этом ниже). Демон, по сути, на грани открытия кровосмесительных отношений Вана и Ады.

Единственное упоминание — но о другом — дрозде относится к описанию рассвета в Ардисе (после того, как Ван и Ада провели ночь в “неистовых утехах”), когда дрозды25 “сладко свистали в ярко-зеленом парке, и темно-зеленые тени неторопливо вбирали когти” (186). Единственный дрозд, замеченный по его пению, — это обыкновенный певчий дрозд (Turdus Philomelos). “Филомела”, заметим, старинное поэтическое название соловья в латинском, французском и английском языках.

Одна из самых запоминающихся сцен в “Аде” — визит Демона в Ардис, где он с удовольствием проводит вечер за ужином в компании Марины и ее детей, Вана и Ады. Специально приготовлен жареный рябчик, любимое блюдо Демона. Названия птицы, сменяя друг друга, звучат на пяти языках. Первый раз “рябчик” упоминается немного раньше. За ужином с говорившим исключительно по-испански стариком Алонсо Ада сумела вспомнить всего несколько слов, поскольку ее лексикон ограничен параграфами “орнитологических справочников”: grevol (рябчик) и paloma (голубка) (53). В меню торжественного семейного ужина главная роль отводится русскому ryabchik’у (рябчику) (246). Демон же нахваливает gelinotte (рябчика), хотя и замечает, что “дед по матери, пожалуй, предпочел бы выйти из-за стола, чем смотреть, как я пью под gelinotte красное вино вместо шампанского”26 (249). Повествователь поясняет, что это “жареные рябчики, вернее новосветские их представители (называемые здесь “горными куропатками”)” (249). Проголодавшаяся Ада заказывает вторую порцию “Петерсонова рябчика, Tetrastes bonasia windriverensis” (251). В “Примечаниях” Дамор-Блок поясняет, что это “латинское название выдуманного “рябчика Петерсона”, обитающего в горах Винд-ривер, штат Вайоминг” (577). Название “рябчик Петерсона”, может быть, и выдуманное, зато Tetrastes bonasia — отнюдь нет. Этот обыкновенный европейский рябчик, вид куропатки, который, заметим, в Америке не водится. Лишь последнее слово в названии — windriverensis (буквально означающее “с гор Винд-ривер из Вайоминга) — придумано. Набоков здесь отдает дань памяти своему путешествию в Вайоминг (1952) для ловли бабочек. (“Удачно названная Винд-ривер — это западная часть Вайоминга” (SO, 322)). Набоков, таким образом, создал новый вид куропаток, скрестив европейского рябчика с рябчиком из Вайоминга27. “Рябчик Петерсона” на самом деле придуман, но при этом не лишен смысла. Наиболее очевидно, что это дань уважения Роджеру Тори Петерсону, создателю современного стандартного полевого путеводителя. Менее очевидно, что это может быть отсылка к Петру Земскому, прапрадедушке Вана и Ады, возможно, приходящемуся им родственником по другим, более запутанным линиям родства. Увы, Набоков не описывает фамильного герба Земских-Винов, хотя он мог бы включить в себя и “рябчика Петерсона”.

Унаследовавший родовое имя “рябчик Петерсона” (Tetrastes bonasia) — симпатичное существо с гордо поднятым гребешком28. Многие виды птиц в “Аде” сходны в том, что обладают относительно редкими среди птиц гребешками, хохолками, кольцами перьев вокруг шеи и т.п. королевскими украшениями, что приличествуют Вану и Аде, “сверхимператорской чете”. Их королевский статус получает “птичий” отзвук в абзаце, написанном Адой. Наделенная утонченной восприимчивостью (в противоположность ненаблюдательности человечества в целом), она пишет: “…такая доскональность рассудка и чувств селянам должна показаться скверной причудой… самое важное — это детали: песенка тосканского королька или стихийской славки…” (76). Хотя ни “тосканский королек”, ни “ситхийская славка” на самом деле не являются названиями птиц, самих птиц (которые, действительно, водятся в Тоскане и на Аляске) установить нетрудно: “тосканский королек” — это Regulus ignicapillus (красноголовый королек); “ситхийская славка” — Regulus regulus (желтоголовый королек). Оба с гребешками, оба королевские. Их голоса на самом деле таковы, что различить их могут лишь знатоки.

Венечный мотив наиболее очевидно проявляется в связи с Люсеттой, которая сближена с чомгой (Podiceps cristatus) и королевской райской птицей (Cicinnurus regius regius) с ее зеленым по краям раскрывающимся веером29. Даже Ван и Ада, в наименьшей степени связанные с “птичьими” мотивами, в отдельных случаях уподоблены, соответственно, лысухе и удоду с его “длинным, черным, стоячим хохолком”30. Отметим также, что у павлина (на самом деле самки павлина, или павы), как называет Люсетта мадемуазель Кондор — фотографический негатив Ады, — тоже есть эффектный черный хохолок (461-464). Фазан леди Амхерст, “двойник” Марины из мира птиц, также имеет хохолок (46).

Мотив птичьего хохолка — лишь часть гораздо более обширного и более сложного мотивного комплекса, способствующего сексуальному “подсвечиванию” повествования в “Аде” (ранее вопрос исследовался Брайяном Бойдом и мной (Boyd, Ada, 197-202; Johnson, 51-59). Эта тема задана в романе игрой в “скрэббл”, которой заняты трое детей (216-221; 363-366). Восьмилетняя Люсетта смущена набором кубиков с буквами “в своем spektrik’e (лоточке из покрытого черным лаком дерева, своего у каждого игрока)” (218). Хотя Ван подсказывает ей слово КРЕМЛИ, при помощи которого можно пройти Адино ОРХИДЕЯ, никто, видимо, не замечает, что буквы Люсетт образуют еще и МЕРКИН, которое тоже точно подходит к орхидее (219). В другой игре Люсетт вновь сбита с толку, поскольку Ван помогает перераспределить ее буквы ROTIKL в KLITOR. (Позднее Ван упоминает, что в английской версии “скрэббла”, имея на две буквы больше, можно было бы составить, например, “STIRCOIL, известную смазку для потных желез” (365)). Глава, описывающая визит Люсетты в комнату Вана в Кингстоне, где она рассказывает ему о лесбийских отношениях с Адой, наполнена многоязычной игрой слов на основе “клитора” (clitoris), “головки пениса” (glan) и “губ” (labia). Первое слово (“clitoris”) встроено в еще один ряд аллюзий, вплетенных в игру слов с русским крест и уменьшительным от него крестик и с их английскими эквивалентами “cross”, “crosslet”, а также словом “crest”. “Крест” обыгрывается в романе еще раньше, начиная со “spektrik’а” (лоточка для “скрэббла”) Люсетты — ее“krestik’а” (218). В одном из воспоминаний Ван видит восьмилетнюю Люсетту (вместе с Адой он готовит для девочки ванну): “Под мышками у нее виднелась щетинка рыжего мха, припухлый холмик запорошила медная пыль” (141). Когда Ван обнимает при встрече уже взрослую Люсетту, он обостренно ощущает: “Великолепно выхоленная рыжая (rousse) девушка, похожая на крест (cross). Четыре горящих краешка. Потому что никто не в силах, гладя (как он сейчас) медную маковку, не воображать лисенка внизу и жаркие двойные уголья” (354). Четыре раскаленных уголька Люсетты образуют крест. Эти “угольки” (embers) дают последовательность звуков — EMBR, которая ассоциируется только с Люсеттой: ember, embrace, remember, November, memory, membrane и т.д.