Марина Ахмедова - Другая другая Россия Страница 42

— А вы не думаете, что сами могли бы оказаться в такой ситуации? — спрашиваю милиционеров.

Звучит автоматная очередь. Воет сигнализация на чьей-то машине. Она умолкает, снова становится тихо, и слышно, как по крышам пристроек носится ветер.

— Не могли бы, — говорит милиционер. — Они за сто рублей себя продают, а мы — нет.

— Да?! — кричит на него женщина. — А что же вы трупы боевиков за пятьсот тысяч из морга родственникам продаете?!

— Этот вопрос вы в прокуратуру отправляйте!

— А почему мы не попали под дурное влияние? — из-за пристройки выходит еще один молодой человек в вязаном свитере с ромбами. Он сплевывает себе под ноги шелуху семечек. — И не надо, же есть, все на безработицу валить. Кто хочет нормально работать, тот найдет себе работу.

— Поэтому в три часа дня вы тут стоите и грызете семечки? — усмехаюсь я.

Молодой человек не успевает ответить. К нам подбегает мужчина в маске, с винтовкой.

— Да кто вас сюда запустил?! — орет он на меня. — Вы стоите на линии огня! Нашли место для разговоров!

Все снова прячутся за пристройку. У кричавшего нет местного акцента. Из прорезей маски на меня смотрят голубые глаза.

У соседнего дома на лавочке сидят Саша и Женя — пожилая супружеская пара.

— Раньше с фашистами палками воевали, а эти целый день не могут взять одну квартиру, — жалуется Саша. — Что они там возятся? Ты с крыши залезь, кинь какой-нибудь газ. Нет, тянут они…

— Нам страшно, — говорит Женя. — У нас сердце болит, и каждый взрыв вот сюда ложится, — она показывает на грудь.

— Ну что ты там рассказываешь? — останавливает ее Саша. — Первые взрывы — было страшно. А теперь все привыкли. Летит пуля? Ну и черт с ней! Я нагнулся, она улетела. Да они ни черта там не делают! — он вскидывает клюку. — Петарды детские туда забрасывают. Посмотрите, хоть из одного окна дым пошел? Хоть одно стекло лопнуло?

— Эй! Близко не подходите! — кричит он на детей, бегущих к пристройкам. — Шальная пуля попадет!

— Аташка! — зовет один из мальчиков. — Побежали к Маге на балкон, оттуда посмотрим!

— Не надо! — отзывается Аташка. — Боевики подумают, что снайпер, стрельнут!

Из подъезда, у которого сидят Саша и Женя, выходит полная женщина с большой сумкой.

— Куда идешь, э-э-эй? — останавливает ее Саша.

— На базар иду, — отвечает та.

— И не страшно тебе?

— Страшно, а че делать? Кушать же надо…

— А как вы относитесь к людям, которых там сейчас расстреливают? — спрашиваю ее.

— Они люди что ли? — спрашивает она в ответ. — Их женщина что ли молоком кормила? Они разве люди? Пусть выйдут и сдадутся. Судить будут, но не убьют же.

— У нас доверия к нашим чиновникам нет, — подходит ко мне невысокий мужчина. — Когда Союз распался, только в Дагестане шума не было, еще об этом всегда по телевизору говорили — вай, такая многонациональная республика, а шума нет. В Чечне война, там война, а мы мирно живем. Но когда чеченцы на нас напали, наши люди озверели. Вот ты бьешь собаку, которая спокойно лежит, она что, тебя не укусит, а? Теперь одни злятся на правителей, другие — на бандитов. Верхушка знала, что так будет. И ничего не сделала…

Земля под ногами содрогается от мощного взрыва.

— Вот это звук хороший был… — довольно говорит Саша.

Я прохожу между гаражей и снова выхожу к омоновцу, чтобы спросить о количестве осажденных боевиков. Когда я к нему подхожу, начинают стрелять БМП. Он хватает автомат и высовывается из-за гаража. Спецоперация дошла до своей кульминации. Стенка гаража трясется. Секунда тишины. Из окна пятого этажа появляется человек и полосует вниз из автомата. «Они» еще живы. Вступают пулеметы и звучат минуты три. Потом снова короткая тишина, которую вдруг прорывает чистый голос муллы с минарета. Это — час намаза.

Через два дома от этого двора работают кафе. Люди сидят за столиками открытых веранд — едят, пьют, разговаривают. Иногда в их разговоры вмешиваются отзвуки пулеметов. Человек по имени N. обещал показать мне трупы боевиков. Но боевики пока живы, и я жду, поглядывая на часы. Ожидая, я заказываю форель в фольге. Мимо меня по дороге проезжает свадебный кортеж. Сидя за столиком кафе, я ем рыбу, оглядываюсь по сторонам, прислушиваюсь, и пытаюсь понять — что происходит в этом городе? Город живет островками — кто-то ест, кто-то женится, а кого-то убивают. Кажется, окружающим меня людям и в голову не приходит — через два дома от нас — смерть. Я очень хорошо представляю себе, как осажденные в панике мечутся по комнате, я могу представить себе, как им сейчас страшно. Но я ем с удовольствием рыбу и жду, пока живые станут трупами.

Одиннадцать часов вечера. Спецоперация в центре города завершена. У дома собирается толпа людей. Милицейские машины гудят сиренами, динамики требуют разойтись.

— Отойдите! Не стойте здесь! Опасно! — сотрудники милиции разгоняют толпу, но людей только прибывает.

Здесь собрались не только жильцы пострадавшего дома, но и любопытные… с семечками.

— Нормально, да? — спрашивает парень в пузырящейся от ветра рубашке. Свой вопрос он ни к кому не обращает. — Наша квартира полностью разбита!

— А в нашей, посмотри, какая дырка. Вон моя спальня — вся черная, — поворачивается к нему девушка.

— Кто это будет чинить?! — кричит женщина в халате. — Никто не будет!.. Как мы убегали оттуда сегодня утром! О, Аллах! — она бьет себя по коленкам.

— Отойдите! — милиционеры расчищают пространство автоматами, выставленными прикладами. — Сейчас кто-нибудь придет, и вы взорветесь!

И так тоже было уже ни раз — когда спецоперация заканчивалась, и собиралась толпа, смертник в форме сотрудника милиции, входил в самую гущу и взрывался.

Городской морг погружен в темноту. Не горят даже фонари. В темноте я различаю высокий железный забор и три вытянутые тени на его фоне. Приближаюсь. Три женщины в длинных юбках. Подхожу еще ближе — их подбородки схвачены платком. Возможно, ваххабитки — это они закрывают подбородки. Возможно, родственницы убитых.

Я не успеваю произнести ни слова. Мы обмениваемся взглядами, и я вдруг понимаю: эти девушки ненавидят так сильно, что сумей они по волшебству перенестись в московское метро, и будь у них сейчас пояс, они бы нажали на кнопку, не раздумывая. И это — вопрос не желания, а вопрос возможностей. Я делаю еще шаг в их сторону. Одна из них выпускает приглушенный стон, от которого во мне шевелится недавно съеденная форель, и они втроем упархивают от меня. Ветер раздувает их длинные юбки.

Свет фар. Подъезжают две машины. Я считаю выходящих из них — трое мужчин и один мальчик лет десяти. Теперь я почти уверена, что все они — родственники убитых боевиков. Лают собаки.

Вдали показываются еще фары. Ворота со скрежетом разъезжаются, и первым из них выбрасывается желтый электрический свет. В его кружке выстраиваются вооруженные люди. Подъезжает небольшой грузовик. Когда он въезжает в ворота, родственники, молча, провожают его взглядом. Я снова слышу стон. Захожу в ворота следом за грузовиком.

— Это вы эксперт? — спрашивают меня, и я молча киваю головой, иду за людьми в форме. В кармане у меня — включенный диктофон.

Между родственниками и грузовиком встают люди с автоматами. Ворота со скрежетом съезжаются.

Грузовик кузовом подъезжает к широкой мраморной лестнице. С него скидывают полог. Трупы, завернутые в одеяла, лежат пятками вперед. Ближе всего — маленькие ступни в черных надувшихся носках.

— Вчера вот тут, где вы стоите, лежало пятнадцать трупов боевиков, — обращается ко мне толстый мужчина в голубой милицейской рубашке, и я смотрю на свои ботинки. — А к этим все боялись подойти, — продолжает он. — Э-э, мне так надоело, я подошел, вот так вот взял и бросил в машину, — он показывает, как взял. — С пятого этажа, же есть, я их спускал.

— Че там, всю квартиру раздолбали? — спрашивает кто-то.

— Автоматов сколько было?

— Четыре было.

Трупы выкладывают на носилки. Проносят в открытую дверь.

— Ты кто? — подходит ко мне молодой мужчина. Это тот, который грыз семечки во дворе. Это тот, кому я с насмешкой сказала: «Поэтому в три часа дня вы тут семечки грызете?!». Я молчу, и его верхняя губа белеет. — Вы не должны быть здесь, — тихо говорит он. — Из-за вас нас всех накажут. А вам, если узнают, разобьют все лицо и аппаратуру.

— Вы же хотите, чтобы это все прекратилось? — шепотом спрашиваю его.

— Кто это? — на меня показывает еще один человек.

— Это — эксперт, — говорит тот, что с побелевшей губой. — Она — оттуда, — он показывает пальцем вверх. — Ей надо снять отпечатки…

Я иду по узкому коридорчику, задевая носилки с трупами. В ярко-освещенной комнате на железных столах лежат три человека. Сейчас им вспорют грудную клетку до самого подбородка.