Светлана Букина - Неоднажды в Америке Страница 44

Это было сильнее, чем в первый раз. Нет, он не плакал, руки не тряслись, но накал страсти был таким, что Леночкино сердце билось часто-часто, оргазмы накатывали один за одним, и небо в алмазах показалось реальностью – только руку протяни.

Она не знала, что делать. Бросить Лёню второй раз совесть не позволяла, замуж за него выходить не хотелось совершенно, а оставлять всё как есть не представлялось возможным. Они вот-вот должны были закончить институт. Лёня хотел остаться в Москве. Каждый раз, встречаясь с ним, Леночка обещала себе всё ему сказать, но в очередной раз жалела, бедного, одинокого, обожжённого, и была ещё более ласковой и нежной. Тем не менее решение надо было принимать.

Спасение пришло, откуда не ждали. «Кажется, мы-таки едем в Америку к тёте Розе!» – торжествующе возвестил отец, вбежав в дом с драгоценным уведомлением в руке в один прекрасный вечер. Они давно уже послали документы в американское посольство, а тут как раз пришло приглашение на интервью.

– Понимаешь, родители забирают меня с собой в Америку, – со страданием на лице говорила Леночка. – Я не могу их одних отправить, старенькие они уже… А на тебя документов нет. Может, ты потом как-нибудь сам туда сможешь выбраться…

Как легко всегда было с Лёнькой! Молча встал и ушёл.

И никаких тебе шекспировских драм. Леночка погрузилась в предотъездную суматоху.

В аэропорту было шумно, тесно и душно. Их приехало провожать много народу – друзья, родственники, бывшие сокурсники. Леночка моталась туда-сюда, заполняла декларации, проверяла документы и вдруг увидела его – Лёня стоял за какой-то загородкой и молча смотрел. Она осеклась на полуслове, споткнувшись об эти глаза… а потом продолжила беседу. Какого чёрта он сюда пришёл? У неё и так стресс из ушей лезет! Они в Америку уезжают – что теперь изменишь? Эгоист. Лена отвернулась и больше в ту сторону не смотрела.

Он стал приходить к ней во сне. Стоял за загородкой и смотрел – то глазами побитой собаки, то с ненавистью, то с презрением, то с любовью. Иногда лицо менялось, это был Женя, Юра или Эдик. Леночка просыпалась в холодном поту и затравленно оглядывалась. За окном переливался Нью-Йорк.

Она вышла замуж в 26 лет, устав от нудёжа родителей и плюнув на это. Чёрт с ним, в конце концов, надо жить нормально, как все. Муж Леночку любил, но воспринимал как должное: у красивого успешного мужчины во цвете лет должна быть соответствующая жена. Леночка родила дочку и погрузилась в материнство, домашнее хозяйство, работу. Отношения в семье были тёплые, ровные, только вот в постели не очень. Как ни старался новоиспечённый супруг, что ни пробовал, ничего особенного Леночка не испытывала. Вполне приятно, конечно, но без фейерверков. Она старалась не напрягаться по этому поводу: так полсвета живёт, в конце концов.

Он пришёл чинить им кран. Сантехник с докторской диссертацией, которая в Америке никому не нужна, с плохим английским, с опущенными плечами и тоской в глазах. Жена ушла к более преуспевшему на новой земле. Они проговорили на кухне два часа, пока ребёнок спал, и Леночка рассказывала, как ей одиноко, как надоели надутые иммигранты, рассуждающие исключительно о моргиджах и машинах, как узколоб мир, в котором котируются лишь материальные ценности, и как приятно встретить тонкого, интеллигентного человека, обсуждать литературу, театр, да просто жизнь и не беспокоиться о ссудах в банке.

Сантехник пообещал зайти на чай ещё раз.

– Да я же старый для тебя, – бормотал он. – Я целый день этими руками по чужим унитазам лазаю, куда мне… такая женщина… Господи…

Это. Как же не хватало его, как убеждала она себя, что может обойтись, что это юношеская блажь, что всё позади, но вот ведь как мало надо для счастья – благодарность. Мужчина, не верящий своему счастью. Панцирь, под который можно залезть. Вновь появившийся огонёк в чьих-то почти уже потухших глазах. Она вновь несла счастье в мир и летала на крыльях. Небо в алмазах.

Их оказалось много – приехавших в страну в немолодом уже возрасте, не сумевших вписаться в новую культуру, со слабым английским, неустроенных, разведённых, брошенных. Им даже не надо было быть некрасивыми или обладать физическими недостатками; они поверить не могли, что тридцатилетняя красивая умная женщина, с преуспевающим мужем может польститься на них – таких, у разбитого корыта. Они даже уходили тихо, без удивления, благодарные за перепавший кусочек счастья, не рассчитывающие на большее.

Леночка была счастлива. Ночные кошмары закончились. С мужем, правда, развелась через годик, но спокойно и без проблем. Они стали чужими друг другу. Он быстро нашёл себе новую женщину. Ребёнка воспитывали бабушки-дедушки, бывший муж исправно платил алименты, в свои тридцать три Леночка всё ещё была чудо как хороша, а мужчины её мечты попадались на каждом шагу.

– Ты глянь, как он на неё смотрит.

– Я вижу, вижу, ты была права. Молодец. Грише давно надо было кого-то подыскать. С тех пор как жена ушла, он сам не свой, а год без работы его совсем сломил. Ему баба нужна, без вопросов.

– Ничего, теперь у него всё будет ОК. Смотри, как они впились друг в друга взглядом. Она от него не отходит.

– Он, правда, ещё не совсем в себя пришёл: отвык от женского внимания за последние годы, а тут ещё такая дама…

– Дама вама.

– Не остри. Я правда за него рад. Заведёт себе женщину, женится, авось карма переменится.

– Какая всё-таки Ленка умница: не смотрит на внешнюю атрибутику, на количество денег…

– Да, Ленка молодец.

Конфискация имущества

I

Из дома выносили вещи. Бабушка тихо плакала в углу, мама наглоталась каких-то таблеток и лежала на диване с мокрым полотенцем на голове, а Юра смотрел на японочку. Маленькая фарфоровая японочка в ярком кимоно, с торчащими из красиво уложенных волос палочками – такая изящная, белоснежная, знакомая.

Мама рассказывaла, что дедушка привёз её из Германии после войны. Он тогда много вещей привёз, но все куда-то подевались со временем, а японка осталась. Совершенно непохожая на все остальные вещи в доме, она сидела за стеклом на нижней полке серванта и смотрела на мальчика фарфоровыми щёлочками глаз. Он никогда не брал её в руки. Сначала, пока Юра был маленький, родители запрещали, а потом он как-то привык, и уже самому в голову не приходило. Не хотелось осложнять отношения. На такую красоту можно было только смотреть; дотронешься – и закончится сказка, исчезнет мечта. Зато с ней можно было разговаривать: рассказывать о событиях дня, делиться фантазиями, сплетничать. Прибежав домой и бросив на пол ранец, Юра первым делом шёл к японке – поговорить.

Бог его знает, зачем они поженились. Разве ребёнку расскажут? Наверное, маме пора было замуж, а папе нужна была прописка. Нервная, интеллигентная, интровертная мама – и балагур, гуляка и душа компании папа. Трудно было найти менее подходящих друг другу людей. Жили они ужасно, но мама считала, что ребёнку нужен отец; денег папа приносил много, не пил и Юрку любил. А папе было всё равно – ну, жена. Зачем разводиться? Когда захочет – уйдёт, когда захочет – придёт. Папа делал бизнес, вечно что-то доставал, выбивал, в дом приходили подозрительные типы, заключались сделки, гости пили, курили, мама закатывала истерику, они все куда-то уходили… Юра плохо помнил детали. Но хорошо запомнил тот день, когда мама пришла домой и бессильно опустилась на стул. Что-то ёкнуло в сердце при одном взгляде на её невидящие глаза и дрожащие руки. Они долго шептались с бабушкой на кухне и почему-то обе плакали. На все вопросы десятилетнего Юры отвечали, что он ещё маленький, что вот вырастет, тогда…

Вечером мама начала выносить книги. Складывала их в огромные сумки, дожидалась темноты и куда-то уходила с многокилограммовым грузом. Юра обычно не дожидался её возвращения, засыпал. Так продолжалось несколько дней. Под глазами у мамы появились огромные чёрные круги. Она старела на глазах. Папа куда-то пропал.

– Что-то случилось с папой, а мне не говорят, – шептал Юра фарфоровой японке. – Я ведь уже не ребёнок, мне полагается знать.

Он замучил бабушку вопросами, и та наконец сдалась, выдавив из себя сквозь слёзы, что у папы неприятности с законом, что его теперь не будет несколько лет, а все их вещи заберут. Мама выносила старые книги и картины, принадлежащие бабушке с дедушкой. К папе они всё равно не имели отношения, а разбираться никто не будет, всё заберут. Никому ни в коем случае нельзя было про это рассказывать, а то маму тоже уведут. Юра всё понял и ни с кем, кроме японки, переживаниями не делился. Только очень не хватало папы – его шуток, пения по утрам, бесед о жизни. Да и маме сейчас было не до него. Друзья все куда-то разъехались на лето, и Юра коротал дни, читая книги и сочиняя необыкновенные истории. Японка была благодарной слушательницей.