Клод Дюфрен - Великие любовницы Страница 44

Поначалу фаворитка не беспокоилась. За четыре года ей волей-неволей пришлось свыкнуться с увлечением любовника другими женщинами. Но на этот раз речь уже шла не об очередном капризе. В Фонтенбло заговорщики решили пустить в ход свой главный козырь в лице красавицы Шарлотты. Сцена, которая разыгралась однажды ночью, была достойна бульварной комедии: в кабинете графа д’Аржансона он и мадам д’Эстрадес с нетерпением ждали результата атаки, которую мадам де Шуазель-Романе вела на короля, закрывшись с ним наедине на несколько часов.

Надо полагать, что юная ирландка привела убедительные «аргументы», поскольку внезапно дверь кабинета, где она уединилась с Людовиком XV, с шумом распахнулась и из комнаты вышла Шарлотта, чей туалет явно свидетельствовал о том, что они с королем не ограничились обменом любезностями. Светясь от гордости, она бросилась на шею мадам д’Эстрадес и объявила ей победную реляцию: «Я любима! Он счастлив! Ее скоро прогонят, он дал мне слово!»[87]

Эта новость вселила радость в сердца заговорщиков. Они стали поздравлять мадам де Шуазель-Романе, словно генерала, одержавшего блестящую победу. На сей раз у д’Аржансона и его друзей не было никаких сомнений в том, что дни Помпадур сочтены! А героиня этого праздника решила ковать королевское железо, пока оно горячо. Дав новому любовнику время лишь на то, чтобы перевести дух, она выставила ему ряд требований, самым малым из которых было требование, чтобы Людовик признал ее родственников Шуазелей частью королевской семьи. Всего-то! Требование это было явно чрезмерным, но, охваченный желанием, Людовик согласился, правда на время. Он имел даже неосторожность сделать это письменно. И так же письменно пообещал сместить «королеву сердца» и заменить ее Шарлоттой.

Об этом деле очень скоро прослышала маркиза, решившая, что настал ее последний час. Что можно было сделать, чтобы затушить этот пожар? Она достаточно хорошо знала Людовика, чтобы понимать, что, когда ему в голову засела какая-то женщина, выбить ее оттуда очень трудно. И тогда выйти из этого неприятного положения ей помог нежданный случай. Болтливая Шарлотта с гордостью рассказала о своей удаче кузену, герцогу де Шуазелю. Она даже имела неосторожность показать ему письма короля. Будущий министр отнесся к этой истории весьма негативно: ему ни в коем случае не хотелось, чтобы фамилия его семьи упоминалась в альковных историях. И он приказал кузине прекратить позорить мужа и покинуть двор.

Спустя несколько дней после этого по настоянию одного из друзей он решился навестить Помпадур. До этой встречи он испытывал к ней лишь умеренную симпатию, но отчаяние молодой женщины тронуло его душу. «Я рассказал ей по порядку обо всем, что мне было известно, – написал он потом. – Тем самым я совершил серьезный промах, в котором потом сам себя укорял, но когда человек до такой степени растроган, трудно оставаться сдержанным»[88].

Проинформированная таким образом о сложившемся положении, Антуанетта потребовала от короля объяснений относительно выданных им обещаний. Людовик был очень недоволен тем, что его разоблачили, и все его недовольство обрушилось на Шарлотту, которая не смогла держать язык за зубами. Антуанетта была спасена, но по чистой случайности!

Помощь, которую Шуазель оказал маркизе, в дальнейшем повлияла на политику Франции: с той поры фаворитка и будущий министр стали союзниками. Заключение этого негласного союза совпало с ее возросшим участием в государственных делах, что позволило ей занять в сфере политики те позиции, которые она потеряла в сфере амурной. В качестве компенсации за «моральный ущерб» король подарил ей титул герцогини, но для последующих поколений, которым наплевать на официальные указы, продиктованные велениями того времени, она навсегда осталась «маркизой де Помпадур».

Ее первым политическим деянием стало принятие мер для защиты от врагов. Все ее недруги входили в партию клерикалов, возглавляемую самым непримиримым ее врагом архиепископом Парижским Кристофом де Бомоном. Чтобы положить конец их интригам при святой церкви, она смогла добиться назначения послом в Риме своего нового друга господина де Шуазеля, а на ту же должность в Венеции был назначен другой ее верный друг аббат де Берни. Затем несколько лет Антуанетта играла не последнюю роль в конфликте между королем и рядом высокопоставленных церковнослужителей. В письмах своему другу Шуазелю она постоянно настаивала на том, чтобы он использовал свое влияние на Папу Римского для склонения того на сторону короля. Когда она узнала из доклада Шуазеля, что Его Святейшество пожелал установить мир во французской церкви в выгодном для Людовика XV плане, она была вне себя от счастья:

«Я безумно люблю Его Святейшество (sic!). Мне хотелось бы, чтобы наши молитвы были обращены к добру: я каждый день молюсь за него. Здесь все очень хорошо понимают, что только благодаря вашей дружбе с Его Святейшеством мы так быстро получили эти его послания…»[89]

Любовница короля молит небо послать милость представителю Бога на земле! Дивны дела твои, Господи!

Как и положено, Шуазель потребовал вознаграждения за труды: голубую ленту ордена Святого Духа. Фаворитка добилась для него этой награды. Одновременно с этим мадам де Помпадур начала подумывать о спасении своей души. Как и большинство женщин, живших до этого в полной свободе нравов, она решила, что пришла пора замаливать грехи. Как Жак Леврон справедливо предположил в посвященной ей книге, пример мадам де Ментенон, вероятно, внушил ей необходимость соблюдать респектабельность. Та маркиза, последняя любовь прадеда Людовика XV, смогла умело сочетать приобретенную с запозданием строгость в поведении с влиянием, которое она оказывала на короля. Почему же Помпадур было не поступить так же? Ведь ее желание вернуться в лоно церкви и жить вне греха не заходило столь далеко, чтобы заставить ее покинуть двор. Напротив, она считала, что это новое видение ее личности только усилит ее престиж и положит конец осуждению, предметом которого она была все эти годы. Кстати, она оказалась права: успех от этой операции не замедлил сказаться: 7 февраля 1756 года маркиза де Помпадур стала фрейлиной французской королевы. Мария Лещинская была от этого не в восторге, но ей пришлось подчиниться воле своего августейшего супруга.

Разумеется, это двойное событие – обращение к вере и пожалование фрейлиной – было немедленно прокомментировано двором. В своих «Мемуарах» герцог де Крои написал:

«8 февраля всех удивило неожиданное событие. Мадам маркиза де Помпадур была торжественно назначена фрейлиной королевы. Но это было еще не все: она в то же самое время объявила о своем возвращении в лоно церкви… Стало известно, что два прошедших месяца она часто беседовала с отцом де Саси и объявила, что он стал ее исповедником…»

Отец де Саси был осторожным человеком. Чтобы обеспечить спасение души кающейся грешницы, он не стал требовать от нее порвать с венценосным любовником. Но зато по его совету маркиза предприняла ход, достойный водевиля: предложила мужу, которого бросила десять лет тому назад, снова жить вместе! Всего-навсего! Как и следовало ожидать, рогоносец принял позу оскорбленного достоинства и отклонил это предложение. Но ему, кстати, дали понять, что королю очень не понравилось бы его согласие. Обеспечив таким образом себе внешнюю неуязвимость от нападок, Помпадур продолжила вмешательство в политику государства. Это ее вмешательство больше не ограничивалось внутренними делами, а стало простираться и на внешнюю политику Франции. Посол короля Фридриха II Прусского направил своему монарху письмо, в котором изложил мотивы маркизы: «Она хочет проявить себя перед королем, продемонстрировав свои таланты, о которых он пока еще не знал. И посему стала знакомиться с самыми важными делами. Ей нужно стать необходимой королю в самых важных делах для того, чтобы он не желал ее больше так сильно для получения удовольствия…»

Фридрих II опасался влияния «королевы сердца». Несмотря на то что он постоянно насмехался над ней и прозвал ее Котильон III, он задумал пообещать ей крупную сумму денег за то, чтобы она служила его интересам. Но его посол предупредил его, что маркиза не из тех женщин, что могут предать любимого человека.

Однако вскоре снова началась война между Францией и Англией. Вначале на море и в американских и азиатских колониях. Антуанетта встретила это довольно смело: «Я готова сражаться изо всех моих сил!» – заявила она в письме Шуазелю. Но тут в Европе начался процесс пересмотра союзнических отношений, в котором она сыграла одну из главных ролей. Желая освободить Францию от обязательств по отношению к Пруссии, именно к маркизе обратилась через своего канцлера Мария Терезия Австрийская. Именно в принадлежавшем маркизе замке Бельвю прошла тайная встреча с участием аббата де Берни и представителя Вены. Договор о союзе между Францией и Австрией, заключенный 1 мая 1756 года и имевший целью восстановить в Европе нарушенное союзом Пруссии и Англии равновесие сил, был в огромной степени делом рук Помпадур. Императрица Австрийская и ее премьер-министр Кауниц были правы, когда увеличили проявляемые по отношению к ней знаки внимания и не скупились на благодарности. Но зато ее враги пришли в ярость и заявили, что она втянула страну в опасную авантюру. А Фридрих II обвинил ее в том, что она поспособствовала заключению союза с Австрией из тщеславия, якобы оттого лишь, что императрица Мария Терезия называла ее «милым другом». В том, что тщеславие маркизы было польщено обилием почестей, о которых бывшая мадемуазель Пуассон и мечтать не смела, нет никакого сомнения, но главным движущим мотивом ее поступка была прежде всего забота об интересах короля, а значит, об интересах Франции.