Клод Дюфрен - Великие любовницы Страница 45

Однако вскоре снова началась война между Францией и Англией. Вначале на море и в американских и азиатских колониях. Антуанетта встретила это довольно смело: «Я готова сражаться изо всех моих сил!» – заявила она в письме Шуазелю. Но тут в Европе начался процесс пересмотра союзнических отношений, в котором она сыграла одну из главных ролей. Желая освободить Францию от обязательств по отношению к Пруссии, именно к маркизе обратилась через своего канцлера Мария Терезия Австрийская. Именно в принадлежавшем маркизе замке Бельвю прошла тайная встреча с участием аббата де Берни и представителя Вены. Договор о союзе между Францией и Австрией, заключенный 1 мая 1756 года и имевший целью восстановить в Европе нарушенное союзом Пруссии и Англии равновесие сил, был в огромной степени делом рук Помпадур. Императрица Австрийская и ее премьер-министр Кауниц были правы, когда увеличили проявляемые по отношению к ней знаки внимания и не скупились на благодарности. Но зато ее враги пришли в ярость и заявили, что она втянула страну в опасную авантюру. А Фридрих II обвинил ее в том, что она поспособствовала заключению союза с Австрией из тщеславия, якобы оттого лишь, что императрица Мария Терезия называла ее «милым другом». В том, что тщеславие маркизы было польщено обилием почестей, о которых бывшая мадемуазель Пуассон и мечтать не смела, нет никакого сомнения, но главным движущим мотивом ее поступка была прежде всего забота об интересах короля, а значит, об интересах Франции.

Словно бы все увеличивавшегося участия в государственных делах не хватало для того, чтобы выплеснуть переполнявшую ее энергию, Помпадур стала проявлять себя в других областях жизни страны. Несмотря на то что мучительный недуг, называвшийся тогда чахоткой, терзал ее со страшной силой, какой же демон заставлял маркизу постоянно суетиться, приниматься одновременно за десять дел? Ее любовь к красивым вещам, ее жажда познать все новое не давали ей ни минуты отдыха. Она стала покровительницей изящных искусств, но особенно проявила себя в области архитектуры. Двадцать лет она коллекционировала замки, возводя их или выкупая у прежних владельцев. Она наполнила эти жилища изящной мебелью, дорогими вещами, поселила там многочисленную прислугу. Эта «страсть» к замкам, естественно, стоила очень дорого и давала недругам маркизы дополнительный повод упрекать ее в мотовстве, по большей части оправданно. Впрочем, Помпадур несколько раз пришлось продавать некоторые из своих домов для погашения самых срочных долгов. И все же трем ее зданиям суждено было пережить время и стать наглядными свидетельствами ее созидательной натуры. Прежде всего следует упомянуть Севрскую мануфактуру, которая принесла всемирную славу французскому фарфору. До самой своей смерти Помпадур интересовалась делами мануфактуры и заботилась о ее процветании.

Одно из ее предприятий было особенно дорого ее сердцу: следуя примеру мадам де Ментенон, она основала в Сан-Сире пансионат для девочек из бедных дворянских семей и задумала создать подобное заведение для подготовки молодых офицеров. Для этого она приобрела на свои средства участок земли на Марсовом поле и заказала чертежи для строительства у архитектора Габриеля. Много лет она упорно старалась выбить необходимые средства для реализации своего проекта. И в конце концов добилась своего: 18 июля 1756 года было возведено Военное училище, последующая история которого нам хорошо известна.

Наконец, в 1753 году маркиза купила стоявший на опушке Елисейских полей особняк д’Эвре, которому также суждено было прогреметь в веках под названием Елисейского дворца. В 1757 году маркиза роскошно обставила его и подарила Людовику XV. Затем у Елисейского дворца была бурная судьба, а начиная с 1848 года он был официальной резиденцией четырех президентов республики. Приходила ли кому-нибудь из президентов в голову мысль о бывшей хозяйке дворца, которая оставила в его стенах очарование своего присутствия?

Для того чтобы довести до логичного конца все свои предприятия, Помпадур продолжала опираться на власть короля. Несмотря на то что их связь все больше и больше становилась похожей на дружбу, Антуанетта продолжала оставаться «королевой сердца». Публичное возвращение к вере усилило ее позиции при дворе, пусть даже оно не заставило сложить оружие ее недругов. Маркиза, впрочем, не питала никаких иллюзий относительно чувств, которые питали к ней ее хулители. В одном из писем Шуазелю она не смогла сдержать крик души:

«Партия клерикалов, к которой я примкнула после очень напряженных и долгих раздумий, пытается обвинить меня в хитрости, ловкости, предвидении и даже в лживости. Однако я всего лишь несчастная женщина, которая вот уже десять лет стремится к счастью и думает, что нашла его».

Но, увы, ее ждало не счастье, а новое тяжелое испытание. В течение последних месяцев 1756 года, несмотря на то что война с Англией вызывала лишь слабые отклики в сердцах французов, обстановка в королевстве очень обострилась: увеличение налогов, хронический конфликт между королем и парламентом, разногласия с духовенством сделали свое черное дело. Для взрыва не хватало только одной искры. И эта искра вспыхнула, когда 5 января 1757 года проживавший в то время в Трианоне король приехал в Париж навестить одну из своих дочерей мадам Викторию. В пять часов, когда король выходил из замка, какой-то человек набросился на него и вонзил под ребра нож. Рана была серьезная, но жизни монарха не угрожала. Однако в тот момент Людовик XV подумал, что его часы сочтены. Он призвал к себе жену и детей и со слезами на глазах попросил простить его за все, в чем был перед ними виноват. Все окружавшие его люди тоже плакали.

Удалившись в свои покои в замке, маркиза почувствовала себя в опасности: она ждала, что с минуты на минуту ее прогонят.

Спустя несколько часов после покушения она уже поняла, что жизнь короля вне опасности, но сочла за благо не показываться на людях. Что же касается нападавшего, то им оказался слуга по имени Франсуа Дамьян. Во время его задержания охрана короля обошлась с ним довольно грубо, и он был бы до смерти забит ими, если бы Людовик XV не вмешался и не приказал оставить его в живых. Он, естественно, поступил так из человеколюбия, но надо было также узнать, были ли у Дамьяна сообщники. В ходе допросов в тюрьме покушавшийся утверждал, что действовал по своей личной инициативе. После проведения расследования от версии заговора пришлось отказаться.

Хотя король оправился от раны за несколько дней, но покушение если и не подвергло смертельной опасности его жизнь, то наложило глубокий отпечаток на его моральный дух. Закрывшись в своих покоях, Людовик XV не желал никого видеть и, казалось, решил передать бразды правления страной своему сыну. Мы знаем, что дофин всегда весьма недружелюбно относился к маркизе. А та, не имея новостей от короля, пребывала в страхе. Она подумывала уже уехать из Версаля в один из своих замков, потому что догадывалась о том, что от ее врагов пощады ждать не приходится. Еще более тревожным признаком было то, что толпа, почти постоянно дежурившая у решеток дворца со дня покушения, выкрикивала против нее угрожающие призывы. Неоднократно слышались возгласы «Смерть Помпадур!». Со своей стороны хранитель печати Машо, который был своей должностью обязан именно ей, не стал скрывать от нее, что в интересах королевства было бы желательно, чтобы она как можно скорее уехала из дворца. Что ж, коли все уже решено, пусть будет так! Уже были приготовлены ее чемоданы, дано распоряжение доставить их в особняк Эвре, будущий Елисейский дворец, где она намеревалась остановиться. И тогда в развитие событий вмешался ее старый друг аббат де Берни: «Не стоит следовать советам скромности, – внушил он ей. – Вы больше не являетесь любовницей короля, но он вас все-таки любит. Вы должны дождаться приказа короля покинуть двор. Впрочем, вы владеете государственными секретами, у вас есть письма Его Величества… Вы не властны распоряжаться собой»[90].

Другие верные друзья поддержали де Берни и укрепили ее отвагу. Боевитость ее характера взяла верх над растерянностью: она решила не уезжать. Последовавшее развитие событий подтвердило правоту этого ее решения: спустя несколько дней, после двух недель молчания, Людовик XV навестил ее. Прибегнув к убедительным аргументам, проявив свойственную ей уравновешенность, маркиза без особого труда развеяла черные мысли короля и снова завоевала то доверие, которым она пользовалась до этого. В письме своему другу Шуазелю она рассказала ему обо всем с непредвзятостью, в которой прослеживалось величие: «Я опишу вам лишь кое-что из всех тех ужасов, что творились в его кабинете… Добавьте сюда гнусные методы этих людей, обязанных мне своей карьерой. Первой милостью, которую я попросила у короля, была просьба не наказывать их. Я не хочу слышать жалобы подобных ничтожеств… Не думайте, что эти события заставили меня струсить. Я ничего не боюсь, кроме как потерять короля. Он жив, до всего остального мне нет никакого дела; заговоры, грязь, кляузы… Я буду служить ему до тех пор, пока у меня хватит на это сил».