Александр Дугин - Русская война Страница 5

Такое определение политики идет вразрез с механистическими универсалистскими моделями структуры общества, которые преобладали в западной юриспруденции и философии права начиная с эпохи Просвещения. У Шмитта сфера политики связывается напрямую с двумя факторами, которые механицистские доктрины склонны были игнорировать: с конкретикой исторического народа, наделенного особой качественной волей, и с исторической спецификой того или иного общества или государства, традиции и прошлое которого, по мнению Шмитта, концентрируются в его политическом проявлении. Шмитт, таким образом, утверждая примат политики, вводил в философию права и в политологию качественные, органические характеристики, заведомо не укладывающиеся в одномерные схемы «прогрессистов» – как либерально-капиталистического, так и марксистско-социалистического толка.

Теории Шмитта рассматривали политику как явление «укорененное», «почвенное», «органическое».

Такое понимание политики необходимо России и русскому народу для того, чтобы адекватно распорядиться своей судьбой и не стать заложником антинациональной, редукционистской идеологии, игнорирующей волю народа, его прошлое, его качественное единство и духовный смысл его исторического пути.

Урок 2: Пусть всегда будут враги, пусть всегда будут друзья

Карл Шмитт в книге «Понятие политического» высказал чрезвычайно важную мысль: «Народ существует политически только в том случае, если он образует независимую политическую общность и если он при этом противопоставляет себя другим политическим общностям как раз во имя сохранения собственного понимания своей специфической общности». Хотя эта точка зрения полностью расходится с гуманистической демагогией, характерной как для марксизма, так и для либерально-демократических концепций, вся мировая история, и в том числе действительная (а не прокламируемая) история марксистских и либерально-демократических государств, показывает, что именно так дело обстоит на практике. Хотя утопическое, постпросвещенческое сознание и не способно этот факт признать. В реальности политическое разделение на «наших» и «не наших» существует во всех политических режимах и у всех народов. Без этого разграничения ни одно государство, ни один народ, ни одна нация не смогли бы сохранить своего особенного лица, не смогли бы иметь своего собственного пути, своей собственной истории.

Трезво анализируя демагогическое утверждение об антигуманности, нечеловечности деления на «наших» и «не наших», Карл Шмитт замечает: «если некто начинает выступать от имени всего человечества, от лица абстрактной гуманности, это означает на практике, что этот некто высказывает таким образом чудовищную претензию на то, что он лишает всех своих возможных оппонентов человеческого качества вообще, объявляет их вне человечества и вне закона и потенциально предполагает войну, доведенную до самых страшных и бесчеловечных пределов». Поразительно, что эти строки написаны в 1934 году, задолго до ядерных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Кроме того, о жертвах ГУЛАГа тогда тоже еще не было известно на Западе. Таким образом, к самым страшным последствиям приводит не реалистическое признание качественной специфики политического существования народа, которая всегда предполагает деление на «наших» и «не наших», а стремление к насильной универсализации, к втискиванию наций и государств в клетки утопических концепций «единого и однородного человечества», лишенного всяких органических и исторических различий.

Отправляясь от этих предпосылок, Карл Шмитт развил теорию «тотальной войны» и «ограниченной войны», так называемой «войны форм». Тотальная война является следствием универсалистской утопической идеологии, отрицающей естественные культурные, исторические, государственные и национальные различия народов. Такая война чревата уничтожением человечества. Экстремистский гуманизм – прямой путь к такой войне, считает Карл Шмитт. Тотальная война предполагает участие в конфликте не только военных, но и мирного населения. Это – самое страшное зло. «Война форм» неизбежна, так как различия между народами и их культурами неистребимы. Но «война форм» предполагает участие в ней только профессиональных военных и может регулироваться определенными юридическими правилами, которые некогда в Европе носили название Jus Publicum Europeum (Европейский общественный закон). «Война форм» – наименьшее зло. Теоретическое признание ее неизбежности заранее предохраняет народы от «тотализации» конфликта и от «тотальной войны». Здесь уместно привести знаменитый парадокс из «Бесов» Достоевского. Там Шигалев говорит: «Исхожу из абсолютной свободы и прихожу к абсолютному рабству». Перефразируя эту истину применительно к идеям Карла Шмитта, можно сказать, что сторонники радикального гуманизма «исходят из тотального мира и приходят к тотальной войне».

И последний важный момент в определении «наших» и «не наших», «врагов» и «друзей». Шмитт считает, что фундаментальность этой пары для политического бытия нации ценна также и тем, что в этом выборе решается глубинная экзистенциальная проблема. Жюльен Фройнд, ученик и последователь Карла Шмитта, так сформулировал этот тезис: «Пара „враг“ – „друг“ дает политике экзистенциальное измерение, так как, предполагая теоретически возможность войны, выбор в рамках этой пары ставит проблему жизни и смерти». Юрист и политик, рассуждающие в категориях «враг» – «друг», ясно осознающие смысл этого выбора, оперируют экзистенциальными категориями, что придает их решениям, поступкам и заявлениям качество реальности, ответственности и серьезности, которых лишены все утопические гуманистические абстракции, превращающие драму жизни и смерти в войне в одномерную химерическую декорацию. Страшной иллюстрацией этого было освещение западными средствами массовой информации иракского конфликта и бомбежек Сербии – американцы следили за гибелью иракских и сербских женщин, детей и стариков по телевизору, будто наблюдая за компьютерными «звездными войнами». Идеи нового мирового порядка, основы которого были заложены в этих конфликтах, являются высшим проявлением лишения страшных и драматических событий всякого экзистенциального содержания.

Пара «враг» – «друг», являющаяся и внешне, и внутренне политической необходимостью для существования политически полноценного общества, должна быть холодно принята и осознана. В противном случае «врагами» станут все, а «друзьями» – никто. Это политический императив истории.

Урок 3: Политика «исключительных обстоятельств» и решение

Одной из самых блестящих сторон концепции Карла Шмитта является принцип «исключительных обстоятельств» (по-немецки «Emstfall»), возведенный в ранг политико-юридической категории. Согласно Шмитту, юридические нормы описывают только нормальную политико-социальную реальность, протекающую равномерно и непрерывно. Только к такой сугубо нормальной ситуации применимо в полной мере понятие «права», как его понимают юристы. Существуют, конечно, регламентации «чрезвычайного положения», но эти регламентации определяются чаще всего исходя из критериев нормальной политической ситуации. Классическая юриспруденция тяготеет, по мнению Шмитта, к абсолютизации критериев нормальной ситуации, к рассмотрению истории общества как одномерного юридически конституируемого процесса. Наиболее полным выражением такой точки зрения является «Чистая теория права» Кельзена. Однако за этой абсолютизацией концепции «правового подхода», «правового государства» Карл Шмитт видит тот же утопический механицизм и наивный универсализм, идущие от Просвещения с его рационалистическими мифами. За абсолютизацией права скрывается попытка «закрыть историю», лишить ее творческого, страстного измерения, ее политического содержания, ее народности. На основании такого анализа Карл Шмитт выдвигает особую теорию – теорию «исключительных обстоятельств», «Ernstfall».

Ernstfall – это момент, когда принимается политическое решение в ситуации, которая не может более быть регламентированной обычными юридическими нормами. Решение в «исключительных обстоятельствах» предполагает соединение множества разнородных органических факторов, относящихся как к традиции, историческому прошлому, культурным константам, так и к спонтанному волеизъявлению, героическому преодолению, страстному порыву, внезапному проявлению глубинных экзистенциальных энергий. Истинное решение (а сам термин «решение», «Entscheidung», был ключевой концепцией юридических доктрин Шмитта) принимается именно в состоянии «разрыва» юридических и социальных норм – и тех, что описывают естественное течение политических процессов, и тех, что начинают действовать в случае «чрезвычайного положения», в случае «социально-политической катастрофы». «Исключительные обстоятельства» – это не просто катастрофа, это постановка народа и его политического организма перед проблемой, обращенной к его исторической сущности, к его сердцевине, к его тайной природе, которая и делает этот народ тем, что он есть. Поэтому решение, принимаемое политически в такой ситуации, является спонтанным выражением глубинной воли народа, отвечающей на глобальный экзистенциальный и исторический вызов (здесь можно сравнить взгляды Шмитта со взглядами Шпенглера, Тойнби и других консервативных революционеров, с которыми Карл Шмитт, впрочем, был тесно связан лично).