Илья Гилилов - Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса Страница 5

То, что за аллегорическими "птичьими" именами скрыты реально существовавшие личности, видно уже из самой поэмы, а произведения других участников "Жертвы Любви" не оставляют в этом никаких сомнений. Это хотелось бы подчеркнуть сразу, потому что имели и продолжают иметь место попытки отмахнуться от упорно не поддающейся упрощенным толкованиям поэмы, когда ее квалифицируют как сугубо аллегорическое произведение на традиционный сюжет о легендарной птице Феникс либо просто как образчик пресловутого "ренессансного неоплатонизма". Впрочем, упрощенный подход, пренебрежение конкретными, но трудно объяснимыми литературными и историческими фактами в шекспироведении вещь нередкая и, как мы увидим дальше, не случайная. А пока вернемся к Голубю и Феникс...

Панихида... Погребальный плач... По ком? Чья смерть побудила поэта создать свою поэму? Кто эти двое - удивительная чета, "звезды любви", украшавшие землю, ушедшие из жизни почти одновременно, не оставив после себя потомства, но оставив двойное имя?

Известно, что существенные пробелы в наших знаниях о жизни великого английского драматурга и поэта делают понимание его лирических произведений весьма трудной, порой неразрешимой задачей, и к поэме о Голубе и Феникс это относится в полной мере. Даже сегодня, четыре столетия спустя, биографы мало что определенного могут сказать о событиях и обстоятельствах, впечатления от которых нашли отражение в поэзии Шекспира. Мы не знаем, что именно в его лирике является выражением подлинных переживаний поэта, а что относится к области творческой фантазии или обусловлено влиянием литературной моды того времени. Отсюда чрезвычайные трудности, которые возникают при попытках идентификации лирических героев Шекспира с его реально существовавшими современниками.

Мировое шекспироведение накопило большой и поучительный опыт интерпретации сонетов Великого Барда, поисков их реальных героев, в первую очередь - Смуглой леди и Белокурого друга. Существует колоссальная и с каждым годом пополняющаяся литература об этом знаменитом цикле из 154 стихотворений. Количество различных, часто взаимоисключающих одна другую гипотез исчисляется многими десятками. И хотя еще такие поэты, как Гете и Уордсворт, утверждали, что в сонетах Шекспира нет ни одной буквы не пережитой, не прочувствованной поэтом, что сонеты - ключ, отмыкающий Шекспирово сердце, сегодня, обозревая пирамиду написанных о них трудов, мы имеем мало оснований считать работу завершенной. Труднейшая литературоведческая задача со множеством неизвестных продолжает оставаться открытой и может остаться такой, пока ученые не будут располагать более достоверными представлениями не только о творческом и интимном окружении Шекспира, но и о нем самом.

Что же, казалось бы, тогда говорить о "Феникс и Голубе" - поэтическом произведении, гораздо более трудном для понимания, чем сонеты, содержащем загадочные намеки чуть ли не в каждой строке? Что определенное могли бы мы надеяться узнать о ее героях, скрытых за аллегорическими именами, что нового могли бы установить из нее о самом Уильяме Шекспире после такого, почти обескураживающего опыта двухсотлетнего изучения сонетов? Можно добавить, что некоторые исследователи давно высказывали сомнения в действительной принадлежности поэмы Шекспиру, а крупнейший биограф Шекспира Сидни Ли, говоря в конце прошлого века о загадочности этого произведения, добавил такую фразу: "К счастью, Шекспир не написал больше ничего в таком же роде" {1}. Нет сомнения, что поэму ждала бы в лучшем случае участь сонетов, которые позволяют услышать биение сердца поэта, но не дают возможности увидеть его лицо, если бы она не являлась составной частью целого поэтического сборника, странного и необычного во многих отношениях и посвященного этим же таинственным Голубю и Феникс.

Но прежде чем отправиться в странствие по лабиринтам старинного фолианта (где нитью Ариадны могут служить лишь научные методы и стремление к истине, а не упование на традиции и авторитеты), надо вспомнить о мифической птице Феникс, перешедшей из древней легенды в литературу шекспировской Англии.

Легенда о чудесной птице Феникс

По древнему преданию, отраженному в античной литературе, чудесная птица Феникс жила в полном одиночестве в сказочной Аравии;

гнездо ее помещалось на одиноком дереве. Птица якобы доживала до пятисот лет, после чего сама готовила себе погребальный костер, в пламени которого сгорала, а из ее пепла чудесным образом рождался новый Феникс - и опять он был единственным в мире. Красивый миф мог бы символизировать бессмертие и беспрерывное возобновление чуда Бытия...

В английской литературе образ Феникса появляется еще в Средневековье (VIII-IX вв.), сначала как аллегория Христа, умирающего и воскресающего по божественному предопределению. У елизаветинцев этот образ встречается часто, но, как правило, не ассоциируется с религиозными сюжетами; придя в Англию на этот раз вместе с другими дарами итальянского и французского Возрождения, он несет на себе черты петраркианской и ронсаровской трактовки легендарного образа. Петрарка, говоря о красоте и неземном очаровании своей Лауры, несколько раз уподобляет ее Фениксу, также поступает Ронсар в своих "Сонетах к Елене". Английские поэты XVI - XVII веков чаще всего использовали это имя - Феникс - как синоним слова "чудо" для выражения уникальности, необыкновенных достоинств выдающихся личностей. Многократно Фениксом называли королеву Елизавету, и это было верноподданнейшей лестью, изысканным комплиментом монархине, так долго и "счастливо" правившей страной, победившей могущественных врагов, благополучно избежавшей стольких опасностей. Фениксами величали и других выдающихся людей эпохи, вкладывая в это имя высшую, самую лестную оценку их талантов и заслуг. Так, например, Фениксом часто называли великого поэта, кумира елизаветинцев Филипа Сидни, особенно в элегиях на его трагическую безвременную смерть. В элегии Мэтью Ройдона, помещенной в специальном поэтическом сборнике "Гнездо Феникса" (1593) {2}, Голубь, Соловей, Лебедь, Феникс и Орел оплакивают Астрофила - в этой поэтической аллегории много общего с шекспировской поэмой. Ранее, в 1591 году, в элегии, опубликованной в сборнике "Беседка отдохновения" {3}, поэт Николас Бретон упрекает смерть, которая, забрав Филипа Сидни, убила Феникса, но через несколько строк среди "птиц", скорбящих о невозвратимой утрате, мы видим и Феникса - это, как и у Ройдона, уже новый Феникс, восставший из пепла своего предшественника. Ибо этим именем нередко специально подчеркивалась преемственность или наследственность редких качеств, большого таланта.

В каждом отдельном случае необходим тщательный анализ контекста в котором встречается образ Феникса, чтобы определить, какие элементы древней легенды и позднейших традиций использовал автор, какой степени творческой трансформации эти элементы подверглись и какие новые черты добавлены им самим. При этом анализ текстов должен сочетать литературоведческий подход с научно-историческим, ибо только такое сочетание позволяет правильно определить возможность и допустимую степень отождествления тех или иных явлений и персонажей. Увлечение какой-то одной стороной анализа узколитературоведческой или узкоисторической - и пренебрежение другой приводит к распространенным ошибкам: поспешной и необоснованной идентификации или, наоборот, сведению художественной образности произведения к пустой традиционной форме или к абстракциям, лишенным актуального для своего времени содержания.

Шекспир упоминает имя "Феникс" в восьми пьесах: в первой и третьей частях "Генриха VI", в "Как вам это понравится", "Конец - делу венец", "Тимон Афинский", "Антоний и Клеопатра", "Цимбелин", "Буря", а также в сонете 19 и в "Жалобе влюбленного". В "Генрихе VI" Феникс - ожидаемый мститель, который восстанет из пепла погибших; в других пьесах это синоним таких черт, как уникальность, великолепие, величие. В "Буре" Себастьян, потрясенный звуками музыки, доносящейся с небес, и другими чудесами, открывшимися на пустынном острове, восклицает, что теперь он готов верить и в существование мифических единорогов, и в Феникса, живущего в Аравии и правящего в этот час на своем троне - одиноком дереве (запомним это соседство - Феникс и единорог, с ним нам предстоит еще встретиться). В сонете 19 "свирепое Время сжигает Феникса в его крови".

В поэме о Голубе и Феникс присутствуют некоторые аксессуары древнего мифа: одинокое аравийское дерево, пламя, поглощающее обеих птиц. Но в целом Феникс здесь не укладывается в рамки традиционных представлений: это видно из того, что Феникс оказывается существом женского рода, и из ее отношений с отсутствующей в легенде (но присутствующей в элегии Ройдона на смерть Филипа Сидни) "птицей" - Голубем. Ведь легендарный Феникс - существо бесполое и не имеет друга или подруги. Поэтому любовь шекспировских Голубя и Феникс, пусть и платоническая, лишена корней в легенде, так же как и другие персонажи поэмы, участники траурной церемонии, как и весь ее глубоко реквиемный лейтмотив.