Диего Марадона - Диего Марадона. Автобиография Страница 5

Когда пришел Гонсалес Адрио, врач, который должен был меня оперировать, я сказал ему: «Я хочу быстро вернуться, доктор. Делайте, что необходимо, но я хочу вернуться как можно скорей».

Конечно, для этого нужны были руки волшебника. Доктора. Чудака. Да, руки Оливы. Он уехал со мной в Буэнос-Айрес. Я позвонил ему, потому что он жил в Милане, и Олива сразу же появился. Так случалось уже много раз. Из-за любого пустяка, какого-нибудь защемления, легкой боли. А уж из-за перелома – что там говорить! Более того, если бы в ту ночь он приехал вовремя, меня бы не оперировали. Я уверен. У Оливы были такие руки, что он мог залечить перелом без хирургии.

Повторяю, я снова возвращаюсь к данной теме, потому что этот человек сыграл самую важную роль в моем чемпионате мира. В тех обстоятельствах Олива бросил вызов Гонсалесу Адрио.

– Если через пятнадцать дней мы сделаем рентген и будут видны первые признаки срастания кости, реабилитационное лечение продолжу я по своим методам. Если нет, я оставляю его вам, – заявил он ему.

– Конечно, – ответил ему галисиец, абсолютно уверенный, что в ближайшие шесть месяцев я не смогу ходить.

До истечения условленных 15 дней моя лодыжка оказалась в руках этого мудреца. Он снял с меня гипс, сделал рентген и произнес:

– Наступи.

Я рассказываю, и мне снова становится страшно.

– Что? Вы с ума сошли?

Но я наступил. И мне не было больно.

Неделю спустя мы пошли на проверку к Гонсалесу Адрио. Он чуть не упал, когда увидел меня с костылями, но без гипса. «Ну, беритесь за меня, доктор. Пожалуйста», – сказал я ему. Я отдал ему костыли и спустился по лестнице. Конечно, Олива выиграл спор, и я вернулся в Буэнос-Айрес проходить реабилитацию. Через 106 дней я вновь играл с «Севильей». Мы выиграли 3:1, я забил два гола. Менотти выпустил меня почти в конце, и я получил одну из самых мощных оваций за всю мою карьеру. Я посвятил ее Оливе, потому что только благодаря ему моя лодыжка оставалась моей лодыжкой. Знаешь, что он объяснил мне? Я лучше владел мячом, поскольку у моей ноги был более широкий разворот, чем обычно.

В общем, благодаря работе Оливы я ничего не упустил. Я был неприкасаем благодаря ему. И также я не собирался упускать и кое-что другое, но это должно было произойти позже, перед чемпионатом мира. А до этого я собирался переезжать…

В Неаполе началась новая жизнь

Между тем прошел целый год с момента той первой встречи с Билардо, а я так и не надел футболку сборной. И должен был пройти еще один год, целый 1984‑й. Черт, я сейчас думаю об этом как о чем-то нереальном. Как я это выдержал? Думаю, у меня у самого нет ответа. Билардо говорил, что не звонил нам, потому что другие клубы не отпускали нас на товарищеские матчи. Это действительно было хорошим изменением, видишь? Точно. Потому что если бы дела не поменялись и у клубов не требовали бы, чтобы они передавали своих игроков, то с деньгами, которые сейчас крутятся в игре, национальных сборных сегодня уже не существовало бы, а существовали бы сборные лиг, и у самых мощных и богатых были бы лучшие игроки. Что-то подобное произошло в свое время с Сильвио Берлускони, когда он был большим начальником в Милане и в итальянский футбол шли все значимые фигуры. Что правда, то правда: меня бы они никогда не заманили, я в жизни не надел бы футболку, которая не являлась бы бело-голубой.

Да, в те времена я сменил футболку, но она была клубной. Из «Барселоны» уже были выжаты все соки, у меня сложились ужасные отношения с президентом Хосепом Луисом Нуньесом, и я закончил мои дела с «Барсой» пинками. Серьезно, пинками. Также – с игроками «Атлетик Бильбао», в другом финале национального кубка Испании.

Тогда я уехал в Неаполь, и в Неаполе началась новая жизнь. Я оказался на «Сан-Паоло» в июле 1984 года, как раз в тот момент, когда сборная переживала очень тяжелые времена. Точно и то, что мне было еще хуже. У меня складывалась катастрофическая ситуация с финансами. Я уже несколько раз об этом говорил, но в то время мне пришлось начать все заново, и клуб Неаполя возник как возможность. Я чувствовал себя полностью разбитым, и не только в плане здоровья и моей больной лодыжки. Я остался без денег и начал с нуля.

Как я уже сказал, это был один из худших моментов для сборной, потому что проводилась серия товарищеских матчей, куда Билардо не звал игроков из сторонних клубов, поскольку клубы нас не отдавали, и дела шли очень плохо. Сборная сыграла вничью с Бразилией, проиграли и сыграли вничью с Уругваем, проиграла Колумбии. Началась жесткая критика. Команду просто разрывали на куски. Думаю, что в первую очередь ее критиковали, потому что она больше принадлежала Освальдо Субельдии, нежели Билардо. Команду идентифицировали с этим: было очень много предрассудков и склок из-за тренера, из-за того, откуда он пришел, и всего, что произошло или о чем рассказывали, что произошло, мне откуда знать, с «Эстудиантес» из Ла-Плата. Шла борьба стилей, в ход шло все возможное. Сторонники Менотти против сторонников Билардо и все, что из этого следовало. А мы, игроки, находились как меж двух огней.

Но сразу же, в сентябре, как раз когда я начинал соревнования с «Наполи» и понял, что они будут сложными, мне придется многое тянуть на себе. Сборная улучшила свои позиции в невероятном турне по Европе: она выиграла у Швейцарии, Бельгии и Германии. В тот день сборная забила три гола (Понсе и Бурру) против одного. Кажется, матч проходил в Дюссельдорфе. Боча сделал прострел с середины поля и угодил прямо в перекладину. Именно в тот день Билардо снова открыто сказал, что я единственный, кто закреплен в основном составе. И Беккенбауэр, Франц Беккенбауэр, что сидел возле меня, вмешался и сказал: «Если он его не поставит, пусть отдаст его мне».

Именно в тот день Билардо снова открыто сказал, что я единственный, кто закреплен в основном составе.

На тот момент я был обеспокоен как выходом «Наполи» на крупные соревнования, так и своим экономическим положением и его восстановлением. Между тем я ждал момента, чтобы снова играть в сборной. Мысль о том, что вот-вот нужно будет играть в отборочных матчах, казалась мне безумной, но чтобы сделать что-то другое, нужно было действовать против правил.

Ну, мне ничего не стоило идти против правил, особенно если они нечестные. И не стоит.

Я пытался дать ответы на поле, чтобы было предельно ясно: я выкладывался по полной в футболке «Наполи». Но и хотел сделать то же самое в футболке сборной. Это была борьба, и она мне безумно нравилась: я хотел выиграть все во всех футболках.

Я все время общался с парнями: всегда, когда они играли, я отправлял им телеграммы, приветы, даже заявления; я хотел, чтобы они знали, что я с ними, хоть и не на поле.

Я был капитаном.

Я помню, в те дни меня разозлил Тото Лоренсо, большая шишка в Италии. У него спросили о знаменитом месте капитана сборной, почему оно досталось мне, а не Пассарелле (ох уж этот Пассарелла), и Тото ответил, что стоило задаться вопросами о том, что значило быть капитаном. То есть в первую очередь следовало быть главным соратником тренера и тем, кому поручали серьезные дела; получать всю необходимую информацию в раздевалке и иметь доверие других игроков. Кто-то, способный в решающий момент взять на себя ответственность. Лоренсо вспоминал, как ни крути, что Пассарелла был лидером, вожаком. Свою речь он закончил, спрашивая, готов ли я, готов ли Марадона принять всю эту ответственность. Да, конечно, мать твою! Я именно этого и хотел. Но я должен был выйти на поле, чтобы продемонстрировать свое соответствие каждому из перечисленных пунктов.

Тем временем я смотрел на сборную издалека. Я наблюдал, как Билардо наполнял группу игроками из Аргентины. Пумпидо, Руджери, Гарре, Гарека, Камино, Браун, Дертисия, Троссеро, Паскулли, Ринальди, Бурручага, Руссо, Понсе, Джусти, Марсико, Ислас, Клаусен, Бочини… Они первыми отыграли в предсезонье, уже думая об отборочных мачтах. В какой-то момент к этой группе точно должны были присоединиться я и Фильол. Пассарелла тоже, потому что СМИ трубили и спрашивали Билардо только о нем. Относительно меня журналисты никаких вопросов не задавали. Остальными заграничными игроками были Вальдано, Барбас, Кальдерон. Больше никого. Это сейчас большинство из-за границы, но тогда все было иначе. Три-четыре игрока максимум.

Я наблюдал за ними издалека, из моего нового дома в районе Позиллипо, на улице Сипионе Капессе, 3, постепенно обустраиваясь в Неаполе и уверенней чувствуя себя в «Наполи». В феврале 1985‑го мы уже находились в середине таблицы национального кубка, и мы были главными чемпионами года, непобедимыми. Помню, мы обыграли «Лацио» со счетом 4:0, и я забил три из четырех голов. У меня было 11 голов. Мне не хватало всего двух очков до некоего Платини, да-да, Мишеля Платини, который меня уже порядком достал. С шестнадцатью очками мы могли выйти на пятое место и квалифицироваться на Кубок УЕФА.