Игорь Свинаренко - Записки репортера Страница 50

«Нельзя просто пригрозить, а потом отказаться от этого». «Нужно отвечать за свои слова. В тюрьме не признается никакое изменение ситуации, никакое “нечаянно”».

«Еще одно понятие – не вмешиваться…в этом мире каждый должен ответить за себя сам. Потом тебе помогут – не помогут, уже дальше другое дело».

В книге приводится такой пример действия этого понятия – до крайности наглядный и очень четко передающий дух тюремного закона: «В отрядах козлы вгоняют в секции…авторитеты не мешают козлам, это ведь еще одно сито – пройдет человек или не пройдет. Конечно, они вступятся, если начнется страшный беспредел, если козлы вдруг начнут бить этапника, но первое слово за себя ты должен сам сказать. Потом тебе помогут».

Не вмешиваться, дать человеку самому ответить за себя и самому распорядиться своей жизнью. Вплоть до того, что «человеку, который хочет вскрыться (перерезать себе вены. – И.С.), нельзя отказать в этой ситуации. Это его проблема, он требует мойку (лезвие безопаски. – И.С.) – ему дают».

«На общем режиме (иногда и на усиленном) нельзя с земли ничего поднимать. Пусть хоть шапка упадет – она после этого считается зашкваренной (то есть нечистой. – И.С.). Упала – иди дальше, ищи другую».

«Не ходи слишком часто в штаб, особенно один – могут заподозрить тебя в стукачестве».

«В столовой, у поваров, ничего нельзя покупать… покупая из общего котла, ты воруешь у братвы».

Нельзя там брать ничего чужого. Не то что не красть, а даже не трогать без разрешения. Разумеется, не предавать.

«Карточный долг – такое же святое понятие, как неприкосновенность чужой пайки».

«Никаких драк, оскорблений среди братвы быть не должно». Там – интернационализм, дурным тоном считается разжигание межнациональной розни.

Конфликты решаются путем разборок. «Устраивается что-то вроде собрания, на котором спокойно, без рук и повышения голоса, обе стороны высказывают братве все, что они по поводу своего спора думают…вопрос… решают тут же, на месте», или «обращаются в более высокую инстанцию – к своему авторитету», или «к вору на другой зоне».

«Обычно человека, признанного виновным, отдают на милость правого».

– Задача авторитета не в том, чтоб наказать виновного, а решить так, чтоб обе стороны были довольны! – рассказывает Абрамкин.

– Валерий! Вы подробно описываете, как себя вести в правильной хате. Суть вроде такая, что если ты приличный человек, то не пропадешь. Если тюремный закон соблюдается. Так?

– Да.

– А если не соблюдается? Это часто ведь бывает?

– Часто… В транзитной тюрьме, на этапе, на общем режиме, где одни новички и некому проследить за соблюдением понятий.

– Ну так если все новички, так, значит, там нету бандитов, рецидивистов и все в основном приличные люди?

– Не так…

Зэковский беспредел – это сила кулака, отсутствие всяких понятий о правилах, о том, как люди должны поступать в той или иной ситуации… На беспредельных зонах (или в беспредельных камерах) идет постоянная борьба за власть, разборки происходят самым диким образом: тут тебе и избиения, и убийства, и правых бьют, и виноватых, – кто сильнее, тот и прав.

Самое некрасивое проявление зэковского беспредела – пресс-хаты. Там собирают «шерстяных» – зэков, приговоренных тюремным миром к смерти либо опусканию. Они по заказу администрации мучают зэков, бьют и насилуют, чтоб выбить нужные показания или просто в наказание. Боятся они только одного – перевода к правильным арестантам, что для них равнозначно смертной казни.

Единственная книжная рекомендация, которую хоть как-то можно отнести к пресс-хате, касается права зэка на самоубийство. Невесело, конечно, – но это же и не «Веселые картинки».

Мы с Абрамкиным пьем чай в его казенной комнате в бывшем комсомольском ЦК. Чай на воле доступен и дешев, никакой с ним проблемы… Хорошо!

– Валерий, вот вы скажите – откуда взялся тюремный закон? Это что, проявление инстинкта какого-то? УК – понятно, он написан, и растиражирован, и до всех доведен. А тут?

Вот жалобы слышатся отовсюду: что-де тюремные нравы и традиции все шире распространяются на воле. А что такое нетюремные нравы, как они сформулированы? Вы в книжке написали про тюремный закон: «Образ жизни, который подчинен правильным понятиям, легче и разумнее предписанного советской властью». То есть раньше «понятиям» противопоставляли Моральный кодекс строителя коммунизма или там Устав КПСС, а сейчас-то что? Может, христианскую мораль?

– Христианская мораль? Она «понятиями» вполне, кстати, охватывается. Вот вы прислушайтесь, как звучат заповеди в камере. Не убий – так предусмотрены мирные разборки. Не укради – категорически нельзя у своих! Не лжесвидетельствуй – ну тут и говорить нечего. Чти отца твоего и матерь твою – более чем, взять хоть «не забуду мать родную», «ты жива еще, моя старушка» и проч. «Не прелюбы сотвори» и «Не пожелай жены искренняго твоего» – это тоже в тюрьме обеспечивается автоматически.

Что осталось? «Да не будут тебе Бози инии разве Мене». «Не сотвори себе кумира и всякаго подобия». «Не приемли имени Господа Бога твоего всуе». «Помни день субботний». Но и этим первым четырем заповедям тюремный закон не противоречит.

То есть и понятия, и заповеди описывают, по сути, одни и те же нормы поведения; это разные формулировки одного и того же морального кодекса. Только в заповедях еще особо оговариваются такие частности, как единобожие, недопустимость кумиров…

– Странно, странно, но это звучит как будто убедительно, внутренняя логика имеется…

– Вот вы формулируете проблему: что можно противопоставить понятиям? А нет альтернативы. У оппонентов ничего нет, там пустота. Ведь понятия не какая-то банда убийц придумала, они выстроены на народном представлении о справедливости, на национальной культуре. И не зря тюремные понятия встречаются в старинном русском праве, например – выдать головой, то есть отдать виновного пострадавшей стороне, пусть что хочет с ним сделает. Такая мера, как известно, предусматривалась «Русской правдой» Ярослава Мудрого.

– И что, в тюрьме обязательно убивают выданного?

– Редко. Это нехорошо считается. Отдают головой, а братва смотрит, что дальше будет. Но никто в таких случаях не убивает – считается, что достаточно по морде небольно дать или взыскать пачек пять махорки. Вот это будет по понятиям, такого человека уважать будут.

Да. Так в культуре, в субкультуре, важен национальный аспект. Взять, например, французов. Предательство у них посреди рейтинга пороков, у нас, в самом низу, поэтому они более законопослушные: им не в падлу сдать соседа.

Или такой вопрос: а почему у нас демократия плохо идет? В рейтинге социальных институтов в России парламент на последнем месте. (А Церковь, к примеру, на первом месте по степени уважения; на втором – пресса; армия на третьем, а правозащитные организации – на четвертом.) Не зря Верховный Совет расстреляли, и ничего, публика это легко пережила. Почему так? Потому что все знают – большинство всегда глупее авторитетов. В понятиях это отражено, а официально почему-то не признается. Кстати, разборки похожи на процедуру решения спорных вопросов староверами: там тоже собираются авторитеты, обмениваются соображениями и ищут прецеденты.

То есть нашему народу демократия чужда, ему нужна власть авторитетов!

– Как не нужна демократия? А баррикады в 91-м?

– Так это ж быстро прошло. Теперь про те баррикады людям и вспоминать неловко.

Далее Абрамкин рассказывает мне вещь, которая мне кажется открытием на пути изучения русского менталитета. Все-таки как ученый он из этой своей «научной командировки» очень много выжал…

Так вот что он мне рассказал:

– Я сиживал в камерах с полной демократией и равноправием, где блатной иерархии нет. Так интересно, что люди от такого братства со временем устают!

– И чего ж они хотят?

– У них появляется как бы потребность в иерархии!

– В том, что на воле описывается термином «твердая рука»?

– Конечно. Это такая потребность иметь некую внешнюю совесть; человеку часто хочется, чтоб кто-то снял с него ответственность и взял на себя. Эта модель, по которой призывали варяга для наведения и поддержания порядка. В тюрьме это может быть новый, чужой человек, а может кто-то из своей же камеры взять на себя такую обязанность… Вот что показывает тюремная практика.

– Похоже, не только тюремная… Просто на воле все более путано и бледно.

– Это потому, что на воле, если человеку что-то не понравится, он плюнет и уйдет, а из камеры уйти некуда и все процессы там доходят до завершения.

У нас в чем беда? Народное представление о справедливости не совпадает с официальным правом, оттого у нас, классики про это много писали, правда выше закона и ему противоречит. Это очень русское явление. В Англии, Франции закон с правдой совпадает, а у нас нет. У них право обществом усвоено, а у нас право чужое, заемное, не прижилось оно. Пока.