Игорь Фесуненко - По обе стороны экватора Страница 54

Трое суток „Лузитания“ живет только разговорами о предстоящем подсчете голосов. Трое суток толчется народ в старом бараке Дудуки. Силвия лечит его микстурой из коровьей мочи, настоянной на лепестках фламбоянта и сушеных пауках. Ей помогает дона Мария, окуривающая хибару от сглаза и нечистой силы. Каждый из живущих по соседству „академиков“ заглядывает, хотя бы раз в день, в задымленный барак, сообщая радостные слухи о почти неизбежной победе „Санта-Марты“.

— А вдруг нас все-таки засудят? — недоверчиво кряхтит Дамиан. От старика отмахиваются: он мешает слушать, как Эскуриньо читает Дудуке очередное сообщение „Глобо“: „…В кругах, близких к губернаторской канцелярии, победа „Санта-Марты“ рассматривается как почти неизбежная: „академики“ намерены посвятить ее своему заболевшему ветерану — всемирно известному Дудуке“.

Дудука слушает это, отвернувшись к трухлявой стене („все никак не собрался починить, а теперь уже не успею“), чтобы никто не заметил слезу, застывающую в жесткой щетине небритых щек.

В пятницу после полудня сотни негров и мулатов собираются на Авениде перед зданием, где в эти часы должно начаться вскрытие судейских конвертов, подсчет очков и оглашение результатов карнавальных дефиле. Как всегда бывает в таких случаях, церемония затягивается до позднего вечера. Сначала подсчитывают результаты выступлений блоков. Потом, где-то около восьми вечера, чиновники „Секретарии де туризмо“ начинают вскрывать конверты судей школ самбы.

Первым вскрывают конверт, в котором хранились оценки мелодии самб. Он приносит успех „Портеле“ и „Санта-Марте“, получившим по десять баллов. „Мангейра“ заработала девять, „Салгейро“ и „Вила Изабел“ — но восемь. Крики радости и горестные вопли, аплодисменты и негодующий свист сопровождают вскрытие каждого следующего конверта. Истерично рыдает директор батареи „Империо да Тижука“, услышав, что его музыканты заработали только шесть баллов. Президент „Мангейры“ Жувенал Лопес, хватив кулаком по столу, гордо покидает зал в знак протеста против оскорбительных семи баллов, данных его школе за качество аллегорий.

— Никогда еще „Мангейра“ не испытывала подобного провала, аллегории у них были лучше всех, — возбужденно шепчет Рауль, откручивая пуговицу на моей рубашке.

С каждым новым конвертом страсти накаляются все больше и больше. За окном слышатся цоканье копыт, крики и свист: полиция очищает улицу от сотен болельщиков, пришедших узнать результаты дефиле и организовавших импровизированный карнавал прямо на мостовой. Они мешают автомобильному движению, и поэтому пришла команда разогнать их. Во исполнение приказа усердно работают дубинки. Глухо хлопают гранаты со слезоточивым газом. Какая-то старуха, обмерев от страха, опустилась без сил на асфальт.

Явившаяся на подсчет голосов официальная делегация „Санта-Марты“ наблюдает за побоищем из окна салона, в котором работает „Секретарил де туризмо“.

— Жулиньо! Смотрите — Жулиньо! — кричит Вильма, подтащив к окну Флавио. Они видят, как там, внизу, на улице, усатый сержант ударил Жулиньо, опоздавшего к вскрытию конвертов, дубинкой по голове. Шатаясь, мальчик бежит к ближайшему подъезду, надеясь найти там спасение.

— Спокойно, — говорит Флавио. И отходит от окна. Сейчас нет времени разглядывать уличные баталии. Тем более, что помочь Жулиньо невозможно. Остается последний конверт, в котором лежат оценки за выступление местре-зала и порта-бандейры. Перед его вскрытием „Портела“ и „Санта-Марта“ набрали по 118 очков, „Мангейра“ — 117 и „Салгейро“ — 115. Последний конверт решает все…

Сжав руками голову, словно стремясь выдавить из черепной коробки ноющую боль, Жулиньо сидит на скамейке, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Из-за — будь она проклятой — полиции он так и не добрался до здания, где вскрывались конверты. Он так и не слышал окончательный результат. Но он уже знает, чем это кончилось: по всей Авениде развеваются бело-голубые флаги „Портелы“, под мерный рокот барабанов текущая по тротуарам толпа с восторгом скандирует: „Пор-те-ла“! „Пор-те-ла“!»

Жулиньо плотно сжал веки: глаза все еще режет от газа, хотя ветер давно уже очистил воздух над Авенидой.

«Пор-те-ла»! «Пор-те-ла»!

«Что сказать Дудуке? Как посмотреть старику в глаза?»

«Пор-те-ла»! «Пор-те-ла»!

Кто-то трогает Жулиньо за плечо. Мальчик поднял голову. Это Вильма. В глазах — слезы. Сзади горбится, сунув руки в карманы, Зека. Рядом с ним — суровый Флавио.

— Этот дьявол с трубкой дал нам с тобой девять баллов, — говорит Вильма, шмыгнув красным от слез носом.

«Пор-те-ла»! «Пор-те-ла»!

Никуда не хочется идти. Ничего не хочется делать.

Не хочется и света белого видеть…

— Мы с Натаном решили попробовать в будущем году новый сюжет, — говорит Флавио, закуривал сигарету. — Будет называться «Легенды и тайны Амазонии». В понедельник собираем президенсию. Будем обсуждать.

Флавио. Никогда не унывающий Флавио. Ты думаешь, что можешь этим утешить? И все-таки, если бы не ты, Флавио, жизнь была бы невыносимой.

Жулиньо встал, обнял Вильму за плечи. Она спрятала лицо у него на груди.

«Пор-те-ла»! «Пор-те-ла»!

— Тебя, Жулиньо, нарядим касиком, — говорит Вильма, пробуя улыбнуться. — А я буду Королевой амазонок.

— Ну вот еще! — сердится Жулиньо. — Это значит, что из меня так и не получился местре-зала? Нет уж, теперь не успокоюсь, пока не получу на следующем дефиле десятку. Вместе с тобой, Вильма. И никаких разговоров о касиках и королевах!

Первые капли дождя упали на горячий асфальт. Прибили пыль.

«Пор-те-ла»! «Пор-те-ла»! — все так же непереносимо гремят барабаны.

— Пошли, — вздохнув, сказал Жулиньо. И, глядя на ликующую торсиду «Портелы», добавил: — Может быть, хоть дождь разгонит их по домам, а?..

Проходит год, и приходит следующий карнавал. Потом другой, третий. Каждый карнавал — это год жизни. Для Бразилии. Для «Санта-Марты». Для «Сан-Жоржи». И, между прочим, для тебя. Где-то на третьем или на четвертом году приходит счастливый момент, когда ты чувствуешь, что освоился наконец в этой стране. Бразильцы начинают принимать тебя за своего, ибо даже акцент в твоей речи пропадает: ты говоришь, совсем как они. И иногда начинает казаться, что ты даже умеешь думать и смотреть на мир их глазами. Если понадобиться, конечно…

Идет пятый год. Ты объехал уже почти всю эту землю, экзотическую, ни на что не похожую. Проплыл тысячу миль по Амазонке. Побывал в верховьях реки Шингу, в самом труднодоступном районе сельвы, где обитают индейцы. И по уже хорошо известному закону, чем больше ты узнаешь об этой стране, тем, кажется, меньше ты ее знаешь и тем больше хочется ее познать.

Однако всему приходит конец. И в один прекрасный день из Москвы сообщают, что готовящийся тебе на замену журналист уже получил бразильскую визу и в ближайший вторник прилетит сменять тебя.

Начинается торопливое прощание с Рио. Укладываются чемоданы, наносятся прощальные визиты. Коллеги из клуба иностранной прессы устраивают в твою честь торжественный обед. А остающиеся в «стране пребывания» соотечественники, презирая категорические таможенные правила, спешат вручить тебе пачки писем и посылки для передачи в Москве своим родным и друзьям.

Настает последний день. Торопливо обходишь ты с утра соседей по «Сан-Жоржи». Оставляешь сувениры для Жени и Ариэла. Вручаешь чаевые Бразу и Жоану. Производишь последний расчет с капитаном Америко Гимарашаем. Последний раз заглядываешь в «Лузитанию», где, к твоему жестокому разочарованию, известие о твоем отъезде не вызывает слишком уж бурных эмоций. Его встречают философски. С тобой прощаются, похлопывают по плечу, но чувствуется, что для этих людей ты все-таки так и остался «гринго». Хотя и симпатичным, но чужаком. Тебе были рады, тебя привечали, но оплакивать тебя здесь не будут. У этих людей есть более серьезные заботы.

По дороге в аэропорт жизнь убыстряется, как в старинной чаплинской ленте. Слева — Корковадо, справа — залив Гуанабара. Потом — небоскребы на авениде Рио-Бранко и недолгая лента шоссе до острова Говернадор. Пограничный контроль обрывает последнюю ниточку, связывающую тебя с Бразилией. Фиолетовый штамп в паспорте. Автобус на летном поле. И трап самолета.

Устроившись в кресле, ты уже думаешь о встрече с родиной через двое суток. Прямого рейса до Москвы пока нет. Приходится добираться с пересадкой и с ночевкой в пути.

Самолет набирает высоту, и ты пытаешься представить себе, как тебя встретит Москва. И как друзья станут расспрашивать: «Так что же это за люди — бразильцы? И как они к тебе относились?»

И всякий раз ты будешь отвечать на эти вопросы одним и тем же словом: «Прекрасно!» И будешь говорить, что, по твоему глубочайшему убеждению, трудно найти на земле людей гостеприимнее, общительнее и приветливее бразильцев. И в доказательство этой мысли расскажешь такую историю: