Пол Мидлер - Плохо сделано в Китае Страница 6

Когда поставщик перестал выходить на связь, Ховард заподозрил самое худшее, но я сказал ему, что волноваться рано. Пока рано. Мне потребовалось несколько попыток, но в итоге я все же отыскал владельца компании. Мне удалось поговорить с Кевином по телефону, но он был насторожен и не сообщил ничего имеющего отношение к делу Ховарда.

По настоянию Ховарда я попросил у Кевина разрешения посетить его фабрику.

— Сколько угодно.

— Во вторник после обеда Вам удобно?

— Просто позвоните мне, когда будете в городе.

— Это два часа на машине. Может, все-таки договоримся заранее на вторник?

— Позвоните мне, когда приедете.

Это было еще одной их приятной особенностью: южнокитайские производители не любили назначать встречи. Они предпочитали спонтанность. Им не нравилось брать на себя обязательства: согласившись быть в определенное время в определенном месте, предприниматель рисковал упустить более выгодное предложение, что могло вызвать сожаление.

Во вторник я заказал машину и поехал на фабрику, расположенную неподалеку от города Чаочжоу на востоке провинции Гуандун, всего в двух часах езды от косметической фабрики. Моему водителю, уроженцу провинции Хэнань, пришлось несколько раз останавливаться, чтобы узнать дорогу, и каждый раз большое облако желтой пыли догоняло нас и оседало на машине.

Среди многочисленных производственных центров Китая Чаочжоу был знаменит своим керамическим производством. Считается, что керамику здесь производят уже несколько тысячелетий благодаря каким-то особенностям местной почвы. По дороге в город я заметил возле многих магазинчиков кучи мелкого песка, возвышавшиеся либо прямо перед входом, либо чуть в стороне.

Фабрики в Китае обычно строят около больших дорог, но к предприятию Кевина вел только узкий проселок. Оно было похоже на крепость: вместо обычной металлической раздвижной двери-гармошки, встречавшей вас на большинстве фабрик, оно было огорожено высокой кирпичной стеной с огромной стальной дверью. Я нашел звонок и позвонил. Послышался лай собак, продолжавшийся до тех пор, пока кто-то не подошел и не прикрикнул на них.

При встрече Кевин был гораздо приветливее, чем во время наших телефонных разговоров. Он извинился за то, что мне пришлось ехать так далеко, и поинтересовался, легко ли было найти его фабрику. Затем он представился, сказав, что он из Лос-Анджелеса.

— Вы американец?

— Нет, я китаец.

— Вы переехали в Соединенные Штаты?

— Нет, — ответил он.

Этот разговор доставлял ему очевидное удовольствие, и он с лукавой улыбкой упомянул Лос-Анджелес. Я признался, что ничего не понимаю. Из его дальнейших объяснений я заключил, что за границей он бывал только на отдыхе, да и то не часто. У него был характерный китайский акцент, и он подтвердил, что никогда не жил в Южной Калифорнии.

Когда я спросил, почему он считает это место своим домом, он лишь мечтательно провозгласил: «Я люблю Лос-Анджелес». Тем, кто никогда не жил в Китае, трудно представить себе, насколько здесь склонны принимать желаемое за действительное.

Фабрика Кевина производила гончарные изделия, в основном имитации итальянского стиля, которые могли бы отдаленно напоминать старинные, если бы их краски и глазурь не были такими яркими. Кевин продемонстрировал мне изделия, как раз сходившие с поточной линии. Рисунок на одном из них включал слово «Italianate».[4] Посмотрев вокруг, я сделал вывод, что этот новый стиль быстро приобретал популярность в Соединенных Штатах.

Мы продвигались по фабрике в направлении, обратном производственному процессу: от участка, с которого сходили готовые изделия, к тому месту, где работницы вручную расписывали высохшую посуду. Операция эта была основана на принципе книжки-раскраски. Девочки, показавшиеся мне слишком юными, чтобы работать, сидели на деревянных лавках и терпеливо наносили длинными кистями аккуратные мазки. Присмотревшись, я увидел, что на каждое изделие уже были нанесены контуры рисунка. Краску работницы наливали в маленькие чашки или в плоские посудины, наподобие тех, что используют в китайской каллиграфии. Каждая использовала всего несколько красок одновременно.

Девочки сидели по обе стороны длинного стола, один ряд напротив другого. Они работали тихо и неторопливо, и я невольно подумал, что обстановка скорее напоминала урок рисования, чем производственный цех.

Чуть поодаль, в углу, в стороне от девочек за длинным столом, работал худенький мальчик со скальпелем в руке. Мы ненадолго задержались и увидели, как он с помощью своего орудия вырезал что-то из бруска желтого поролона. Отрезав небольшой кусок, он сдул синтетические крошки и, проверяя качество своей работы, обмакнул брусок в чернила, а затем прижал к большому листу бумаги, на котором отпечатались контуры цветочного узора.

— Это самая трудная работа на фабрике, — объяснил Кевин, — требуется особая точность.

С помощью поролоновых блоков на посуду наносили контуры узоров, которые затем раскрашивали краской, поэтому узоры на блоках были вырезаны в зеркальном отражении. Впечатленный увиденным, я полез в сумку за своей маленькой цифровой камерой, решив, что мне стоит послать несколько снимков Ховарду.

— Извините, — сказал Кевин, — фотографировать запрещено.

Вскоре я понял, что Кевин вообще очень ревностно относился к охране секретов своего производства. Он привел меня в свой офис, и предложил сесть. Два компьютерных монитора на его рабочем столе позволяли наблюдать за всей фабрикой. Система меня заинтересовала, и он показал мне, как с помощью переключателей можно менять угол обзора камер, увеличивать или уменьшать изображение.

Он сказал, что ему очень важно полностью контролировать рабочих, пояснив, что его сотрудникам запрещено покидать территорию предприятия. Подобные правила существовали на многих фабриках, но Кевин пошел еще дальше: для большей надежности он держал у себя паспорта всех сотрудников.

— К чему все эти предосторожности? — спросил я.

— У нас много секретов, — ответил Кевин.

У него были и другие методы контроля. Он объяснил мне, что на его фабрике ни более четверти всех рабочих могли быть выходцами из одной провинции. По его словам, когда слишком много рабочих приезжало из одного места, им было легче объединиться.

Другой его прием состоял в том, чтобы нанимать больше рабочих, чем требовалось. Когда работы хватало на всех, рабочие чувствовали себя необходимыми, и были более склонны предъявлять требования руководству. Когда работы не хватало, рабочие тратили все силы на то, чтобы доказать свою ценность для предприятия.

Кевин предложил мне пройти в выставочный зал. Выставленные образцы плохо сочетались друг с другом. Часть была откровенно американской по стилю, остальные были больше похожи на европейские или, может быть, даже ближневосточные. Из-за этого смешения стилей коллекция образцов была больше похожа на магазин секонд-хенд.

В зал как раз доставляли новые поступления, и Кевин переключил свое внимание на прибывающих рабочих. Их было трое, они принесли с собой несколько образцов, среди которых были вазы и лампы. Внимание Кевина привлекла лампа цвета латуни. Он тщательно ее осмотрел, а затем, отодвинув ярлычок, сфотографировал.

Я спросил у Кевина, на этой ли фабрике работают люди, принесшие образцы.

В его взгляде проскользнули озорные искорки. «Нет, это мои шпионы». Сказав это, он пристально посмотрел на меня, оценивая мою реакцию, так же как когда говорил о Лос-Анджелесе.

Кевин рассказал, что у него есть множество людей, которые ездят по окрестностям в поисках образцов. Поскольку большое количество предприятий теснилось на относительно небольшом пространстве, делать это было не так уж трудно. Вероятно, рабочие других предприятий незаметно выносили с территории образцы за небольшую плату, либо образцы брали прямо из грузовиков, когда продукцию готовили к оправке на экспорт.

Новые модели представляли ценность для Кевина. Если ему нравилась одна из них, он посылал ее фотографию своим клиентам. Если на нее приходил заказ, он либо заказывал партию на другой фабрике, либо просто копировал ее и производил у себя. Кевин сказал, что производство электрических приборов его не особенно интересовало, поэтому, если понадобится, он, скорее всего, закажет лампу на другом предприятии.

Никогда раньше мне не доводилось встречать таких людей, как Кевин. В его обаянии было что-то дьявольское, казалось, что он принадлежал к породе более проницательных людей. Он защищал свои секреты от внешнего мира, укрывая рабочих за высокой стеной и вместе с тем активно пытался разузнать секреты конкурентов.

Копирование чужих моделей было широко распространено в Китае, и это заставляло производителей вести себя подчас довольно странным образом. Я знал одного предпринимателя, выпускавшего обувь на основе моделей, «позаимствованных» в Европе. Компания опасалась, что в Китае конкуренты украдут у них идеи новых моделей. Работники имели возможность купить (со скидкой) пару обуви, которую они выпускали, но ее нельзя было выносить за территорию фабрики в течение одного года, пока модель не станет хорошо известна на рынке.