Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6573 ( № 43 2016) Страница 6

– В 1980-е годы Виктор Петрович Астафьев заявил, что нет уже такой общности – русский народ. Меня тогда это неприятно задело и даже обидело. Но спустя годы убеждаюсь, что он был прав. А как считаете вы?

– Думаю, что народ опомнился. Даже молодёжь. Потому что многие поняли, что дальше – тот самый край, гибель, бездна…

– Что же, совсем нет надежды? Спасение в чём?

– В жизни – нет. Надежда на то, что Бог поможет. Начнётся возрождение души.

– Но ведь это непросто – прий­ти к Богу! Особенно нашему поколению, воспитанному атеистами…

– К Богу ведут две дороги. Первая – воспитание с детства. Вторая – это когда человек осознаёт, что это ему необходимо, что только это ему и поможет, и спасёт его. Конечно, это трудно, и мне непросто прийти в храм, даже сейчас… Но придёшь, послушаешь службу – и легче становится на душе.

– А как вы относитесь к тому, что в 90-е многие наши «правители» всех уровней выстроились перед образами со свечами в руках?

– Это показуха.

– Валентин Григорьевич, как человек умудрённый, многое переживший, можете сказать, где брать силы, что помогают душе жить?

– Человек сам дал себе ответ на это. Если есть в тебе эта духовная сила, то она и помогает жить. Надо думать о душе и помнить о ней.

– Скажите, что привело вас на Киренгу? Может, есть ка­кие-нибудь творческие планы, цель какая-то?

Фото автора

– Да никакой цели! Не был здесь ни разу. Жалею, что не приехал раньше: такие красивые места! И ещё потому по­ехал, что знаю: рядом в поездке – хорошие люди. Да и пока есть ещё возможность поехать…

– Не утомительно? Всё-таки более ста километров в лодке.

– Нет, хорошо. Красивые места, душа отдыхает. Тишина… Это же не пешком! Пешком, конечно, трудно.

– Вновь возвращаясь к вашему творчеству… Ваша повесть «Пожар» опалила душу! Мне тогда показалось, что это предсказание, а не реальность. Я не права?

– Нет. Всё это было уже тогда. Это же публицистика.

– После прочтения повести «Дочь Ивана, мать Ивана» осталось тягостное чувство: совсем всё у нас безнадёжно? Выход где?

– Осталась только надежда на Бога. Я же ничего не придумал. Мне дали судебное дело. Это ведь происходило тогда не только в Иркутске, но и по всей стране. Народ был в растерянности. Об этом надо было писать, чтобы возникало сопротивление.

– В дикие 90-е годы разрухи внутренняя сила героини рассказа «Изба» не только удивляла и восхищала, но и не давала опустить руки перед обстоятельствами: стыдно было опустить… У неё есть прототип?

– Да, есть. Это та же тётка Улита – героиня одноимённого рассказа. И старуха – подруга Анны – из «Последнего срока». Была у нас в деревне такая. Спросишь её: «Куда бежишь, тётка Улита?» И она – на ходу: «Куда-никуда, а бежать надо». Очень шустрая, боевая, всегда в работе…

– Часто перечитываю ваш очерк о Шукшине «Твой сын, Россия, горячий брат наш…» Вы были знакомы с Василием Макаровичем?

– Нет… несколько мимолётных встреч было. После мне давали читать его записи: он хорошо отзывался о моих книгах. То есть мы были близки по духу! (Вижу, как это важно моему собеседнику. – Прим. Т.К. )

– После смерти Шукшина, некоторое время спустя, журнал «Наш современник» написал о вашем приезде в Сростки, на гору Пикет, где проходили Шукшинские чтения: «Он спускался к людям откуда-то сверху, как патриарх русской литературы…»

– Ну это и вы могли написать!

– А вы считаете себя патриархом?

Борис Дмитриев

– Ну что вы! Какой я патриарх?!

– Валентин Григорьевич, у вас, видимо, хорошая память: вы из своего деревенского детства вынесли такой яркий язык, выразительную народную речь!

– У меня плохая память! Это же в каждом из нас (прикладывает руку к груди. – Прим. Т.К. ). Надо только дать этому вовремя открыться.

– В «Уроках французского» есть фраза, которую нельзя не запомнить: «Откуда мне было знать, что никогда и никому ещё не прощалось, если в своём деле он вырывается вперёд? Не жди тогда пощады, не ищи заступничества, для других он выскочка, и больше всего ненавидит его тот, кто идёт за ним следом». Вы и сейчас так считаете?

– Конечно. Это же зависть. Она всегда была и есть. Вроде росли, учились в одной школе, а потом кто-то выбивается вперёд. И со мной такое было, тем более что в школе я ничем не отличался от других. А потом что-то получаться стало…

– Есть ли у вас среди ваших произведений любимые?

– Наверное, это те, которые получились. Считаю, что получились «Уроки французского», «Прощание с Матёрой».

– А ваша пронзительная повесть «Живи и помни»?!

– Она очень трудно писалась. Потому, наверное, не могу назвать её любимой. А вот «Матёра» писалась легко и быстро.

– И, пожалуй, главный вопрос: есть ли надежда у ваших читателей, что вы вернётесь к художественной прозе?

– Не знаю… Не могу давать обещаний. После последних событий вообще не знаю, смогу ли. Всё ещё так недавно было… (Речь идёт об авиационной катастрофе, в которой погибла дочь писателя. – Прим. А.А. )

…У берега уже ждёт лодка. Собираюсь с духом и прошу Валентина Григорьевича написать несколько слов для нашей газеты. Слышу слегка укоряющий голос матушки из саянского храма: «Утомляете Валентина Григорьевича!» А он без раздражения берёт ручку и раскрытый заранее блокнот и пишет.

Я говорю ему, что благодарна судьбе за такую встречу… От волнения сбиваюсь на шаблонные слова, но по его глазам вижу, что говорю точные: «Пусть Бог даст вам сил перетерпеть, пережить эту боль…» Пожал руку, поблагодарил.

Садится в лодку. Я фотографирую.

– Помашите мне рукой! – прошу как при расставании с близким и родным человеком.

Улыбается и машет.

Татьяна Кузакова

На могиле великого русского писателя Валентина Распутина (1937–2015) в некрополе Знаменского монастыря в Иркутске установлен и освящён крест. Региональные власти планируют к юбилею знаменитого земляка открыть его музей. В Москве же, с которой у Валентина Григорьевича связано немало, похоже, про него забыли. Даже разговоров о памятнике или увековечении его имени в названии столичной улицы нет. А восьмидесятилетие со дня рождения стремительно приближается…

Ребята и диссидята

Ребята и диссидята

Книжный ряд / Библиосфера / Субъектив

Баранов Юрий

Теги: Трава была зеленее , или Писатели о своём детстве

Трава была зеленее, или Писатели о своём детстве. Сборник. М.: Издательство «Э», 2016. 672 с. 3000 экз.

В сборнике около полусотни авторов, из них половина женщин. Несколько известных имён, много неизвестных широкой публике, что само по себе неплохо. Я начал чтение с отрывка из мемуаров Юрия Мамлеева – по личным причинам. Этот известный писатель, недавно покинувший сей мир, – мой одноклассник, друг юности. Несмотря на свою всем известную склонность к фантазии, сюрреализму и всяческим «закидонам», написал он ясно, понятно и правдиво, о чём во многом я могу судить. Начал с раннего детства и завершил окончанием школы, что соответствует замыслу книги. Не то что Дина Рубина, описавшая, как грузная тётка не первой молодости, обременённая семьёй и множеством вещей, уезжает из России на свою историческую родину, в Израиль. При чём тут детство? Видимо, издатели из политкорректности никак не могли обойтись без этой русскоязычной писательницы-иностранки.

Но не только Дина Рубина высказалась «не по теме». Неплохой рассказ Алексея Варламова «Как ловить рыбу удочкой» повествует не о детстве, а о юности. Перекосом «в сторону взрослости» грешат и некоторые другие материалы сборника. И уж совсем непонятно, с какой стати в книгу попал текст Андрея Битова об отроческих годах Пушкина, в который к тому же вставлено по абзацу о детстве Л.Н. Толстого и В.И. Ленина.

Надо ли говорить, что русская литература накопила колоссальный опыт описаний отроческих лет человека – упомяну лишь одно гениальное «Лето господне» Ивана Шмелёва, за которым стоит целая эпоха, увиденная глазами ребёнка. В сборнике «Трава была зеленее», к сожалению, о большинстве представленных текстов нельзя сказать, что они претендуют на описание эпохи или хотя бы на передачу её дыхания. Вот рассказ Сусанны Альпериной «Звёздный мальчик». Он написан от лица девочки, явно имеющей проблемы с психикой. Разумеется, такие дети всегда были, есть и будут, но ведь не об их отрочестве говорится, что тогда трава была зеленее… Герой Александра Снегирёва не производит впечатление психопата или неврастеника, но из трёх страниц его рассказа о поездке в Азербайджан значительную часть занимает описание грязного сортира…