Игорь Свинаренко - Записки репортера Страница 69

Плывем дальше… Редкие огоньки в черноте берега. Два огонька мелькнули парой – а следующие вдали только. Отчего эти красоты заброшены в такую даль от цивилизации? Байкальские высокие резные берега с соснами по красоте не хуже Эгейских островов, или Сардинии, или Капри – у кого что выскакивает из памяти. Все такое же прекрасное, только почему-то очень далеко. Может, это какой-то последний резерв, неприкосновенный запас, так вдали он только и имеет шанс уцелеть? Вон Путин отвел от Байкала нефтепровод, видите…

К счастью, однажды на Байкале я попал в грозу. Счастье – оттого что это было экзотическое непривычное зрелище! Молнии там не бледные европейские, угловатые, но густые, жирные, красные, с округлыми извилинами. Вообще тут все такое нерусское, не подмосковное, но чужое, далекое, экстремальное. Как будто это другая страна или даже другая планета. И то сказать, эти земли не так давно захвачены Россией. Они отняты у тех же бурятов, которые могли б в принципе быть великой державой, если б Россия сосредоточила усилия на своих старых землях и из десятка областей вокруг Москвы и Питера построила цветущую богатую европейскую страну. А далекие богатые земли, отделившись в свое время от России, стали б новой страной, сильной и дикой, молодой, любопытной – что называется, развивающейся. Уж мы видели на чужих примерах, что не объять необъятного – Испания с Англией нам это доказали, а еще пуще того Португалия. Они кинулись в свое время захватывать новые земли – и ослабли, метрополии угасли и утратили былое величие, вот только что дожили до старости, тихой и сытой. А новые земли ушли на волю и поднялись самостiйно и незалежно, но после, когда кончились смуты и улеглись страсти, они вспомнили про родство со старыми землями и поддерживают теперь теплые отношения. У нас же первопроходцы преодолевали не моря, но куски континента. И ситуации и чувства невозвратности по этой простой причине не возникло. Так иногда люди разводятся, но продолжают жить в одной квартире…

Ну и рыба, куда без нее. Она там везде продается, в разных видах, – омуль, хариус, сиг и прочее в таком духе. Трудно ожидать там от местных, чтоб они соблюдали правила рыболовства, в диких-то краях. Кругом браконьеры! Когда плывешь на пароходе, с берега иногда летят сигнальные ракеты: они показывают, с какой стороны нам лучше обойти сети, чтоб не порвать. Наш капитан деликатно огибал браконьерские угодья… А как-то нам сигнала не подали и мы в буквальном смысле намотали на винт браконьерскую сеть. И потом матросы ее снимали, ругаясь, с винтов. Которые тоже, кстати, используются при ловле рыбы. Пароход ставится носом к берегу, на банке, и винты крутятся в разные стороны. Со дна поднимается ил, а вместе с ним и корм, и хариус кидается на голые даже крючки. Благодать! Вот туристы разве что и ловят на удочки там… Ловили мы и сами, испытывая легкий трепет и получая гомеопатический, но все же приятный адреналин. Рыбу тут же коптили, но я как-то больше ожидал от парного такого свежайшего копчения… Другое дело рыба сырая, то, что во внешнем мире называется сашими, а у нас – сабудай или собудай, я знаю слово только на слух. Вместо васаби и соевого соуса в простом русском быту идет черный молотый перец и соль. А можно и луку порезать. На Байкале сабудай (пусть будет с «а» в начале, в этом есть какая-то дикая беспорядочность, а то «о» – как-то слишком по-школьному, по-правильному) приготавливается, если так можно сказать, из мелко порубленной рыбы, как рубится фарш для мантов. А где-нибудь на Оби, в Туруханском крае, свежепойманная рыба просто рубится ломтями, солится и перчится и тут же идет на закуску к алкоголю, без которого какая ж рыбалка. Употребляя в пищу сашими, я всегда вспоминаю чужой чей-то рекламный слоган: «вкус, знакомый с детства». На Оби я рыбачил при глубокой еще советской власти, и для меня сабудай первичен, а сашими – это вроде как чья-то позднейшая плагиаторская выдумка… Как сейчас помню, первый сабудай в моей жизни был из стерляди. Которой вам ни в каком японском ресторане не подадут, слава Богу.

То же касается и вкуса саке, который опять-таки знаком с детства: это не что иное, как слабая фракция самогона, уже обильно сдобренная сивушными маслами, – она капает из змеевика, когда первач уж давно отошел. Всякий раз, как я пью саке вспоминаю выпускной бал в нашей 93-й школе города Макеевки и самогон, которым мы отмечали торжество… И – закольцовывая тему – сабудай, которым закусывал на священном море.

Байкал – вроде одно из самых русских слов: славное-де море, священный (!) и все такое прочее. Но вот ведь странно: всерьез о русском происхождении слова никто не говорит. Связывают его то с тюркоязычными якутами (на языке которых «Байкель» означает «богатое озеро», см.: «Иссык-Куль – теплое озеро», «Кара-Куль – черное озеро»), которых, говорят, отсюда прогнали буряты, то с бурятами и моноголами, для которых «Байгал» – значит «природный», «естественный», «натуральный», «существующий».

Первое упоминание о великом озере относится к 119 году до нашей эры: в китайском документе, сохранившемся до наших дней, Байкал назван словом «Пехай», которое можно прочесть и как «Бейхай» («Северное море», в переводе с китайского). Речь идет о записке Суй Гао Фаня о тюрках Сибири, которые были китайскими вассалами аж до самого Байкала.

Из европейцев первым упоминает о Байкале знаменитый путешественник XIII в. Марко Поло.

Из русских бумаг первая содержит строчку про Байкал: «Роспись имянная рекам и новым землицам и князцом, с которых государев ясак збирается в Енисейской острог» (1630).

А вообще тут жили когда-то – в бронзовом веке – скифы, от которых остались знаменитые «летящие олени»; правда, не те знаменитые золотые, но высеченные в камне. Скифов прогнали отсюда гунны, тоже боевой народ. Далее земли захватили кочевники сяньби, прямые предки монголов, которые когда-то были под гуннами, а потом восстали, – тоже мне сепаратисты, бля.

Далее Забайкалье вошло в состав государства Чингисхана и его наследников. В тех краях разрыто немало захоронений монгольских аристократов, а в них – золотые нагрудные пластины с профилями соколов и волчьих голов; это армейские жетоны. Где-то в этих краях были родовые кочевья Темучина – Чингисхана, здесь кочевали меркиты, с которыми у главного монгольского гаранта были серьезные разборки. После окрестности Байкала стали окраиной китайско-монгольской империи Юань. Потом тут в силу вошли буряты, которые то и дело восставали против монголов, и их соседи тунгусы. Забавно, что бурятов называли «братские люди». Иногда даже «братцкие». Кукла Братц, знаете такую? Опять у нас идею украли.

Жили-жили тут коренные азиаты, и только в XVII веке до Байкала добрались русские (а я вам все про русский патриотизм толкую, при том что русские на Байкал «понаехали»; да, есть нестыковочка, пардон). В 1643 году на озеро вышел выступивший из Верхоленского острога отряд стрелецкого головы Курбата Иванова – «26 служилых, 48 промышленных и гулящих людей, имея проводником тунгусского князца Можеула». Встреченные буряты стали «миритца», то есть сопротивления не оказали и согласились платить ясак, и потому люди Курбата «тех братцких людей не воевали». Буряты стали подданными русской короны. Этот Курбат закрепил за озером привычное название; заменил бурятское «г» на русское «к» – думаю из-за фрикативности казачьего «г», при котором название звучало бы не то «Байгал», не то «Байхал», не то «Байал», – чтоб не было разночтений.

Видите, здесь простодушно, без оглядок на политкорректность, излагается схема колонизации. Приехали белые, как их ни назови: казаки, первопроходцы, братва, – а смысл один: они сделали туземцам предложение, от которого те не смогли отказаться. (Или вы нам платите, или мы вас мочим.) Курбат Иванов действовал по простой логике: добрым словом и пистолетом можно добиться больше, чем одним только добрым словом. Теперь мы говорим о добровольном вхождении бурятов в состав России – и даже не без некоторых на то оснований.

Ну а дальше пошло-поехало. Первое литературное описание Байкала дал в своей знаменитой книге протопоп Аввакум – он переплыл озеро возвращаясь из ссылки в 1662 года:

…Лодку починя и парус скропав, через море пошли. Погода окинула на море, и мы гребмя перегреблись: не больно в том месте широко, – или со сто, или осьмьдесят верст. Егда к берегу пристали, восстала буря ветреная, и на берегу насилу место обрели от волн. Около ево горы высокие, утесы каменные и зело высоки – двадцать тысящ верст и болыпи волочился, а не видал таких нигде. Наверху их полатки и повалуши, врата и столпы, ограда каменная и дворы, – все богоделанно. Лук на них растет и чеснок, – болыпи романовского луковицы и слаток зело. Там же растут и конопли богорасленныя, а во дворах травы красны и пветны и благовонны гораздо. Птиц зело много, гусей и лебедей, – по морю, яко снег, плавают. Рыба в нем – осетры и таймени, стерледи и омули и сиги, и прочих родов много. Вода пресная, а нерпы и зайцы велики в нем: во океане-море большом, живучи на Мезени, таких не видал. А рыбы зело густо в нем…