Владимир Новиков - Сорок два свидания с русской речью Страница 7

И вообще — почему бы не поберечь благородную традицию, не продлить ее бытование? Вспоминаю, как с университетскими коллегами возвращался из Новгорода после научной конференции. В одном купе с нами ехала молодая москвичка привлекательной наружности. Имея высшее экономическое образование, девушка работает официанткой в модном ресторане. Прислушавшись к нашим разговорам, она сразу поняла, что попутчики профессионально связаны со словесностью. И решила проконсультироваться по волнующим ее практическим вопросам:

— У нас в ресторане многие говорят: «черное кофе», а я говорю: «черный кофе». Кто прав?

— Конечно, вы. «Кофе» в порядке исключения относится к мужскому роду, а не к среднему — в отличие от большинства несклоняемых существительных, обозначающих неодушевленные предметы. И это, между прочим, поддержано разговорной речью, где есть такие формы, как «кофей», «кофий», «кофеек». Вспомним опять Мандельштама: «И в мешочке кофий жареный, прямо с холоду домой: электрическою мельницей смолот мокко золотой». (Я сознательно умолчал о том, что в новом издании «Орфографического словаря» наряду с мужским родом в качестве допустимого варианта указали и средний. Немотивированная, на мой взгляд, уступка бескультурью. Мы еще поборемся за настоящий «кофе»!)

— А как надо произносить: бульон с грЕнками — или с гренкАми?

— Тут случай сложнее. Посетителям ресторана в доме Грибоедова бульон подавали исключительно с гренкАми. А одна штучка называлась «гренОк» и была мужского рода. Только так велел говорить словарь Ушакова в 1935 году. И через полвека, в 1985 году, «Орфоэпический словарь русского языка» рекомендовал ту же норму, добавив в качестве допустимого варианта «грЕнки», в единственном числе — «грЕнка». Но потом этот «допустимый» так обнаглел, так зарвался, что в 2000 году в «Словаре ударений русского языка» оказался не только главным, но и единственным. «ГрЕнки» победили. Если следовать букве закона, приходится с ними примириться. Но, ежели вам хочется сохранить в своей речи благородную старомодность, следуйте словарю 1985 года: он академический, его пока никто не отменял.

Человеку свойственно стремление выделяться, отличаться от остальных. Кто-то этого достигает, облачаясь в дорогостоящие и экстравагантные туалеты, разъезжая в роскошных иномарках, просаживая деньги на экзотических курортах. Но все это по большому счету — мещанство. «Дешевка это, милый Амвросий», как говорил автор «Мастера и Маргариты». А вот выделяться среди окружающих безупречной и элегантной речью, завещанной нам великими художниками слова, — это по-настоящему красиво. И нисколечко не предосудительно.

Побойтесь Бога!

«Федор Павлович узнал о смерти своей супруги пьяный; говорят, побежал по улице и начал кричать, в радости воздевая руки к небу: „Ныне отпущаеши“…»

Что значат слова «Ныне отпущаеши»? И насколько уместно применил их в своей речи Федор Павлович Карамазов? В Евангелии от Луки рассказывается о праведном и благочестивом Симеоне, дожившем до трехсотлетнего возраста. Было предсказано, что он не умрет, доколе не увидит Христа. Симеон по внушению Святого Духа пришел в храм и встретил там Деву Марию с маленьким Иисусом. Взяв младенца на руки, старец благословил его и сказал: «Ныне отпускаешь раба твоего, владыко, по слову твоему, с миром…» В память об этой встрече и возник праздник Сретения, который отмечается 15 февраля.

Но каков Федор Павлович! Уж он-то не был праведником, первую жену сжил со свету, а сам умирать отнюдь не собирался. Цитируя Евангелие, он кощунствует. Причем с вызовом, с подчеркнутым цинизмом. Ну, за это он потом заплатил, как и за все остальное. Осторожнее надо обращаться со священными текстами, не стоит без веских оснований прибегать к сакральной лексике.

Телеведущий Владимир Соловьев выпустил приключенческий роман. Сюжет «страшно оригинальный» — о явлении нового мессии. Среди персонажей — автор собственной персоной, президент России и другие официальные лица. Но надо же как-то выделить полиграфический продукт среди множества ему подобных. Для этого дается название — «Евангелие от Соловьева». Есть ли в развлекательной книжке какая-то «благая весть» (а именно таков смысл греческого слова «евангелие»)? Неважно, святое слово эксплуатируется как товарный ярлык, как средство коммерческой раскрутки. Не сказать, что это смертный грех, но и от книги, и от названия за версту шибает пошлостью, шариковским неуважением к отечественной культуре.

Но в культуре-то, слава Богу, есть другой Владимир Соловьев, религиозный философ, автор книги «Оправдание добра», вышедшей в самом конце XIX века, — своего рода евангелия русской интеллигенции. Есть основание полагать, что, несмотря на слабую раскрутку, «старый» Соловьев, Владимир Сергеевич, еще составит серьезную конкуренцию шустрому телевизионному однофамильцу в личных библиотеках приличных книголюбов.

Помимо обесцененного выражения «евангелие от» есть еще набившее оскомину клише «страсти по». Вообще-то «Страсти по Иоанну» или «Страсти по Матфею» — это смертные муки, страдания Христа в изложении названных евангелистов. Любая речевая конструкция может подвергаться переосмыслению: так, первоначальное название фильма «Андрей Рублев» у Тарковского было — «Страсти по Андрею». Это глубоко религиозное по духу произведение. Герой проходит через душевные муки, и режиссер в его трагический опыт вжился. А потом еще синедрион киночиновников вдоволь поиздевался над фильмом и его создателем.

Но зачем столько штампованных (и притом совсем неинформативных) газетных заголовков производится по этой модели? «Страсти по сертификации» — ну, причем здесь страсти? Проблема сугубо деловая, решаемая в рабочем порядке. Или вот название телевизионной передачи — «Страсти по диете». Если к еде без лишней страстности относиться, да еще духовной пищей иногда подзаправляться (скажем, прочитывать утром натощак одно стихотворение Ахматовой или Цветаевой) — так тогда, может быть, и диета не понадобится?

Греческое слово «ипостась» вовсю используется в значении «роль», «амплуа», «функция». Говорим, к примеру, что бизнесмен выступает в ипостаси политика. Но неплохо при этом помнить, что исходное значение слова — «сущность, основание», и прежде всего оно применялось для обозначения лиц триединого Бога (Отец, Сын, Святой Дух). То есть данное понятие с Троицей связано. Ипостасей — три. У нас же кто-то функционирует «в двух ипостасях», а у некоторых многогранных личностей этих ипостасей и четыре, и пять бывает. Расширение значения слова — в общем, естественный процесс, но хорошо бы при этом знать исходный смысл. А то, чего доброго, начнем называть «ипостасями» разновидности воров и бандитов: карманник, домушник, «медвежатник»…

Религиозное слово «откровение» (вспомним «Откровение Иоанна Богослова», иначе именуемое «Апокалипсисом») сплошь и рядом используется в значениях «открытие» и «откровенность». Ничего страшного, конечно, но в слишком бытовых, приземленных контекстах высокое слово профанируется. «Откровением для нее оказался роман между ее мужем и ближайшей подругой». Слово явно не на месте.

Я далек от религиозного пуризма. Самые святые слова могут находить бытовое применение, чему свидетельство — пословицы и поговорки. «Бог любит троицу» — это не совсем по Священному Писанию, но фольклор церковному суду не подлежит. Речь о том, что цитаты из Ветхого и Нового Завета, что словарь церковных обрядов — яркая краска в нашем языке. И хорошо, чтобы краска эта не тускнела от неаккуратного использования.

Кстати, с каким «г» вы произносите слова «Бога», «Богу»? С простым, «взрывным», таким, как в слове «дорога»? Что ж, это современная норма, только в именительном падеже говорится «Бох» (не «Бок»!). А есть еще старинная традиция произношения косвенных падежей этого слова с так называемым «г» фрикативным. Это звук, с которым южане выговаривают слово «город», Горбачев с ним свою фамилию произносит. Лингвисты сей звук обозначают греческой «гаммой» или латинским «h». Обязателен он в междометиях «aha!» и «oho!», а также в слове «буhалтер». Так вот, я предпочитаю говорить: «Boha», «Bohy», как это было принято в доатеистические времена. Потому что есть такая конфессия — историко-филологическая, и у нее немало последователей.

Да здравствует женский род!

Очередное ток-шоу на вечную тему: как похудеть? Молодая женщина, преуспевшая в этом деле и по габаритам сильно напоминающая узницу концлагеря, гордо заявляет: «Я — вегетарианец!»

Что ж, каждый имеет право на отказ от мясной пищи. А вот отказываться от существительного женского рода в данном случае нет решительно никаких оснований. Правильно будет: «Я — вегетарианка», и никак иначе. «Певица», «студентка», «спортсменка», «учительница» — если уж есть в языке возможность обозначить лицо с учетом его пола, то зачем обеднять палитру нашей речи?