Владимир Новиков - Сорок два свидания с русской речью Страница 6

Есть русский устный, русский письменный, а есть еще и русский телефонный. Хочется обсудить с читателями некоторые проблемы этого специфического языка.

Разговор с невидимым собеседником… Поэтам Серебряного века в этом виделось даже нечто романтическое. Вспомним строки Гумилева:

Неожиданный и смелыйЖенский голос в телефоне…Сколько сладостных гармонийВ этом голосе без тела!

Сегодня к телефонной связи отношение более прагматичное. Для любителей «сладостных гармоний» существуют соответствующий сервис, с разными голосами и тарифами. Мы же будем говорить о том, как строится телефонный диалог деловой и дружеский. Когда-то в передаче «Радионяня» знаменитый артист Николай Литвинов учил правилам хорошего тона двух эстрадников — Лившица и Левенбука, которые по сценарию изображали неотесанных недорослей. Один, звоня другому, с ходу выпаливал: «Алика!» Литвинов терпеливо объяснял, что начинать надо иначе: «Здравствуйте! Позовите, пожалуйста, Алика».

Литвиновский вариант, естественно, лучше. Но, на мой взгляд, сегодняшним требованиям он удовлетворяет не полностью. Предположим, что вы звоните некоему значительному лицу, и говорите взявшей трубку секретарше: «Здравствуйте! Будьте добры, Ивана Ивановича». Вас с полным основанием могут спросить: «Простите, а как вас представить?» И в этом намек на вашу неучтивость. Серьезный человек не может быть анонимом, а секретарша за то свою зарплату и получает, чтобы ограждать шефа от пустых звонков.

Надо, надо представляться! При любом вступлении в официальный контакт. Даже милиционер, который спрашивает в метро у черноволосого пассажира паспорт, перед тем обязан назвать свою фамилию и должность. Если он этого не сделал, он — нарушитель закона, о чем вы можете сигнализировать в МВД.

Теперь разберемся со звонком по домашнему телефону. «Здравствуйте, можно Петра Петровича?» — «Его нет дома». — «А когда будет?» — «Минут через десять». — «Спасибо». Вроде бы нормальный диалог. Но вот вам возможное продолжение сюжета: «„Значит, через десять минут. Недолго ждать осталось“ — подумал киллер, поджидавший Петра Петровича у подъезда».

Извините за черный юмор, но наша реальность дает основания для повышенной осторожности. Звоня кому-то домой, вы вторгаетесь в частную жизнь человека. Раньше меня немного удивляло, что иностранцы, начиная разговор, первым делом называют свое имя, пусть совсем мне неизвестное. Теперь думаю, что такой этикет был бы хорош и для России.

Вот, допустим, мне нужно переговорить с бывшим однокурсником. Не беседовали мы с ним целый год, а может быть, и два. Женский голос отвечает: «Алло!» Помня, как зовут жену приятеля, я спрашиваю: «Таня?» «Нет, это не Таня», — отвечают мне сухо. — «Значит, Катенька?» (вспомнив имя дочери). — «Нет», — отвечают мне еще более сухо. Ужас! Оказывается, за это время мой старый приятель развелся, женился на Маше или Даше, а подросшая Катенька взяла в конфликте мамину сторону и с отцом уже год как не хочет встречаться. Каким я слоном в посудной лавке оказался!

Но успокойтесь! Все было не так. Услышав «Алло!», я первым делом назвал свое имя. Таня, никуда от мужа не уходившая, меня узнала, и, прежде чем позвать супруга, успела и доложить об успехах Катеньки, и справиться о моих семейных делах. Все хорошо!

Выношу на читательский суд простое предложение. Норма телефонного этикета — звонящий начинает разговор с того, что называет свое имя: «Здравствуйте, говорит такой-то».

Знаю, что некоторые не могут так начать разговор по причине застенчивости: мол, мое имя ничего вам не говорит. Говорит. В жизнь адресата вошел, пусть ненадолго, новый человек. Это маленькое событие. А может быть, с нашего разговора начнется и событие большое.

Считаю, что неправы те работники СМИ, которые, звоня по телефону, представляются не именем своим, а только местом работы: «Канал „Культура“ беспокоит…» Да подлинная культура как раз и начинается с уважения к собственной личности и к собственному имени! А то прямо как крепостные крестьяне: мы — люди господ таких-то. Недавно мне в одиннадцатом часу вечера позвонила дама, представясь именем газеты, чтобы спросить мнение об одном телефильме. Каюсь, отреагировал раздраженно и оценивать фильм отказался. Нехорошо получилось. Но, наверное, было бы иначе, если звонившая для начала произнесла свое имя (и, замечу, в скобках, озадачила бы меня не так поздно: по всем мировым стандартам незнакомым людям после девяти вечера звонить не принято).

И еще одну удочку осторожно закину. Давно приметил я, что в немецком телефонном языке нет междометия «Алло!» Человек берет трубку и произносит, к примеру: «Мюллер». Тем самым сразу вносится ясность, экономятся какие-то секунды, о которых, согласно известной песне, не стоит думать свысока. Не скрою, сам я еще не очень готов откликаться на звонок своей фамилией. Но вот мы дожили до повсеместной «повремЕнной» (не «повременной»!) оплаты телефона, и замедляющее разговор «аллеканье» начинает влетать в копеечку.

На этом пока остановимся. Тем более что у меня зазвонил телефон. Жизнь хочет мне что-то сказать, спросить, вступить со мной в контакт. Я переключаю сознание, сосредоточиваюсь — к разговору готов. Узнаю тебя, жизнь, принимаю…

Сохрани мою речь…

— Уедь на юг, — сказала Маргарита Мастеру.

Сидя перед телевизором, я ущипнул себя за руку. Нет, это не сон. Галлюцинация? Глюки, как молодежь говорит? Невозможно, чтобы Маргарита Николаевна употребила такую плебейскую форму от глагола «уехать». Повелительное наклонение от него — «уезжай». А от глагола «ехать» — «поезжай» (форма «езжай» считается просторечной, «ехай» и «едь» — недопустимыми ни при какой погоде).

Недоразумение объясняется просто. В романе эта сцена изложена косвенной речью. Мастер рассказывает Ивану Бездомному: «Она говорила, чтобы я, бросив все, уехал на юг к Черному морю…» Естественно, что в сценарии данный эпизод пришлось переделать в диалог, в прямую речь. Переделали. Только кривовато. И молодая актриса, выговаривая вульгарное «уедь», не почувствовала ошибки.

Что касается Булгакова, то он, полагаю, не обиделся бы, а расхохотался. Поскольку злополучное «уедь» в произношении совпадаете одним старинным и крайне непристойным глаголом. Он встречается в скабрезных стихах Ивана Баркова, да и Пушкин в дружеских и сугубо мужских письмах прибегал к сему скоромному словечку. Всесторонне начитанный и склонный к языковым играм Михаил Афанасьевич не стал бы писать жалобу руководству телеканала, а счел бы эту накладку очередной шуткой неутомимого Воланда.

А тот в свою очередь что-нибудь съязвил бы по поводу речевой культуры нынешних москвичей. Ибо сам являет пример дьявольски элегантной и остроумной речи. Кто только не сравнивал Воланда со Сталиным, приводя исторические аргументы и параллели! Но сравнение сильно хромает, если учесть, как цедил слова косноязычный тиран и как блещет афоризмами и каламбурами, как поэтически чувствует слово булгаковский Сатана! «Что же это у вас, чего ни хватишься — ничего нет», «осетрина бывает только первой свежести, она же последняя»… Это концентрированный, сгущенный язык русской интеллигенции и нашей литературной классики. И уж в чем едины автор и герой — это в том, что они властно внедряют в наше читательское сознание образец высокой и всесильной речи. «Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма…», как заклинал Мандельштам, родившийся в том же году, что Булгаков…

Храним плохо. В упрощении и опошлении языка прежде всего виновны труженики слова и культуры. Многие литераторы сегодня вполне могут брякнуть что-нибудь вроде «уедь». Ограничусь буквально одним примером. На церемониях вручения литературных премий то и дело вздрагиваю от режущего слух произнесения слова «жюри» как «жури». Так говорят даже доктора филологических наук! Что, показать им авторитетный словарь, где категорически значится «не жу»? Или они так пытаются изменить норму? Да нет, они просто равнодушны к языковой гигиене, не чистят свой речевой аппарат ни утром, ни вечером.

Готовы поменять «жюри» на «жури» и некоторые специалисты, составители словарей и справочников. Но я навсегда запомню один из своих последних разговоров с подлинным рыцарем русского языка Михаилом Викторовичем Пановым (1920–2001). Это был филолог-новатор, даже авангардист в науке, однако он считал, что некоторые стихийные изменения в речевой практике не стоит спешить возводить в норму. В частности, он завещал не терять старинное произношение слова «жюри». Этому завету я следую, работая с молодежью, уговаривая студентов произносить «жюри» с мягким, «французским» «ж», как это раньше было свойственно русской интеллигенции.

И вообще — почему бы не поберечь благородную традицию, не продлить ее бытование? Вспоминаю, как с университетскими коллегами возвращался из Новгорода после научной конференции. В одном купе с нами ехала молодая москвичка привлекательной наружности. Имея высшее экономическое образование, девушка работает официанткой в модном ресторане. Прислушавшись к нашим разговорам, она сразу поняла, что попутчики профессионально связаны со словесностью. И решила проконсультироваться по волнующим ее практическим вопросам: