Андрей Столяров - Будущий огонь Страница 7

Что же касается рядовой, «фоновой» застройки Санкт-Петербурга, то с ней не церемонятся вообще. Схема здесь уже давно отработана. Дом, который приглянулся инвестору, совершенно официально признается находящимся в аварийном состоянии, жильцы в срочном порядке переселяются куда-нибудь в отдаленные новостройки, затем дом сносится, поскольку он реставрации не подлежит, и на месте его возникает нечто пышно-московско-купеческое, по своей архитектурной стилистике, абсолютно не соответствующее Петербургу. Это напоминает процесс огораживания в Англии XVI – XVIII вв., когда крестьян сгоняли с земли, чтобы увеличить господский домен. Сопротивляться этому бесполезно. Иногда путем стихийных митингов и протестов удается отстоять отдельное здание, двор или сквер, однако картину в целом это, разумеется, не меняет. Цунами больших денег, неумолимо захлестывает Петербург.

Пренебрежение «элиты» к «простонародью» выплескивается то здесь, то там. Вот, например, Филипп Киркоров (есть в России такой популярный эстрадный певец), которому не понравился на пресс-конференции вопрос журналистки, ответил на него нецензурной бранью. Скандал был грандиозный. И что в результате? А ничего. Певец заплатил умеренный штраф, а потом использовал элементы этой истории в своих выступлениях [39]. Кстати, далее был случай, когда охранник того же Филиппа Киркорова избил человека, попытавшегося с певцом поздороваться [40].

Возможно, так обнаруживает себя эхо протестантского отношения к миру, которое вместе с либерализмом проникает в Россию. Ведь протестантизм не просто утверждает тот факт, что на человеке, добившемся в жизни успеха, лежит благоволение божье. Негласно подразумевается и другое: что на человеке, который в жизни ничего не добился, такое благоволение не лежит. Подразумевается, что бедный человек – это человек богоотверженный, бедность – это кара, которую человеку назначил сам бог. А поскольку бог не бывает несправедливым, то и церемониться с бедными не имеет смысла. И вот водитель иномарки, который столкнулся автобусом, достает травматический пистолет и стреляет несколько раз по салону [41]. Он, вероятно, искренне возмущен: как это «пролетарий» посмел повредить его дорогую машину. Или водитель другой иномарки избивает пожилого мужчину, который, по его мнению, слишком медленно переходит проезжую часть [42]. «Хозяин жизни» не расположен ждать, пока ему освободит дорогу всякая нищета.

Это именно средневековая психология. Феодалу по отношению к крепостному дозволено все. Уже цитировавшийся нами российский математик Шарыгин справедливо писал, что человек, имеющий миллиард долларов, социально опасен. «Никто не может чувствовать себя в безопасности даже в случае намека на конфликт с таким человеком... И это великое благо, что большинство из нас живет далеко за пределами внимания и зоны чувствительности подобных людей [43]. Я бы только добавил, что в России, где культура отношений очень низка, опасен человек, имеющий уже миллион долларов. У него неизмеримо больше возможностей, чем у того, кто живет на среднестатистическую зарплату.

И опять хочется поставить вопрос. Почему россияне приемлют подобное положение дел? Почему они спокойно взирают на то, как государство, патологически разрастаясь, ставит под свой контроль все новые и новые сферы деятельности? Почему они так пассивны? Почему они, точно низшие классы Средневековья, мирятся со всевластием наглой и самодовольной элиты?

Ответ ищут обычно в исторических особенностях русского этноса, в его склонности к патернализму, в его привычке жить под опекой, а значит и под контролем сильного государства. В России никогда не было развитых гражданских свобод и потому россияне не осознают их первичную ценность. У них нет опыта демократического противостояния государству, нет исторического умения овеществлять права личности в пакетах социальных и экономических благ. В этом смысле гражданское сознание россиян находится на весьма низком уровне.

Однако данное объяснение не является, на наш взгляд, исчерпывающим. Оно указывает на почву, но не принимает во внимание особенности среды. Между тем в России сейчас работают новые факторы, мощно воздействующие на россиян, новые магнитуды, выстраивающие специфическую ментальную конфигурацию.

Не следует забывать, что Россия только что прошла период чрезвычайно бурных реформ, период хаоса, период умопомрачительных социальных и экономических потрясений. Нынешняя стабильность, которую россияне считают исключительно заслугой В. В. Путина, воспринимается ими как ценность, несравнимая со всем остальным. Ради нее можно и пренебречь умозрительной, с их точки зрения, гражданской свободой.

Во-вторых, сырьевое проклятие, с которого мы начали нашу статью, имеет не только негативные, но позитивные характеристики. «Золотой дождь», низвергавшийся на страну в течение нескольких лет, не мог не сказаться на материальном положении россиян. Конечно, большая часть сырьевых доходов присваивалась сначала старыми, а потом новыми олигархами, но и на долю обычных граждан тоже оставалось достаточно. Доходы россиян в этот период ощутимо росли, и это тоже рассматривалось как результат деятельности В. В. Путина.

И наконец, надо учитывать воздействие политических технологий, роль и значение которых многократно усилились в конце XX – начале XXI века. С одной стороны, идет тотальная индоктринация россиян идеями патриотизма, а с другой – такая же тотальная демонстрация социальной направленности государства. Конечно, это все не более, чем эффектный спектакль, но эффектность в постсовременности неизбежно влечет за собой эффективность. Фанфары национальных проектов звучат так оглушительно, что любая критика их воспринимается как невнятное бормотание.

В общем, можно, по-видимому, констатировать, что к исходу необычайно благоприятного «нефтяного десятилетия» в России сложился новый общественный договор, новый негласный консенсус, очень похожий на консенсус позднего советского времени. Тогда власть как бы говорила гражданам: вы нас не трогайте, не выступайте, не критикуйте, и мы вас тоже трогать не будем. Сейчас ситуация даже лучше – можно высказываться публично в малых зонах общения: на семинарах, на круглых столах, в отдельных интернет-публикациях. На это уже никто не обращает внимания. Лишь бы не покушались на главное – на право элиты распоряжаться стратегическими ресурсами государства.

Пока такой консенсус устраивает обе стороны.

Другое дело – долго ли он будет существовать?

Гроздья гнева

Современный постиндустриальный мир приобретает странные очертания. Еще недавно его политическая и экономическая география была четко фиксированной. Национальные государства обладали абсолютным суверенитетом над своими ресурсами и являлись – в лице правительств – представителями своих народов в глобальном пространстве. Планетарная структура была предельно простой: мир капитализма, возглавляемый США, мир социализма, возглавляемый, в свою очередь, Советским Союзом, и Третий мир, «геополитическое болото», большей частью, однако, поляризованное по этим осям. Предельно понятны были и правила глобального бытия, выраженные как в международным законах, так и в негласных договоренностях двух сверхдержав о сферах влияния. И хотя эти договоренности и законы время от времени нарушались, внятный структурный баланс, тем не менее, сохранялся.

Ныне вся эта красивая картография принадлежит истории. Главенствующей характеристикой мира стала неопределенность. Прежде всего утратил единство Запад: как-то внезапно, хотя предпосылки к этому создавались уже давно, возникло громадное имперское образование Европейский Союз, по экономической мощи сопоставимое с США и ставшее вполне самостоятельным игроком на международной арене. Затем, опять-таки неожиданно, выступили на передний план такие страны как Бразилия, Индия и Китай, также начавшие претендовать на роль самостоятельных персонажей глобального исторического процесса. Однако этим дело не ограничилось. Помимо классических государств, роль которых была по крайней мере ясна, очень активно начали проявлять себя совершенно новые операторы мировой экономики и политики: региональные (или ресурсные) объединения типа АТФ (Азиатско-Тихоокеанский экономический форум), НАФТА (экономическое объединение США, Мексики и Канады), ЕврАзЭс (объединение ряда постсоветских стран), ОПЕК (объединение стран – экспортеров нефти), международные институты типа ВТО (Всемирная торговая организация), МВФ (Международный валютный фонд), Всемирный банк, а также неформальные межгосударственные ассоциации типа «восьмерки», «двадцатки», Давосского экономического форума и так далее.

Конфигурации этих объединений не всегда четко определены, сферы их деятельности и влияния непрерывно меняются, данная ситуация очень напоминает текучую карту Средневековья, где границы королевств, герцогств, графств, ленных владений мгновенно смещались при малейшем изменении сил.