Дмитрий Мережковский - Россия и большевизм Страница 8

И еще знаю: никогда нигде этот вопль ужасающей радости не раздавался так, как сейчас в России.

«И непонятною тоскою уже загорелась земля; черствее и черствее становится жизнь; все мельчает и мелеет, и возрастает только в виду всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днем неизмеримейшего роста. Все глухо, могила повсюду. Боже! пусто и страшно становится в Твоем мире! — Отчего же одному русскому еще кажется, что праздник этот празднуется, как следует и празднуется так в одной его земле? Мечта ли это? Но зачем же эта мечта не приходит ни к кому другому, кроме русского?.. Лучше ли мы „других народов“? Ближе мы жизнью ко Христу, чем они? Никого мы не лучше. Хуже мы всех прочих. Но есть в нашей душе то, что нам пророчит: у нас прежде, нежели во всякой другой земле, празднуется Светлое Воскресение Христово!»

Прав Гоголь. В эту Светлую ночь, мы русские изгнанники, припадая ухом к чужой земле, слышим из России доносящиеся «гулы всезвонных колоколов», и нигде этот праздник не праздновался так, как в России сейчас.

Случайно или не случайно, именно в этом году, самом страшном из всех наших годов и даже из трех последних, страшнейшем, совпали в России два праздника — 1-е мая, «красная пасха» Интернационала, грядущего большевизма всемирного, и Воскресение Христово, тоже «Пасха Красная», о которой в церковной песне поется. Два красных солнца — из крови восходящее солнце любви и заходящее в кровь.

Кто с кем борется в этих двух солнцах и за какие судьбы мира, это мы, русские, знаем, только мы одни, и никто кроме нас. Знание это купили мы ценою неимоверною и уже ни за какую цену его не продадим. И пусть «никого мы не лучше, а хуже всех»; пусть сейчас Россия — одна, как еще никогда никакой народ не был один, покинута, отвержена презренна, поругана, оплевана, терном венчана, пронзена, распята, — весь мир услышит некогда то, что мы сейчас говорим: воскреснет Россия, потому что Христос воскрес.

Париж

СТРАШНОЕ ПИСЬМО[18]

Я получил страшное письмо из России. Мы, русские, получаем оттуда много страшных писем, но такого еще никогда.

Что сказать о нем? Что прибавить? Нельзя говорить об этом. Нет слов. Слова могут только умалить несказанный ужас письма.

Несказанность и небывалость есть главный признак всего, что сейчас происходит в России. Такой скорби от начала мира не было, и таких слов не говорилось еще никогда. Будущий историк, если только у наших дней вообще будет история, если история мира уже не кончилась, — укажет на это письмо, как на памятник единственный, — страшнейшее из наших страшных дней.

Но прочтите сами и кто бы вы ни были великий или малый, счастливый или несчастный, добрый или злой, вы поймете почему я не могу говорить об этом.

Вот оно, это письмо.

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа да поможет Мир детям России. Мы, матери, обреченные на смерть этой зимой от голода, холода, от болезней, которых не сможем уже перенести от истощения, которых не выдержат наши переполненные мукой сердца, мы просим людей всего мира — взять отсюда наших детей, дабы не разделили они, ни в чем не повинные, нашей страшной участи. Дабы могли мы, хотя бы этой ценою, — добровольной и вечной разлуки с ними на земле, искупить вину нашу перед ними, дав им жизнь горше смерти. Все, кто имел детей и потерял их! Все, кто имеет и боится потерять их! Памятью, именем ваших детей призываем вас, да не останьтесь глухи к нам, молящим вас за детей своих!

Избавьте нас от ужаса, от безумия видеть их погибающими и быть бессильными — уж не помочь, а хоть бы только облегчить их страдания.

Мир! Возьми наших детей! Возьми за пределы нашего ада, пока еще есть в них сила расти и жить. Быть, как все дети, которые могут громко говорить об отцах и братьях, не боясь быть замученными за то, что они не дети палачей!.. Которые могут учиться!.. Есть ежедневно!

Мир Божий, вырви их из рук богоотступников и палачей! Сжальтесь над ними, не знающими ни единой радости, доступной ребенку последнего бедняка в других счастливых странах!

Что будет с ними, если мы, матери, погибнем раньше их, оставим их здесь одних…

О нас — не думайте. Нам для самих себя все — все равно. Для нас спасенья нет. Мы уже не мечтаем вырваться отсюда. Но мы будем счастливы единственным счастьем матерей, знающих, что их детям хорошо. Мы будем сыты каждым куском хлеба, который мысленными очами увидим в руках наших детей, когда они будут далеко отсюда. Мы будем согреты, зная, что они — в тепле. Мы уже ничего не будем бояться здесь, зная, что они — в безопасности. И сама смерть будет нам радостна, ибо мы верим, что души наши будут видеть, как они растут честными людьми, любящими Родину.

Вам, люди всего мира, завещаем мы нашу последнюю и единственную мольбу: придите за нашими детьми! Возьмите их отсюда скорей.

Каждый час отнимает силы. Голодные, раздетые, мы не вынесем холода.

Дети, счастливые дети счастливых стран! Просите и вы за наших детей!

Мы не смеем подписать наших имен. Мы не смеем даже написать в какой части несчастной России влачим мы наши дни, чтобы не навлечь гнева палачей. Но когда мы услышим, что мир послал за нашими детьми, мы приведем их вам, и никакая сила не удержит нас и не помешает нам.

Услышьте нас!»

Под письмом 44 креста вместо подписей. Начертаны они углем, карандашом, копотью, два чернилами и десять кровью.

Не могу говорить об этом письме. Не о нем скажу и не о том, что сейчас происходит в России, — в письме это несказанное сказано, — а о том, что происходит в Европе, в мире, и о чем никто не говорит. Пробудилась ли в мире совесть человеческая и страх Божий? Народы, государства, правительства поняли ли, наконец, что они сделали, что они делают не только с Россией, но и сами с собой, помогая палачам России? Не думаю. Если бы они это поняли, то Россия уже освободилась бы. Но, может быть, отдельные люди, одинокие личности, действительно, поняли и хотят спасти миллионы гибнущих русских людей, самих себя спасти, потому что гибель России есть гибель Европы, гибель мира. Вот этим то отдельным людям я говорю: вчитайтесь в письмо, как следует. Услышьте вопль русских матерей и вашей собственной матери, великой Матери Земли, вами поруганной, которая все еще носит вас, но устала носить. Услышьте и поймите этот вопль: «Мир, возьми наших детей! Возьми за пределы нашего ада! Вырви их из рук богоотступников и палачей!»

Слышите? Такой любви, такой скорби никогда еще не было в мире. И о чем молят матери? О хлебе для детей своих умирающих от голода? Нет, не о хлебе! Знают они так же хорошо, как знаем все мы, русские люди, до конца понявшие то, что сейчас происходит там в России, что нельзя спасти жертвы руками палачей, нельзя спасти убиваемых руками убийц, нельзя прекратить муки ада, оставляя мучимых в аду, нельзя согласиться с дьяволом.

Люди! Ведь есть же люди в мире, не все еще звери и дьяволы. Поймите, люди: не о хлебе просят для голодных детей своих русские матери, а о большем, — о том, чтобы взяли детей их из ада, вырвали из рук дьявола. Поймите: в России сейчас рабство и голод — одно и тоже, одно и тоже, свобода и хлеб. Сколько бы ни посылали вы хлеба голодным, — вы не накормите их, а только усилите голод — и спасете не жертву, а палачей, не развяжете петлю, а затянете. Поднести хлеб ко рту голодных в тюрьме мимо тюремщика вы не можете. А если б и могли, то все равно не спасете их от муки ада. Это не я говорю вам — это говорят матери детей, умирающих от голода. Быть рабами сытыми, тело спасти и погубить душу, «детям не мочь говорить громко об отцах и братьях своих, не боясь быть замученными за то, что они не дети палачей», — вот ад, вот смерть страшнее всех смертей.

Не лгите же, люди, не лгите себе и другим, не говорите, что вы, из человеколюбия, людей в аду оставляете, соглашаетесь для Бога с дьяволом.

Нансены, и все вы «человеколюбцы», хочу верить человеколюбцы воистину, как же вы не видите, кто с вами? Как не понимаете, чему обрадовался дьявол, заключив с вами союз? И неужели не слышите вы, как смеется он над вашим святым знаменьем, над Красным Крестом — красным от крови не человеческой?

Нет, не знают еще своего последнего ужаса русские матери, не знают, что Россия — между двумя огнями, двумя смертями, двумя адами. Из огня в огонь, из смерти в смерть, из ада в ад, от дьявола к дьяволу, от русского — к всемирному.

А если вы сами не лгать уже не можете, люди, то дайте же правду сказать хоть другим.

Мы, русские, знаем, чего вам нужно, палачи всемирные. «Где труп, там соберутся орлы». Вы не орлы, а только вороны да коршуны-стервятники. Вам нужно превратить Россию в «колонию», «концессию», в падаль, чтобы напитаться падалью. Вот для чего вы слетаетесь, чтобы добить полумертвую, выклевать очи полуживой. Берегитесь, не рано ли начали. А если не рано, то добивайте просто, «честно». Поучитесь этому у ваших братьев, русских палачей.