Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6268 ( № 13 2010) Страница 8

Поэтому даже не прозаиков самих из этой группы «новых реалистов», а скорее, критика Павла Басинского можно упрекнуть в недостаточности усилий по продвижению талантливых писателей на ведущие идеологические позиции в нашем обществе. Или время ещё не пришло? В очередной раз как крупное литературное явление «новые реалисты» не состоялись. Каждый находил себя в одиночку. Я уже писал, что все девяностые и нулевые годы в нашей литературе было много ярких талантливых одиночек, но как бы отсутствовал литературный процесс, отсутствовало общее космическое поле. Не было импульса развития самого общества.

И вот уже по третьему кругу новые молодые критики, тот же Рудалёв, Левенталь, Беляков, попробовали уловить третье дыхание «нового реализма». Кстати, небрендовый, повторяющийся термин можно заменить другим. Например, «новые левые», ибо большинство молодых прозаиков занимает левые политические позиции, или «протестная литература», «новая социальность» – какой термин приживётся, тот и останется в истории и литературы и общества. Я согласен с утверждением Рудалёва: «Молодой писатель – существо социальное. Не возьмёте в реалисты – пойдёт в «метафизики»…» И в самом деле, на тусовках мамлеевско-сибирцевского клуба метафизиков, на встречах нового Гражданского литературного форума увидишь всё тех же Захара Прилепина и Романа Сенчина, Сергея Шаргунова и Дениса Гуцко. Объединяет всех якобы «метафизиков» и якобы реалистов попытка прорыва из душного безнебесного пространства литературы. Отказ от литературной камерности. Безоговорочно согласен с Вадимом Левенталем: «Новый язык возникает тогда и только тогда, когда слова, которыми выражали истину раньше, стираются, дух испаряется из них, как из музейных экспонатов, и вот для того, что пришло мне в голову, нет готовых слов – их приходится изобретать заново. Что, Пушкин занимался тем, что приращивал смыслы? Толстой изобретал язык? Маяковский формально экспериментировал? Задним числом мы признаём это, но секрет в другом: этим людям важно было сказать то, что их мучило, и только во-вторых, чтобы это сказать, пришлось обновить язык».

В нынешний период кризиса мечты о будущем, кризиса всяческих идей и смыслов эта попытка молодых писателей дорогого стоит. И есть уже крепкие кирпичики в фундаменте новой мечты. Это и «Санькя» Прилепина, и «Ёлтышевы» Сенчина, и «Я – чеченец» Садулаева, и «Библиотекарь» Елизарова, и «Челобитная» Емелина. Кто из них лично прорвётся в большую литературу – время покажет. Главное – не заблудиться в хороводе тусовок, понять, что все пиары и шумиха проходят, а остаются только сами книги, вошедшие в стержневую словесность русской литературы. Впрочем, думаю, что их молодые идеологи это понимают. Тот же Левенталь пишет: «Великая литература может быть только у народа с великой судьбой. В тихой уютной маленькой стране, у народа без мечты, в государстве без имперских амбиций не может быть великого поэта. Тут уж надо выбирать…»

И пусть сосуществуют наряду со стержневой словесностью книги Иличевского, Славниковой, Михаила Шишкина или даже Макса Фрая, как сосуществовали наряду с большой литературой, с книгами Андрея Платонова и Михаила Шолохова, Александра Фадеева и Михаила Булгакова в двадцатые-тридцатые годы ХХ века книги Добычина или Вагинова. Но никогда замечательные и любимые мною Константин Вагинов или Леонид Добычин не определяли и не будут определять космос русской литературы, нашу стержневую словесность. Камерность в литературе хороша, когда есть литература великого смысла. Прорвутся ли наши молодые «новые реалисты» к новому смыслу эпохи? К космосу в своей прозе? Будем надеяться. Знаю только, что тот, кто не пытается прорваться, никуда и не прорвётся.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Нагая свобода

Литература

Нагая свобода

ЛИТПРОЗЕКТОР

Ольга ШАТОХИНА

Последняя книга покойного Василия Аксёнова – безусловно, подарок для любителей разгадывать ребус на тему, кого автор вывел в качестве того или иного персонажа.

Чтобы современный читатель, иной раз убеждённый, что, переворачивая страницы, он уже трудится как Стаханов, даны подсказки, да что там – прямо-таки инструкции по дешифровке.

«Вот, например, Роберт Эр. Читатель сразу понимает, что речь идёт о Роберте Рождественском, который любил подписываться инициалами «Р. Р»… Кукуш Октава – это живая маска для Булата Окуджавы. Булат – это сталь, оружие, слово, не очень-то соответствующее мягкому, грустному характеру нашего гения… Евтушенко получил имя, возникшее на фонетической близости, – Ян Тушинский… Андрей Андреевич Вознесенский в романной ипостаси стал Антоном Антоновичем Андреотисом… Гениальная Белла Ахмадулина становится просто Нэллой, а её фамилия превращается просто в возглас восторга – Аххо!».

Так что искатели потаённых смыслов не перетрудятся – всё как на ладони. Смакуй не хочу.

Но вот кому следует читать с осторожностью, так это трепетным душам, всё ещё верящим, что творческие деятели-«шестидесятники» были представителями особой человеческой породы, лучшей и возвышенной, нежели прочие хомо сапиенсы, «не люди – львы, орлы, киты».

«…И продолжали творить, несмотря ни на что, – гласит аннотация к роману. – Именно эту жажду творчества, которую невозможно убить никаким режимом, и называет Аксёнов таинственной страстью».

О творчестве, конечно, речь идёт. Но чаще всего оно оказывается не доминантой, а дополнением, украшением, оправданием того, что, собственно, и именуется с незапамятных времён страстью. Или похотью. Причём без всяких тайн.

«В этой бухте, очевидно, бытует лозунг «стакана воды», как это было в большевистских ячейках Двадцатых, а сейчас практикуется в левых коммунах Запада».

Нет, оно понятно, творческие люди – они тоже люди, пусть и безо всякого «сверх», а у тёплого моря в Коктебеле так и тем паче… И если верить «Таинственной страсти», так получится, что главная битва за свободу творчества и совести разыгрывалась вокруг права носить шорты на набережной, пить всё, что с градусом, где придётся, и, конечно, резвиться в кустах и альковах безо всякой оглядки на приличия.

«Он очнулся в своём полулюксе. Шёл третий час утра… А где же Фоска? Почему тебя нет рядом, вруха? Он упал спиной на подушку. Вот обещала, да не пришла… Вот и все вы такие бабы-бабы-двери-хлоп-бабы-прыгают-в-сугроб! Обещаете приду-приду, а сами там с мужьями какими-то валандаетесь… С женщинами у Антоши были довольно сложные отношения, если можно так сказать о тотальной нехватке отношений. В оральном смысле, то есть на чтениях, он их возносил, но дальше редко продвигался. Но всё-таки продвигался. Есть женщины, которые могут это подтвердить. Правда, большинство из них, то есть из несовершеннолетних… Его женщина – это Эвтерпа… Все его гормоны принадлежат Ей. То, что может остаться, будет роздано бабам… Дверь открылась без стука, и тут же через порог перешагнула волшебная Фоска. Сбросив платье, которое, словно животное ласка, легло рядом с отчаявшимся пиджаком, она прыгнула в постель… «Какой ты мощный, какой ты немолодых дам мучитель…»

Тем временем злобная тоталитарная власть готовит атаку на Пражскую весну и коктебельскую богему во главе с мисс Карадаг одновременно. Озабочены атакующие тем же самым.

«Пограничный катер «Кречет» с двумя скорострельными пушками медленно приближался к Львиной бухте… Старлей Пахом, стоя в рубке, слышал, как матросы переговаривались с нехорошими, прямо скажем, с говёнными улыбками. Тема была основная – бабы. Тут, у этих антисоветчиков, кадры – уссаться мало! Надо будет мужиков загнать в трюм, а девок – в «Тронный зал» и всех там… Начали ржать и даже кататься от смеха по палубе… Значит так, эту Миску, если возьмём, пропустим через всю команду и экипаж; понятно, салаки?.. Командующий идиотской операцией старлей Пахомов… сел на гальку и стал вспоминать свою любимую цитату: «Чёрт догадал родиться мне в России с душою и талантом».

Такие вот у нас лейтенанты нежные, прямо как в известном анекдоте. Но разочарование группы захвата, не обнаружившей ничего, «кроме маленькой пластмассовой заколки для женских волос» и консервных жестянок, наверняка померкнет перед накрывающей читателя волной дежавю. Что-то есть такое подозрительно знакомое в этих гнусных происках тоталитаризма.

Да вот, собственно…

«Ехно-Егерну досталось по фигуре пальтецо на рыбьем меху и шапка пирожком. Он всерьёз опасался за свои уши, но грел себя надеждой, что этот день будет для него поворотным, что дерзкое нападение и захват гнезда революционеров вновь поднимут его до достойных высот…