Юрий Галенович - Россия и Китай в XX веке: граница Страница 83

К 1969 г. обстановка на границе становилась все более тревожной. Инциденты происходили все чаще, правда, при этом еще не применялось оружие. Если бы были подписаны соглашения, подготовленные в ходе консультаций 1964 г., тогда к 1969 г. не было бы и вопроса об островах на реках, в том числе и вопроса об острове Даманском. Он, кстати, отошел бы к Китайской Народной Республике.

Мина конфликта на Даманском, возможность возникновения вооруженного столкновения там была заложена именно заявлением Мао Цзэдуна о территориальном счете к нашей стране в 1964 г.

В отношениях между сторонами, каждая из которых обладает самоуважением и чувством собственного достоинства, строго относится к вопросу о своем суверенитете, изменения границы могут происходить не путем давления, применения силы или фактического изменения ситуации на местности, но только на основании юридических документов, при согласии с ними обеих сторон. Поэтому наша сторона была готова в любой момент вернуться за стол пограничных переговоров и вести их на основе уже согласованных принципов, в частности, принципа проведения линии границы по главному фарватеру на судоходных и по середине несудоходных рек. Но естественно, продолжала охранять существовавшие в то время в соответствии с двусторонними договорами границы.

Именно на этом основании наши пограничники делали устные представления своим коллегам из КНР, когда речь шла о появлении пограндозоров соседей на острове Даманском. Во время очередной встречи таких пограндозоров и произошли трагические события, описанные выше.

Необходимо также сказать, что никто в Москве, ни высший руководитель, в то время Л. И. Брежнев, ни другие лидеры, не исходили из того, что на советско-китайской границе возможно применение оружия; во всяком случае, они полностью исключали применение оружия с нашей стороны. В соответствии с указаниями из Москвы политическая работа с пограничниками проводилась в том духе, что, несмотря на обострение двусторонних отношений, особенно в сфере идеологии, армия КНР, ее погранвойска, это все-таки рабоче-крестьянская армия, которая никогда не будет стрелять в своих братьев по классу — наших рабочих и крестьян, одетых в военную форму.

В Москве, в ЦК партии, никто не желал ни слышать, ни верить в то, что со стороны КНР может быть применено оружие, начата стрельба. Поэтому события 2 марта 1969 г. прозвучали как гром среди ясного неба, потрясли наших руководителей. Я вспоминаю, как один из опытных специалистов по Китаю, работавший в ЦК партии, чуть ли не на следующий день в разговоре со мной говорил, что до 2 марта он никогда не поверил бы, что китайцы будут стрелять в нас на границе.

Эти события потрясли не только руководителей, но и весь народ. Этот факт еще и сегодня не до конца учитывается и в нашей стране и за ее пределами.

В нашем сознании должен был произойти подлинный переворот. Ведь и в обыденном сознании, и в рассуждениях руководителей страны (к тому времени Н. С. Хрущева уже не было в их числе пять лет) не подвергалась сомнению мысль о том, что существует коренное различие в отношениях между социалистическими странами и в отношениях между социалистическими и капиталистическими странами. Война представлялась возможной для социалистических стран только со странами капиталистическими, но никак не между социалистическими странами. Сама мысль об этом просто не существовала в сознании людей в СССР. Все у нас полагали, что в отношениях двух социалистических государств немыслима не только война, но даже недопустима сама мысль о применении оружия друг против друга. Оружие можно было применять, как тогда полагали в нашей стране на уровне обыденного сознания, только против внешнего врага, которым никак не могла быть социалистическая страна. А внешними врагами могли быть только капиталистические государства. Поэтому применение оружия — это то, что никак не соотносилось в нашей стране с разногласиями между нашей страной и КНР.

Свою роль играла также мысль о том, что тогдашний руководитель КПК-КНР Мао Цзэдун — это человек хотя и «с загибами», но одной с нами идеологии, марксист, коммунист, а следовательно, все отношения с ним большинство людей в нашей стране видели до 2 марта 1969 г. как отношения в семье, где возможны ссоры, но никак не возможна и немыслима война.

События 2 марта разрушили в СССР, в нашем народе прежнее представление о Мао Цзэдуне и его приверженцах, о характере наших двусторонних отношений. Вот тут-то и возникло ощущение, что со стороны Мао Цзэдуна и его последователей нам может грозить опасность войны. До этого таких мыслей в нашем сознании просто не было. Эти мысли усиливались при воспоминании о заявлении того же Мао Цзэдуна, сделанном еще в 1964 г.: Китай, дескать, еще не предъявлял нашей стране «счет» в полтора миллиона квадратных километров территории. Эти слова Мао Цзэдуна стали по-иному восприниматься после событий на острове Даманском в 1969 г.

Так Мао Цзэдун сделал два шага, которые нанесли огромный урон нашим двусторонним отношениям и создали такое недоверие к Мао Цзэдуну и его последователям, которое до сих пор сохраняется в сознании людей в нашей стране.

Необходимо повторить, что до событий на острове Даманском в марте 1969 г. народ нашей страны воспитывался в том духе, что с точки зрения марксизма-ленинизма война между социалистическими странами недопустима, немыслима, исключается. Мало того, война с Китаем, применение оружия в отношениях с Китаем исключались из ментальности нашего населения полностью, ибо к таким выводам нас тогда подводило наше видение истории отношений с Китаем. У нас господствовало представление, что мы до той поры никогда не воевали с Китаем. Напротив, мы вместе сражались с ним против агрессоров, особенно японских. Люди в нашей стране не допускали и мысли о том, что возможна стрельба на китайской границе.

Своими действиями в марте 1969 г. Мао Цзэдун вызвал и у нас мысль о возможности войны между нашими странами. И не случайно сразу же после начала стрельбы на границе 2 марта 1969 г. Л. И. Брежнев спросил у начальника пограничных войск (в то время В. А. Матросова), не означает ли это, что возможна война. В. А. Матросов ответил, что, судя по имеющимся у пограничников данным, война невозможна. Л. И. Брежнев мог вздохнуть спокойно и ориентироваться пока на вооруженные провокации со стороны КНР на границе, но не более того. Однако сама постановка Л. И. Брежневым такого вопроса свидетельствовала о том, что в его сознании происходил переворот; ему тоже пришлось задумываться об опасности и возможности нападения на нас, войны против нас со стороны Мао Цзэдуна.

Думаю, что после этих событий Л. И. Брежнев еще больше укрепился в своей мысли о том, что с Мао Цзэдуном нужно ухо держать востро, что Мао Цзэдун — это маньяк. Иначе говоря, его действия могут быть иррациональными даже тогда, когда речь идет о самых серьезных проблемах международных отношений, мировой политики. Возможно, что именно эта акция и подвигла Л. И. Брежнева на то, чтобы взять курс на разрядку в отношениях с США и на достижение согласия с президентом США по вопросу о том, что главная задача двух мировых лидеров, руководителей СССР и США, состояла в то время в том, чтобы не допустить мировой войны. С Мао Цзэдуном, как верно почувствовал Л. И. Брежнев, о такой договоренности не могло быть и речи.

Возвращаясь к событиям 60-х гг., нужно также сказать, что некоторые китаеведы предупреждали руководителей СССР о возможности открытия со стороны КНР огня на границе, а потому думали о необходимости проведения загодя переговоров с Пекином, с тем чтобы довести до сведения китайских руководителей, что мы предвидим возможные их действия и поэтому предлагаем обеим сторонам еще раз задуматься и предпринять меры для того, чтобы, несмотря на разногласия по вопросам, касающимся границ и территорий, несмотря на идейные и политические разногласия иного толка, ни та, ни другая сторона не применяла оружие, чтобы война между нами исключалась на вечные времена. К сожалению, в высшем руководстве в Москве не нашлось людей, которые прислушались бы к такого рода предупреждениям.

Осенью 1967 г. и в январе 1969 г. я дважды пытался предупредить о возможном применении оружия с китайской стороны на нашей границе. К несчастью, эти предупреждения вязли в бюрократическом песке.

И наши руководители, и наше население, за исключением немногих людей, понимавших грозившую опасность, исходили из того, что ничего делать в этом отношении не нужно, что все равно стрельбы на границе не будет.

После того как в марте 1969 г. произошли вооруженные столкновения на острове Даманском, картина событий представлялась следующим образом.

Мао Цзэдун, обладавший абсолютной властью в КНР и в КПК (напомним, что это был самый разгар «культурной революции» в Китае), санкционировал применение огнестрельного оружия на границе. Он взял курс на то, чтобы пролитой кровью разделить два наших народа. За Мао Цзэдуном следовал Чжоу Эньлай. В листовках, распространявшихся в то время в Пекине, приводилось его высказывание о том, что «пограничная война» с СССР возникнет раньше, чем война КНР с США. Так Чжоу Эньлай, с одной стороны, готовил почву для перемен в отношениях Пекина и Вашингтона и, с другой стороны, делал как бы обычной мысль о войне между нашими двумя странами.