Юрий Галенович - Россия и Китай в XX веке: граница Страница 84

Мао Цзэдун, обладавший абсолютной властью в КНР и в КПК (напомним, что это был самый разгар «культурной революции» в Китае), санкционировал применение огнестрельного оружия на границе. Он взял курс на то, чтобы пролитой кровью разделить два наших народа. За Мао Цзэдуном следовал Чжоу Эньлай. В листовках, распространявшихся в то время в Пекине, приводилось его высказывание о том, что «пограничная война» с СССР возникнет раньше, чем война КНР с США. Так Чжоу Эньлай, с одной стороны, готовил почву для перемен в отношениях Пекина и Вашингтона и, с другой стороны, делал как бы обычной мысль о войне между нашими двумя странами.

В Москве общепринятой была мысль о том, что в стране, где у власти находится коммунистическая партия, только ее высший руководитель может принять решение о применении огнестрельного оружия на границе, о начале «пограничной войны». В нашей стране не было сомнений в том, что начало стрельбы на границе было санкционировано Мао Цзэдуном. Следовательно, только он и мог отдать приказ о ее прекращении.

Прямой путь к Мао Цзэдуну был невозможен, но, с точки зрения части руководителей в Москве, существовала возможность обратиться к его ближайшему помощнику в международных делах, к главе правительства КНР Чжоу Эньлаю.

В то время первым лицом в Москве был Л. И. Брежнев, который, очевидно с умыслом, отдавал как бы на откуп Председателю Совета Министров СССР А. Н. Косыгину реализацию очередных шагов в отношениях с КНР. Вероятно, А. Н. Косыгин думал, что возможность встречи и переговоров с Чжоу Эньлаем остается. При этом А. Н. Косыгин считал главной целью немедленное прекращение стрельбы на границе с обеих сторон.

Столкновения с применением оружия в районе острова Даманский имели место 2 и 15 марта 1969 г., а во второй половине марта А. Н. Косыгин вызвал в свой рабочий кабинет в Кремле одного из сотрудников аппарата ЦК КПСС, который хорошо владел китайским языком, и велел ему позвонить по еще формально сохранявшейся «горячей линии» телефонной связи с Пекином. Алексей Николаевич Косыгин сказал, что он хотел бы поговорить с главой правительства КНР Чжоу Эньлаем.

Это означает, помимо всего остального, что после осмысления произошедших событий руководители в Москве первыми показали, что они хотели бы прекращения стрельбы на границе и начала переговоров. Они сделали этот шаг, несмотря на уверенность в том, что вина за начало применения огнестрельного оружия лежит на Мао Цзэдуне.

Когда прозвучал звонок из Москвы, дежурный, находившийся у телефонного аппарата в Пекине, выслушал изложение слов А. Н. Косыгина. После паузы прозвучал ответ, что «с советскими ревизионистами нам не о чем разговаривать».

А. Н. Косыгин, которому были переведены эти слова, велел повторить его запрос о разговоре с Чжоу Эньлаем, подчеркнув, что Председатель Совета Министров СССР хотел бы поговорить с Премьером Госсовета КНР. Из Пекина прозвучал тот же ответ.

Так попытка Москвы вступить в переговоры была отвергнута Пекином.

Прошло немного дней после этой неудачной попытки, и несколько человек в Москве (в том числе и автор) обратили внимание на то, что Линь Бяо, единственный в то время заместитель председателя ЦК КПК Мао Цзэдуна, выступая с докладом на IX съезде КПК в начале апреля 1969 г., сделал совершенно неожиданный шаг. Он раскрыл и перед всем миром, и перед населением Китая, и перед партией, не говоря уже о руководителях КПК-КНР на всех уровнях, тот факт, что после вооруженных столкновений на советско-китайской границе в марте 1969 г. Москва — в лице второго человека в государстве, главы правительства! — обратилась в Пекин с предложением обменяться мнениями по линии «горячей связи». Иначе говоря, Линь Бяо оповещал, что Москва хочет прекращения огня на границе.

Из этого можно было сделать вывод о том, что Линь Бяо не только сам не отдавал приказа о начале стрельбы на границе, но и был заинтересован в том, чтобы снять с себя всякую возможную ответственность и за начало, и за продолжение такого рода инцидентов. Более того, Линь Бяо проявил заинтересованность в том, чтобы предать гласности тот факт, что, несмотря на предложение Москвы, стрельба не прекратилась и переговоры между сторонами не начались.

По сути дела, Линь Бяо показывал, что он бы предпочел переговоры с Москвой продолжению вооруженных столкновений на границе. Он как бы выгораживал Мао Цзэдуна и прозрачно намекал, что ответственность за доведение отношений до такого уровня и за отказ от переговоров с Москвой ложится на Чжоу Эньлая. Хотя в КПК для всех ее руководителей было очевидно, что Линь Бяо в данном случае осуждает действия не только и не столько Чжоу Эньлая, сколько Мао Цзэдуна, без санкции которого Чжоу Эньлай не делал ни одного шага.

Кстати сказать, в то время некоторым китаеведам в Москве, и мне в том числе, представлялось, что некоторые военачальники в КНР — маршалы Чжу Дэй и Пэн Дэхуай, которые всегда выступали за исключительно мирные отношения, прочные отношения военного сотрудничества, не допускали и мысли о возможности военного столкновения между нашими странами и тем более были против войны между Китаем и СССР.

Выступление Линь Бяо также показывало, что в руководстве КПК-КНР в то время шла серьезная борьба по вопросу о том, как строить отношения с нашей страной и с США. И если Мао Цзэдун и его внешнеполитическая тень Чжоу Эньлай полагали, что главная цель состояла тогда в изменении характера отношений между Пекином и Вашингтоном, в нормализации и налаживании этих отношений, причем в случае необходимости и за счет пролития крови на советско-китайской границе, то Линь Бяо полагал, и это следовало, в частности, из его доклада на IX съезде КПК, что спор с Москвой — это ссора в своей социалистической семье, пусть серьезная, но среди своих. Тогда как с США у КНР, у социалистического государства, существуют несомненно более серьезные противоречия, чем с СССР. Линь Бяо мог соглашаться и на нормализацию отношений с США, но при известных условиях.

Таковы были в то время позиции Линь Бяо и Чжоу Эньлая, их взгляды на отношения с нашей страной.

В связи с этим можно вспомнить о случае, свидетелем которого я был в 1965 г. во время визита А. Н. Косыгина в Пекин. Разговаривая на аэродроме с встречавшим его Чжоу Эньлаем, А. Н. Косыгин, в частности, спросил: «Мы, в Москве, знаем вас; знаем товарища Мао Цзэдуна. А кто такой этот Линь Бяо?» Тогда этот вопрос остался практически без ответа. И вот спустя четыре года А. Н. Косыгин, после неудачной попытки поговорить с Чжоу Эньлаем и спустя короткое время после появления доклада Линь Бяо, мог попытаться по-новому ответить на свой же вопрос.

До событий на Даманском граница с Китаем не была укреплена. В наших газетах того времени приводился характернейший факт: во время мартовского боя ящики с патронами подвозили к заставе у острова Даманский окрестные крестьяне на дровнях.

После 2 марта 1969 г. перестрелки и бои местного значения на границе продолжались. При этом применение оружия на границе с нашей стороны было поставлено в Москве под строжайший контроль. Было дано распоряжение открывать огонь, причем из специально и точно оговоренных огневых средств, только после получения разрешения на это от имени руководства ЦК КПСС. Поэтому перед началом ответной стрельбы с нашей стороны всегда была некоторая «пауза»… В Пекине, очевидно, прекрасно понимали, каков механизм принятия решений в Москве и как это связано с применением оружия нашей стороной.

Огонь на острове Даманском прекратился 15 марта 1969 г., сразу же после того, как с нашей стороны впервые была применена система залпового огня «Град». При этом китайская сторона понесла большие потери. Очевидно, что после этого из Пекина поступил приказ больше не открывать стрельбу в районе острова Даманский.

Мне представляется, что Мао Цзэдун сначала теоретически открыл путь к применению оружия против нашей страны, ввел в теоретический и идеологический арсенал своей партии мысль о допустимости войны против СССР. Затем он санкционировал применение огня на границе. Мао Цзэдун взял курс на подготовку к войне.

В Пекине в 1966–1967 гг. на стенах домов можно было прочитать призывы типа: «СССР — наш враг!» В непосредственной близости от посольства СССР в КНР вывешивались многочисленные лозунги воинственного националистического содержания. В типичной дацзыбао будущие врачи, студенты Пекинского института китайской медицины писали:

«Довольно! Довольно! Довольно! В наших сердцах клокочет вся старая и новая ненависть! Мы не забудем о ней ни через сто, ни через тысячу, ни через десять тысяч лет. Мы обязательно отомстим. Сейчас мы не мстим только потому, что еще не пришло время мщения. Когда же настанет это время, мы сдерем с вас шкуру, вытянем из вас жилы, сожжем ваши трупы и прах развеем по ветру!

(Подписи:) Лю Цзиньшэн, Чжан Кайсюань, Чжоу Инъю. (Дата:) 20 августа 1966 г.»