Русская жизнь-цитаты 21-31.08.2022 - Русская жизнь-цитаты Страница 9

Странное обаяние отвратительного,"Не успели большевики взять власть в свои руки в 1917, как им пришлось создать параллельное государство — ЧК. В 1991, не успев взять власть в свои руки, Ельцин создает предпосылки для воссоздания чекистского правления, уже к середине 1990-х не оставив никаких шансов российскому демократическому движению.  За двадцатый век сложился новый русский язык управления и культурного господства, который успешно прятался за языком русской литературы и науки, как Сталин в 1937 году прятал свое истинное лицо под маской покойника Пушкина, столетие со дня смерти которого стало важнейшим национальным праздником. Сталин очень ловко расставил вехи: русского поэта убил коварный иноземец. Со Сталиным и его слугами в культуру двадцатого века шагнул хам, почти тот самый, о котором предупреждал Мережковский. В Ельцине, а потом в Путине он нашел свое эстетическое завершение.",Странное обаяние отвратительного,https://www.rfi.fr/ru/%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D1%8F/20220821-%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%B5-%D0%BE%D0%B1%D0%B0%D1%8F%D0%BD%D0%B8%D0%B5-%D0%BE%D1%82%D0%B2%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B8%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE?fbclid=IwAR1nKwmcGdY64rbKJD7VmkVB2g1HKgVDDT4p5vFq0CAmbV3-AKlMROTWnpM,2022-08-22 03:09:01 -0400

Facebook,"«История одного немца. Частный человек против тысячелетнего рейха» Себастьяна Хаффнера, изданная в России года три, кажется, назад, - это прямо идеальное чтение для сейчас. Вот один фрагмент – про то, что немцы распорядились своей свободой и спокойствием конца 1920-х – начала 1930-х не лучше, чем россияне своей свободой 1990-х (в которой не было спокойствия), не зная, что делать с этим подарком:  После 1926 года в политике не нашлось ничего достойного обсуждения. Газетчики искали материал для броских заголовков в других странах. Не было ничего нового в Германии, все было в порядке, все шло своим чередом. Время от времени случались перемены в правительстве: у власти оказывались то правые партии, то левые. Больших различий между ними мы не замечали. Это означало: мир, никаких кризисов, business as usual. Во всем чувствовалась разумная мера свободы, покоя, порядка и благожелательного либерализма. Хорошие зарплаты, хорошие продукты и немного общественной скуки.  Каждому немцу было возвращено право жить своей частной жизнью. Каждому со всей сердечностью было предложено обустраивать свою личную жизнь по своему вкусу и быть счастливым на свой манер. Однако тут-то и произошло нечто странное — я думаю, что это «странное» было одним из фундаментальнейших политических событий нашего времени, хотя его и не заметила ни одна из газет: новые возможности остались невостребованными, на них почти не откликнулись. Никто не захотел ни личного счастья, ни приватной, частной жизни. Выяснилось, что целое поколение в Германии просто не знает, что делать с подарком под названием «свободная, независимая, частная жизнь». Поколение немцев, родившихся в 1890-е и 1900-е годы, было приучено к тому, что все содержание жизни, весь материал для глубоких эмоций, любви и ненависти, радости и печали, любые сенсации, любые раздражения души и нервов можно получать, так сказать, даром в общественной сфере — пусть даже вместе с бедностью, голодом, смертью, смятением и опасностью. И когда этот источник иссяк, немцы оказались в растерянности; их жизнь обеднилась; они стали словно бы ограблены и почувствовали разочарование. Немцам стало скучно. Немцы так и не научились жить своей жизнью; не научились делать свою маленькую, частную, личную жизнь великой, прекрасной, напряженной; не научились наслаждаться этой жизнью и делать ее интересной. Поэтому они восприняли спад социального напряжения и возвращение личной свободы не как дар, но как потерю. Немцы заскучали; со скуки в их головы начали приходить идиотские идеи; немцы сделались угрюмо-ворчливы — в конце концов, они чуть ли не с жадностью стали ждать первой же заминки, первой же оплошности или происшествия, которые позволили бы послать к чертям мирную жизнь и ринуться в новую коллективную авантюру. Еще один фрагмент из Хаффнера (кстати, книга написана в 1938-39) – про тяжелое психологическое состояние немцев-ненацистов, проигравших в 1933, и их поведенческие стратегии. В этом фрагменте про 2 стратегии – 1) коллаборацию и 2) иллюзорное превосходство над победителями. Тоже кое-что рифмуется: Самоизоляция сыграла свою роль в том психопатологическом процессе, что с 1933 года полным ходом идет в Германии, охватив миллионы людей. Большинство немцев находятся сейчас в таком душевном состоянии, которое нормальному человеку представляется в лучшем случае серьезным душевным заболеванием, тяжелой истерией. Чтобы понять, как человек может дойти до такого состояния, надо вообразить себя в том положении, в каком оказались летом 1933 года немцы-ненацисты — то есть большинство немцев, и вникнуть в те извращенные, нелепые конфликты, в которых эти немцы увязли. Положение немцев-ненацистов летом 1933 года было одним из самых тяжелых, в каких могут оказаться люди: ощущение полного и безвыходного поражения и все еще не изжитые последствия шока от внезапного нападения. Мы все оказались в руках у нацистов, они могли казнить и миловать по своему усмотрению. Все крепости пали, любое коллективное сопротивление сделалось невозможным, индивидуальное сопротивление стало формой самоубийства. Нас преследовали вплоть до укромных уголков нашей частной жизни, во всех иных областях шел разгром, отчаянное паническое бегство, и никто не знал, когда оно кончится. В то же время на нас ежедневно наседали с требованием, нет, не сдаться, но перебежать на сторону победителя. Маленький пакт с дьяволом — и ты уже не среди узников и гонимых, но среди победителей и преследователей. Это было самое простое и грубое искушение. Многие поддались ему. Позднее выяснилось, что они не знали, сколь высока цена предательства, стать настоящими нацистами им оказалось не по плечу. Их тысячи в Германии, этих нацистов с нечистой совестью, пойманных, связанных круговой порукой, стремящихся спихнуть груз ответственности на других, напрасно высматривающих возможность побега; они спиваются, принимают снотворное и не отваживаются задуматься о том, должны ли они желать конца нацистского времени, их собственного времени, — или страшиться этого конца? Когда же наступит этот день, они с превеликой радостью предадут нацистов и заявят, что никогда нацистами не были. Но пока они — кошмар нашего мира, и невозможно предвидеть, что еще они способны совершить в своем моральном и нервном разладе, прежде чем они повалятся наземь окончательно. Их история еще должна быть написана. Тот, кто отказывался стать нацистом, попадал в скверное положение: глубокое и беспросветное отчаяние; абсолютная беззащитность перед ежедневными унижениями и оскорблениями; беспомощное созерцание невыносимого; бесприютность; неутолимая боль. В этой ситуации были новые искушения: мнимые средства утешения и облегчения, наживка на крючке дьявола. Одним из искушений было бегство в иллюзию: чаще всего в иллюзию превосходства. Те, что поддавались этому искушению, — в основном пожилые люди, — смаковали дилетантизм и некомпетентность, которых, конечно, хватало в