Николай Богомолов - Русская литература первой трети XX века Страница 116

В книге есть незначительные пометы и исправления, сделанные карандашом неизвестной нам рукою (так, в разделе «Вместо предисловия» поставлен косой крестик перед началом первого абзаца; во второй строке на с. 8 часть фразы «эзотеризм присущ искусству» взята в скобки; после окончания первой фразы на этой странице стоит косой крестик, на полях помета «см. далее» и стрелка, указывающая вниз, к помеченному таким же крестиком началу второй части предисловия после типографской линейки; оканчивает пометы в этом тексте косой крестик после окончания первого абзаца на с. 9).

В стихотворении «Странники» тем же почерком и тоже карандашом исправлена опечатка: в неверно напечатанную строку «Ты смотрел, как лесом березовым» вставлен предлог «над».

В стихотворении «Бегство» химическим карандашом поставлены скобки у строф 1, 4—6, 8—9, 11—12, 14—15. Ни с одним из известных нам вариантов сокращений эти пометы не совпадают.

Однако наибольший интерес представляет собой пусть и незначительные по объему, но весьма интересные исправления, которые Белый предполагал сделать в тексте.

На с. 199 перед заглавием стихотворения «Старинный дом» Белый написал: «Вместо «Старинного дома» прошу напечатать стихотворения: «Полина» «Старинный дом»». Тут же вложены 4 листа с этими стихотворениями, переписанными автором. Первые два пронумерованы красным карандашом «148» и «149» (цифра 148 потом зачеркнута чернилами), вторые два — 130 и 131. По всей видимости, листы эти извлечены из какой-то более ранней рукописи, ибо вписанное перед заглавием каждого из стихотворений «К 119 странице «Пепла»» явно появилось позднее и втискивалось между верхним краем страницы и заглавием. Как бы то ни было, ни «Полина» ни новый вариант «Старинного дома» прежде не были известны исследователям и публикаторам.

ПОЛИНА

Разбитое пьянино...Рыдает сонатина —

Потоком томных гамм:«Та-там, та-там, та-там!»

Разбитое пьяниноМечтательно Полина —

Терзает в полутьме...В ночном дезабилье.

В полуослепшем взореГардемарин и море,

И невозвратный Крым:Воспоминаний дым!

Вы где, условны встречи?..Потрескивают свечи,—

Стекает стеаринНа пальчики к Poline <так!>.

Трясутся папильётки <так!>Напудренной красотки —

Семидесяти лет...И — пляшет в ночь браслет.

В атласы дорогиеКрасы свои нагие —

Закрыла на груди:«О, милый,— приходи!»

«Я — цепенею, млею...»Атласную лилею —

Ей под ноги лунаБросает из окна.

Уж он, зефира тише,С ней в затененной нише

Подкинув свой лорнет,Танцует менуэт.

Вот тенью длинноносой,Серебряные косы

Рассыпавши в луне,—Взлетает на стене.

Старинные курантыЗовут в ночной угар

Развеивает бантыАтласный пеньюар.Москва.

СТАРИННЫЙ ДОМ

Все спит — молчит...Но гулкоЗа фонарем фонарьНад Мертвым переулкомКолеблет свой янтарь.

Лишь со свечою дамаПокажется в окне,—И световая рамаПроходит по стене.

Лишь дворник встрепенется,—И снова головойНад тумбою уткнетсяВ тулуп бараний свой.

Железная ограда,Старинный барский дом:Белеет колоннадаНад каменным крыльцом.

Проходят в окнах светы: —И выступят из мглыКенкэты и портреты,И белые чехлы:

И нынче, как намедни,У каменных перилПроходит вдоль передней,Ища ночных громил —

(Как на дворе собакиТам хриплою гурьбойПоднимут лай) — Акакий,[905]Лакей — седой, глухой:

В потертом сером фракеС отвислою губой...В растрепанные бакиБормочет сам с собой.

Вот — в коридоре гулкомДрожит его свеча:Над мертвым переулкомНемая каланча

Людей оповещает,Что где-то — там — пожар:Медлительно взвиваетВ туманы красный шар.Суйда. (08)

Как хорошо видно, первоначальный вариант стихотворения распался на два: шесть первых и пять последних строф составили «Старинный дом», а центральные 12 — превратились в «Полину».

В прославленном стихотворении «Друзьям» в строчках: «Не смейтесь над мертвым поэтом: Снесите ему венок» красными чернилами исправлена опечатка: «Снесите ему цветок».

Наконец, на с. 204 Белый написал: «Сюда между стихотворениями «Вечер» и «Тень» напечатать стихотворения 1) «В лодке» 2) «Ненастье»». Относительно «В лодке», конечно, явная обмолвка автора, лишний раз показывающая, сколь небрежен был Белый при чтении корректур и прочих текстов: двумя страницами ранее «В лодке» уже было напечатано. Второе же стихотворение до сих пор не было известно исследователям творчества Андрея Белого.

Между с. 204 и 205 в книгу вложен листок с типографским оттиском, на чистой стороне которого рукою Белого написано: «К стр. 204 «Пепла»», а на другой стороне тексты двух стихотворений, каждое из которых подписано: «Андрей Белый». Судя по тому, что текст «В лодке» полностью совпадает с первопечатным текстом, опубликованным в газетах[906], можно прийти к выводу, что и ныне впервые публикуемое «Ненастье» также предполагалось к публикации, однако по каким-то причинам в нее не попало.

НЕНАСТЬЕ

Пурпуровым пиром, восторгом закатаПоил нас торжественно вечер вчерашний.И легкая пена из дыма и златаКурилась, курилась над бархатом пашени <так!>.

Сегодня не то: дымы, изморозь сеют,Укрывши лазурь власяницей недоброй,И ветром присвистнув, так странно белеютНа поле пустом лошадиные ребра.

Зверок, промелькавший когтистою лапкой,Укрылся в копну отсыревшего хлеба.Свирепо репейник малиновой шапкойТо ниц припадет, то кидается в небо.

Полыни серебряной пляшут ватагой.Закат догорает полоскою алой.Хохочет беззвучная челюсть оврага.Провалом пустым под ногой прозияла.

Совершенно очевидно, что должны быть исправлены опечатка в четвертом стихе (конечно, из соображений фонетической точности рифмовки надлежит выбрать форму единственного числа: «пашни») и пунктуация в пятом: запятая после слова «дымы» явно лишняя.

О Вячеславе Иванове

Два письма А.А. Кондратьева к В.И.Иванову

Впервые — НЛО. 1994. № 10,

Имя Александра Алексеевича Кондратьева (1876—1967) в последнее время привлекает все большее число внимательных читателей. Специальную большую работу посвятил ему В.Н. Топоров[907], в Петербурге вышел сборник прозаических сочинений Кондратьева[908], его стихи и прозу печатает Вадим Крейд[909], опубликованы письма Кондратьева к Блоку и Борису Садовскому[910], фрагменты других писем (в уже названных книге В.Н. Топорова и блоковском томе «Литературного наследства»). Конечно, еще многое остается неизданным и нерепубликованным[911], однако уже и сейчас читатель обладает возможностью создать у себя представление о личности и произведениях Кондратьева, потому мы позволим себе сосредоточиться на обсуждении тех аспектов литературных отношений, которые определяются двумя публикуемыми письмами.

Имя Вяч. Иванова несомненно вошло в сознание Кондратьева еще во время публикации «Эллинской религии страдающего бога> на страницах «Нового пути», сотрудником которого Кондратьев состоял и на вечерах которого бывал[912]. Это было едва ли не первым вообще контактом сравнительно молодого (хотя уже несколько лет к тому времени печатавшегося во многих петербургских повременных изданиях) поэта с «новой литературой», который тем отчетливее отложился в памяти и все время всплывал при самых разных разговорах с эпистолярными собеседниками и при воспоминаниях о начале литературной биографии. Занимая маргинальную позицию во всех литературных предприятиях своего времени, Кондратьев тем не менее весьма активно стремился к утверждению своего положения в литературе как не эпигона, а истинно самостоятельного наследника великой русской литературы, такого же, каким, с его точки зрения, были чрезвычайно интересовавшие его А.К. Толстой, Майков, Щербина — и далее, и далее, вплоть до Ф. Туманского и Авдотьи Глинки. Тщательно оберегаемая самостоятельность творческого развития и явилась, как нам представляется, основной пружиной напряженности в отношениях с Ивановым, отголоски которой явственно слышны в двух публикуемых письмах (единственно и сохранившихся: ранний архив Кондратьева едва ли не полностью погиб во время его странствий и скитаний после 1917 года).