Надя Папудогло - #тыжемать. Материнство по правилам и без Страница 13

Вопрос «Где его дуду?» впервые я услышала во французском роддоме, когда медсестра, заглянув в палату, обозрела меня и моего двухдневного младенца. Я смешалась тогда. Говорю: «А зачем?» Медсестра слегка подняла брови и сказала: «Покупаете, спите с дуду пару дней, пара капель молока на дуду – и в кровать к ребенку. Так он никогда не будет одинок». На том мы и расстались. С тех пор не раз и не два я сталкивалась во Франции с ситуациями, когда отсутствие дуду у младенца воспринималось как нечто странное и выдающее во мне с ног до головы иностранку, которая не в состоянии понять важные нюансы родительства.

Дуду – это очень важная часть французского детства, традиция, знак и символ. Классический образ – тряпочка с узелками на углах и головой зайчика, мишки или любого другого животного. Стандартное объяснение названия – удвоение французского слова doux, мягкий. В англоязычной традиции для аналогичного приспособления-игрушки существует название security blanket.

Французские компании по производству игрушек штампуют тонны разнообразных дуду, от совсем простых (тряпочка без головы) до мягких плюшевых игрушек, которые нам и не придет в голову назвать дуду. С дуду дети спят, гуляют, берут их с собой в ясли и детский сад. Оптимальный вариант для самых маленьких – четырехугольник с узелками и головой по центру. Он приятен на ощупь, прост для захвата младенческой рукой, легко стирается.

У дуду в любом облике есть очень важная миссия. Главная функция этого плюшевого героя – это objet transitionnel, знаменитый переходный объект из теории английского психотерапевта Дональда Винникота. Он помогает малышу принимать реальность и выстраивать с ней отношения в раннем детстве.

На практике получается, что через такой объект ребенок осознает: с ним рядом всегда есть не только родители, но и его дуду, потрепанный, но верный. Можно сосать, можно теребить, можно разговаривать, можно бить, можно утешаться и утешать. Для французской жизни это очень важно еще и потому, что здесь многие матери рано выходят на работу, отправляя ребенка в ясли. Дуду идет в ясли вместе с малышом как часть его домашнего мира, а потом в детский сад, превращаясь еще и в объект социализации. «А как зовут твоего дуду?» – спрашивает при мне один трехлетний малыш другого.

Российские мамы, живущие во Франции, по большей части не фанаты дуду. Кто-то презрительно называет их «грязными тряпками» и переносчиками бактерий, сборищем глистов, кто-то говорит о черствости и оторванности французских матерей от детей, что и приводит к появлению в их отношениях дуду. Заодно говорят об искусственной природе: французские родители просто придумывают еще один повод, чтобы не уделять детям максимум возможного тепла. Да и вообще, дескать, все это родом из шестидесятых, как раз тогда француженки стали массово сдавать детей в ясли и рано выходить из декрета на работу. Ах да, и дети же еще сосут эти узелки, зачем приучать к лишнему сосанию.

Много и тех, кто не видит в феномене дуду ничего особенного. Почему бы и нет, а вы сами не помните, как в детстве брали в кровать плюшевые игрушки? Посредник в том или ином виде есть у любого ребенка, просто французы дали ему название и расширили полномочия.

Да и сами французы не прочь поспорить о феномене дуду. На эту тему можно найти десятки статей и даже книги. А вот из нашей с вами истории:

«Мальчик еще раз глубоко и сладко вздохнул, перевернулся на другую щечку, подложил под нее ладошки ковшиком и, закрывая глаза, пробормотал:

– Тетя, дайте ганьку.

– Здравствуйте! А я-то думала, что ты от ганьки давно отвык.

“Ганькой” назывался чистый, специальный носовой платок, который Павлик привык сосать в постели и без которого никак не мог уснуть.

– Га-аньку… – протянул мальчик, капризно кряхтя.

Однако тетя ганьки не дала. Большой мальчик. Пора отвыкать. Тогда Павлик, продолжая капризничать, потянул в рот угол подушки, обслюнил его, вяло улыбнулся слипшимися, как вареники, глазами» (Валентин Катаев. «Белеет парус одинокий»).

Если честно, я очень неловко себя чувствую, когда мне начинают рассказывать о минусах французской системы воспитания. Я не уверена, что французы – идеальные родители или же, наоборот, средоточие отстраненности от детского мира. Каждый воспитывает детей в рамках своей культуры с поправкой на собственные представления о комфорте.

Мои французские и итальянские друзья попытались поправить мою карму, подарив ребенку несколько классических дуду-тряпочек. Они у нас как-то не прижились. Но вот сейчас у моего ребенка есть нечто вроде дуду. Он сам выбрал себе посредника. Вернее, у него их два. Ночью его сопровождает плюшевая собака, у нее можно теребить уши, когда не спится, укладывать поудобнее (детям важно кого-то опекать), ей можно что-то рассказывать и напевать утром. А днем с нами передвигается по городам и странам свинка Пеппа. И я могу сказать, что очень удобно иметь посредника. Например, у врача. Недавно мой ребенок был настроен категорически против осмотра. Но после того, как врач осмотрел Пеппу, удалось договориться об остальном без слез и возражений.

Привет, пустышка

Еще одна вещь, которая обязательно должна быть у младенца помимо дуду, – это пустышка. Моя мама любила рассказывать историю о том, как виртуозно я в младенчестве ее выплевывала. Если верить маминым рассказам, я вполне могла претендовать на титул чемпиона СССР по плевкам пустышками на дальность. Заканчивала мама обычно словами: «В общем, вы с пустышкой были абсолютно несовместимы». И я не удивляюсь. Те, кто помнит советские соски-пустышки, меня поймут: страшнее были только советские презервативы.

Когда родился К., я даже не задумывалась о пустышке, но регулярно натыкалась на дискуссии о том, стоит ли ее давать ребенку. Сторонники говорили о том, что сосательный рефлекс успокаивает и что ребенок сам в состоянии контролировать пустышку, противники возмущенно обвиняли их в попытках «заткнуть детям рот» и вспоминали о вреде для прикуса. Правда, дискуссии эти велись в России. Во Франции в приемной у педиатра все малыши – от совсем младенцев до детей детсадовского возраста – чинно сидели, посасывая пустышки. Отличие (и соревнование!) было разве только в том, чья клипса для пустышки красивее, а успокоение приходило с мыслью о том, что ребенок сам в состоянии выбирать, сосать соску или выплюнуть.

Шло время, у К. начались колики. И однажды – в порыве отчаяния – я купила в аптеке две изящные зеленые пустышки. Пришла домой, прокипятила их и отложила в угол. Вспомнила я о них уже ночью, когда малыш безутешно рыдал и отказывался спать и есть. Я дала ему соску. К. вытаращил глаза и перестал кричать. Потом еще пару раз крикнул и начал вдохновенно сосать пустышку. И проспал с ней час, что для него было рекордом.

К. рос, пустышки росли вместе с ним, я никогда не настаивала на соске, если малыш ее выплевывал, думала: «Ну и фиг с ней». После семи месяцев Коко дорос до осознанности в манипуляциях пустышкой, что, в определенной степени, убедило меня в правоте спокойных французских мам.

Первое, что К. научился делать, – это вынимать пустышку изо рта и рассматривать ее. Он выдергивал соску и, держа ее на расстоянии вытянутой руки, вдумчиво крутил, напоминая старика-ювелира из Антверпена. Насмотревшись вдоволь на сокровище, он вздыхал и засовывал соску обратно в рот.

Затем К. понял, что у всех окружающих есть такие же рты, как и у него. А значит, и им может пригодиться пустышка. «Бинго!» – подумал К., прополз два метра по кровати и вставил соску в рот спящему папе.

Еще через какое-то время К. стал успешно справляться с тем, чтобы самому регулировать потребность в пустышке. Когда ему становилось скучновато, он рылся в своем креслице, находил соску, вставлял ее себе в рот и сосал минут пять – десять, о чем-то очень серьезно думая. После он вынимал пустышку и аккуратно откладывал ее в сторону.

В возрасте девяти месяцев К. успешно совершил свой первый сознательный акт гражданского неповиновения, использовав все ту же пустышку. Обнаружив, что на ужин у него гречневая каша, а не абрикосы, бри с клубникой или хотя бы мясо, К. возмущенно свел брови, достал из кармана пустышку и заткнул себе рот прямо перед протянутой ложкой. И с независимым видом стал посасывать соску, игнорируя все попытки привлечь его внимание гречкой. На лице у него было написано: «Сами вы, мама, это ешьте, а я лучше уж пустышку сосать буду!»

После долгих уговоров гречку он – все-таки! – соблаговолил съесть, закусил яблоком с абрикосом, повздыхал и стал готовиться ко сну. Пустышку он держал в руке. Так, на всякий случай.

Превратить потребность в удовольствие

К. исполнилось десять месяцев, и его папа решил, что ребенка пора приучать к горшку. Так как папы осуществляют общее руководство, а мамы занимаются мелкой черной работой, он поручил мне найти горшок. Требования были просты: «Такой хай-тек унитаз, с рулем, клаксоном, чтобы, короче, он не убегал сразу с этого горшка».