Алексей Иванов - Уральская матрица Страница 13

Всё началось с «трудовых армий» 20-х годов, когда молодая Страна Советов принудительно мобилизовала людей на работы. На смену «Трудармиям» быстро пришёл ГУЛАГ не только с его зэками, но и со спецпереселенцами, которых было гораздо больше, чем зэков. Неволя выстраивалась обратно с пугающей скоростью и слаженностью.

Новая власть практически пренебрегла прежними заводами. Упор был сделан на супер-комбинаты. Первым стала Магнитка. Из 72 тысяч её строителей 12 тысяч были зэками, а 40 тысяч — спецпереселенцами. Магнитка вступала в строй поэтапно — с 1931 года. И значимость Магнитки для Урала не в том, что здесь работали комсомольцы-добровольцы, а Свиридов написал музыкальную пьесу «Время, вперёд!», чья мелодия стала саунд-треком программы «Время». Значимость Магнитки в том, что один этот комбинат давал столько же металла, сколько все остальные заводы Урала, вместе взятые.

А потом гиганты пошли строем — Уралмаш, Уралвагонзавод, Челябинский тракторный, Коркинский разрез, Бакальский рудник, Соликамский, Березниковский и Вишерский комбинаты… Неволя плодоносила. Не хватало милитаризации — так Урал получил её во время Великой Отечественной. Милитаризация въедалась в сознание и подсознание. Не случайно для Урала культовым героем стал Уральский добровольческий танковый корпус. Городишки, где и заводов-то нету, ставили на постаменты «тридцатьчетвёрки». Война давно прошла, но если по площадям уральских городов собрать все пушки, танки и «Катюши», можно вооружить целую армию. Дело не в памяти солдат той великой войны, а в том, что уральский менталитет — менталитет агрессивный и мобилизационный.

Война возродила «матрицу» до её полного объёма. Бесчисленные «секретные», «оборонные» заводы привели к тому, что сам Урал стал закрытым для иностранцев, а на Урале появились «атомные города», недоступные даже для собственных граждан. И символично, что главного вояку страны — маршала Жукова — сослали на Урал. Где ещё он мог почувствовать себя «в своей тарелке»?

Урал с его ментальностью не боится конфликта, хоть ты тресни. Он готов идти на конфликт. Уралец Борис Ельцин вверг Россию в «передел» 90-х годов, а уралец Станислав Говорухин назвал это время «криминальной войной». Массовый криминальный выплеск — это следствие неволи и милитаризации. Где в России бандюган просто так, от широты души стрелял из гранатомёта по зданию областного парламента? В Екатеринбурге. Нечего и удивляться, что президент-екатеринбуржец не побоялся приказать танкам открыть огонь по российскому парламенту. Слишком давно ни с кем толком не воевали, чтобы спустить пар милитаризации. Вот и передрались между собой. Если всё время готовиться к войне, рано или поздно её придётся начать. «Шоу должно продолжаться».

Оно и продолжается. Как бильярдные шары по столу, мы и сейчас катаемся по «матрице», наугад отыскивая свою лузу. Надо или отгонять от себя азартных игроков с киями, или падать в лузы — встраиваться обратно в «матрицу». «Неволя и милитаризация», бесправие и насилие подыскивают себе эквиваленты в нынешнем мире. Что подойдёт лучше? Бедность? Безработица? Конкуренция? Госзаказ? Корпоративная культура?

В мире много вещей, которые изначально кажутся вегетарианскими, но вполне могут вырасти в людоедские. И если заменить дорогостоящий прогресс привычным культом совершенства, то «матрице» будет вполне по средствам, «отделив от котлет», раздуть сегодняшних мух в завтрашних слонов. «Матрица» ждёт.

«ДИКОЕ СЧАСТЬЕ»

Этот посёлок переименовали в Ленинск, и тем самым словно закрыли маской его дикое, фантастическое прошлое. А до революции посёлок назывался Царёво-Александровским. Император Александр I посетил его в 1824 году и даже соизволил немного подолбить землю кайлом, чтобы узнать, каково это. (Помнится, Екатерина Великая спрашивала у помещика: «Голод — это как? Живот болит или просто скушно?») Из-под императорского кайла вывалился золотой самородок весом в три кило. Государь был в восторге. Местное начальство — тоже. Посёлок переименовали в честь царя, а царское кайло выставили на всеобщее любование.

Конечно, государя обдурили. Самородок ему подсунули. В народе этот самородок так и прозвали — «Подкидыш». Царь приехал на золотой прииск потому, что услышал о безумном богатстве местного месторождения, открытого британским геологом Джозефом Меджером. Меджер был прав. Долина речки Ташкутарганки, притока реки Миасса, оказалась первой в мире по концентрации золота. Оно лежало в земле полосой длиною в 8 километров, а шириной от 100 до 600 метров. В 40-х годах ХIХ века на этой полосе работало 54 прииска. Они давали по 6 тонн золота в год. Здесь бушевала «золотая лихорадка» — не хуже, а точнее, не лучше, чем на Клондайке. Те же тысячи старателей, самородки, тайные скупщики, убийства, взлёты и падения, карты, водка и ножи.

В Золотой Долине Миасса перерыли каждую пядь земли. К 1842 году нетронутой осталась только земля под золотопромывальной фабрикой. Фабрику тотчас снесли к чертям. И под ней 17-летний мастеровой Никифор Сюткин откопал гигантский самородок весом 36 кг. Самородок прозвали «Большим треугольником». Сейчас он мерцает под бронестеклом Алмазного фонда России.

А Сюткина тоже облапошили: выплатили ему разве что сотую долю стоимости самородка. Но и это были огромные деньги. И парня завертело. Запил, забуянил, закуражился — и закончил кандалами и публичной поркой. А Урал не удивился. Урал уже знал, что случилось с парнем. Этому уже было название, которое потом Мамин-Сибиряк оттиснул на своём романе: «дикое счастье».

Сначала бывал «фарт» — удача старателя. Самородок. Золотоносная жила или россыпь. Гнездо самоцветов. Потом приходило богатство. Иногда — баснословное. А потом начиналось «дикое счастье», когда счастливец золотил сабли городовым, усыпал площади ассигнациями, мыл коней шампанским. В финале — в лучшем случае горькое похмелье. А то и петля, пуля в висок, сума нищего, каземат.

Екатеринбург славился своими купцами-миллионщиками, сделавшими капитал на сибирском и уральском золоте. В центре города на Вознесенской горке стоит настоящий Акрополь — усадьба промышленника Расторгуева. Его дочь Мария вышла замуж за промышленника Петра Харитонова. Свадьба изо дня в день бушевала целый год. Расторгуев успел умереть, а вот жениха через несколько лет заковали в кандалы «за покушение к лиходейству». Как он закончил жизнь — неизвестно. Дворец с парком и прудом опустел.

Богатство не давалось даром. Свои миллионы промышленники наживали каторжной работой, напряжением всех сил, талантом и смёткой. В надежде на фарт люди переворачивали горы. Золото было щедро оплачено трудом, хотя и не всякий труд вознаграждался золотом. Но искатель счастья был готов приложить — и прилагал — титанические усилия. Если везло — начинался фарт. И за поворотом уже ждала вакханалия «дикого счастья», когда всё, что обретено, пускается в распыл, по ветру, на причуды во всю ширь души и фантазии.

В селе Косой Брод на Чусовой старатель Василий Хмелинин нашёл самородок «Лошадиная голова». Два года Хмелинин провёл в кабаках, спустил всё нажитое, до смерти споил любимую жену. А потом вновь взял лопату и лоток старателя. Но фарта больше не было. Старика Хмелинина прозвали «дедушка Слышко» — за любимое присловье: «Слыш-ко, братец». Дедушка Слышко сидел в сторожке на вершине Думной горы возле Полевского завода и оглядывал горизонты. Если видел пожар — бил в колокол. А вокруг старика толклась заводская ребятня. Старик рассказывал ей сказки: про Великого Полоза, про Огневушку-Поскакушку, про Каменный Цветок и Хозяйку Медной горы, про оленя Серебряное Копытце… Среди той ребятни был мальчик Павлик Бажов.

Фарт и «дикое счастье» распространялись не только на добытчиков золота, платины и самоцветов. Распространялись на всех. И на все времена. Нельзя сужать «дикое счастье» только на старателей. Просто золото всегда на виду.

Волшебный фарт выпал Никите Демидову — даром получить от царя целый завод! Сын Акинфий трудился на Урале как каторжный и оставил своему наследнику уже 15 заводов. Внук Никита тоже не упустил фарта. А вот дальше род Демидовых сорвался и закружил в «диком счастье». Проигрывали в карты, строили дворцы, покупали бриллианты…

В целом, Демидовы на Урале в разное время владели 55 заводами. Но те, кто тащит Демидовых в уральские святцы, не вспоминают, что большевики на Урале не отняли у Демидовых ничего. К 1917 году Демидовы продали всё сами. Продали просто подчистую. Шаром покати. «Дикое счастье» развеяло их капиталы.

Конечно, не всякий фарт вёл к «дикому счастью». Вечным укором Демидовым были Строгановы. Ведь оба этих рода очень похожи. И Строгановы, и Демидовы поднялись милостями деспотичных государей — Ивана Грозного и Петра I. Оба рода развивали горнозаводскую промышленность: солеварение — Строгановы, чёрную металлургию — Демидовы. Оба рода достигли предельных высот: стали графами и князьями, браками породнились с Царствующим Домом (и друг с другом). Но если вглядеться внимательнее, какая обнаружится разница!