Всеволод Кочетов - Собрание сочинений в шести томах. Том 6 Страница 14

Хозяева домика, когда мы попросились к ним на ночлег, отвели нам горницу и спальню, а сами они, оказывается, в такие теплые летние ночи спят в сарайчике на огороде. Дом все равно пустует.

Допоздна писали мы о «глазах батальона», о минометчике Клепеце, просидевшем сутки на сосне, обо всем, что увидели в последние дни. Потом улеглись — Михалев на плюшевой тахте, над которой по стене было расшпилено не менее полусотни всяческих семейных фотографий, я на металлической кровати с никелированными шишечками, утопая в пуховиках и подушках. Серафим Петрович Бойко давно установил для себя порядок — спать в машине; в дом идти он отказался и после ужина залег в нашем «козлике», загнанном на поросший густой муравой дворик.

Ночью мне приснился жуткий сон: будто бы меня схватили немцы, связали и бросили в муравейник. Муравьи так зверски жрали, мучения были столь невыносимы, что я в ужасе вскочил на постели.

Михалев почему-то тоже сидел на своей роскошной тахте.

— Слушай, — сказал он. — Тут, кажется, питомник королевских клопов. Я уже убил их тысяч пятнадцать. По еще осталось несколько триллионов штук. Помогай.

Мы занавесили окна маскировочными шторами и зажгли свет. Да, эти триллионы были вполне реальны. По стенам, по потолку, не говоря уже о пуховиках, среди которых я было уснул, — всюду шла клопиная беготня. Патриархи величиной с ноготь, подростки размером с хорошую головку спички, этакие с маково зернышко дитятки, и уже совсем не было числа тем, которые еле разглядывались на подушках и простынях, — почти прозрачные, двигающиеся, как тени. Все они изголодались за лето, не ведая, куда же делись их хозяева. И вот радостно приветствовали нас.

Я отодрал пласт цветастых обоев, отставший на стыке дощатой стены с круглой железной печкой. За обоями просто кишело. Ио там оказалось и нечто такое, отчего можно было позабыть обо всем ином, в том числе и о клопах.

Михалев отправился досыпать в машину, к Бойко. А я сказал, что лягу на столе.

Но я не лег, а принялся отдирать обои дальше. Они были наклеены слоями — слоев десять, двенадцать. Их в свое время смазывали мучным клейстером, и эту смазку когда-то ели мыши и тараканы: вся бумага была в дырьях.

Обои переслаивались газетами. Старыми, рыжими газетами. «Красной газетой», «Крестьянской правдой», еще дальше в слоях шла «Петроградская правда», а за ней замелькали неведомые мне газетки гражданской войны. На их обрывках я прочитал какие-то хвалебные слова о «батьке» Булак-Балаховиче, вступившем в Псков, о выпуске новых денег «правительством» северо-западных областей России с подписью генерала Юденича; попалась даже листовка, сохранившаяся от мышей и тараканов, строки которой я переписал в свой корреспондентский блокнот.

Этот домик в городе, который носит имя Виктора Кингисеппа, а когда-то назывался Ямбургом, многое повидал на своем веку. Не раз туда и обратно через город проходили и красные и белые, не раз на его площадях воздвигались виселицы, не раз гремели выстрелы на улицах. Вот здесь, в газетке, радостное белогвардейское сообщение о взятии белыми Ямбурга. Эх, красные теперь покатятся до самого Питера! А в Питере!.. В Питере тогда вырастут целые улицы виселиц, и «товарищам», комиссарам, советчикам, эх, не поздоровится, задрыгают ногами в воздухе.

Беляки умели это делать, вешать, терзать людей. Возле старых ямбургских казарм они перевешали на деревьях десятки бойцов революции. В знаменитой «Роще пятисот» каждый может увидеть обелиск с мемориальной доской: «В этой роще в 1919 году белыми бандами зверски замучено свыше пятисот человек рабочих, крестьян, партизан, красноармейцев, краснофлотцев, командиров и политработников». На площади над рекой Лугой юденичевские палачи по личному приказу своего шефа повесили бывшего генерала царской армии Александра Панфамировича Николаева, который встал на сторону революции и в 1919 году командовал бригадой Красной Армии.

И еще я нашел под обоями развернутые листы, выдранные из книги «Ген. А. П. Родзянко. Воспоминания о Северо-Западной армии». Издана книга полностью, как удалось установить по листам, в Берлине в 1921 году. Но часть ее, расклеенная под обоями, перепечатана была ленинградским издательством «Красная газета» в 1927 году.

На сохранившихся страничках я прочел: «В ночь с 9-го на 10-е октября Семеновский и Островский полки 2-й дивизии, неожиданно ударив на противника, сбили его и захватили переправы через р. Лугу у дер. Сабек и Редежа. Образовался прорыв, в который был немедленно брошен вернувшийся из 2-го корпуса конный егерский полк; благополучно переправившись через реку, он двинулся на деревни Устье, Яблоницы, Литошицы и далее на станцию Волосово… Ливенская дивизия, захватив после короткого боя переправу через р. Лугу у Муравейно, двинулась на Среднее село… 2-го числа она вышла на ст. Веймарн и перешла через Балтийскую жел. дорогу. Отдельная группа, действовавшая на нашем левом фланге под прикрытием огня танков, завладела гор. Ямбургом…»

Я читал подробное описание того, как белая армия, руководимая Юденичем и автором этой книжки — генералом Родзянко, рвалась к Питеру, и удивительно, насколько же пути ее продвижения совпадали с теми путями, по которым рвались сегодня к Ленинграду армии Гитлера. И белые стукнулись о Лужский рубеж, и белые начали искать обходных путей через леса от Ляд и Осьмина, и белые жаждали вырваться к ст. Тосно и там перерезать Николаевскую железную дорогу, чтобы изолировать Петроград от страны. «12 октября, — читал я, сколупывая с хрупкой, рассыпавшейся бумаги капли и мазки окаменевшего хлебного клейстера, — на ст. Волосово вышел Талабский полк, конный егерский полк двинулся с боем, захватывая неприятельские обозы и пленных, на Хлопицы и обходом через Гамонтову, Бегуницы и Тешково, на Новокемпелово и далее на север, на Конорское шоссе. Ливенцы отдельной колонной также двинулись на Кемпелово, Кипень, Ропшу и далее на Красное Село…»

Я переписал все, что было можно, испортив хозяевам две стены, с которых почти начисто содрал обои. Я хотел их как-то приспособить снова на место. Но это не удалось, они свисали со степ лохмотьями.

Зачем я это все переписывал?

Мне думалось, что немцы тоже листали всяческие мемуары русских белогвардейцев, в большинстве своем издававшиеся в Берлине, и что маршруты их наступления планировались в немецких штабах не без участия этих когда-то битых золотопогонных вояк, выступавших с оружием против своего родного народа.

Вот что вместе с клопами выползло в эту ночь из-под источенных временем обоев старого домика в бывшем городе Ямбурге: «Воспоминания о Северо-Западной армии», воспоминания о тех временах, когда нашему народу уже пришлось однажды отстаивать красный Питер от вражеских полчищ. Воспоминания были в нашу пользу; если повторяются маршруты, то история-то не повторяется. Такого стремительного марша, какой проделали однажды Юденич и Родзянко, немцам повторить не удается. Уж не та Красная Армия стоит на путях наступления немцев, что стояла перед полчищами белых генералов…

У меня в блокноте были драгоценнейшие записи. Посмотрим, насколько точно немцы будут придерживаться маршрутов, много лет назад проложенных для них белогвардейцами, докуда доползут они, обо что разобьются, на каких рубежах, откуда начнется их обратный бег. Юденич и Родзянко бежали из Царского Села, из Лигова, из-под Пулковских высот, из-под Тосно, они добрались почти до окраин Петрограда. Но что им это дало? Потерю родины, потерю чести их генеральских мундиров, о которой они так всегда пеклись. А что еще?

8

Мыза Лилиенбахи, на северо-восточной окраине Нарвы, в пригороде, который называется Янилинн. Когда-то это был не Янилинн, а Ивангород — крепость, воздвигнутая русскими на правом берегу Наровы, против древней шведской крепости.

Они и сейчас, этим жарким летним днем 1941 года, стоят, две седые стены с башнями, на крутых берегах стремительно бегущей между ними реки. Замшелые кладки из дикого серого камня. Валы, рвы, узкие бойницы.

Мыза Лилиенбахи — в прошлом чье-то имение. Старые, приземистые здания, старые липы и тополя, старью ивы. В цементных бункерах для картофеля и турнепса — штабные учреждения стрелкового полка. В сырой сумрак уходят сплетения телефонных проводов. Мы сидим на воле, на солнце, на затравелом, задернелом покрытии одного из таких бункеров, под ветвями лип. Вдали — нарвские башни и острые готические крыши.

С нами седеющий подполковник, командир полка, и бледнолицый, светловолосый, голубоглазый эстонец Па́ук, секретарь Нарвского городского комитета КП(б) Эстонии. Па́ук приехал в полк, чтобы сориентироваться в обстановке, выяснить, как и что будет с Нарвой, перейдем ли мы в наступление, отбросим ли немцев от города или немцы могут ворваться в город. Партийный актив наготове, вооружен, он хоть сейчас может уйти в подполье, начать партизанскую борьбу. Но хотелось бы знать более определенно перспективы на ближайшие дни.