Александр Бондаренко - Утаенные страницы советской истории. Книга 2 Страница 17

Все это выглядит весьма правдоподобно. Все недовольные Сталиным знакомы со времен Гражданской войны, вместе мечтали о революции в Западной Европе, поддерживали взгляды Троцкого на необходимость наступательных действий против «мировой буржуазии».

Конечно, многое о тех судебных процессах могли бы прояснить записи Сталина, которые он вел в своих рабочих тетрадях на всех заседаниях Политбюро и Совнаркома, в ходе встреч с соратниками, в том числе и в 1937-м. Последние годы жизни вождь хранил эти рабочие тетради на ближней даче в Кунцево, где предпочитал проводить большую часть времени. Сразу же после его смерти Берия, ставший вновь руководителем МВД, распорядился провести тщательнейший обыск дачи и изъял все документы. Были уничтожены сталинские тетради, хранившие ответы на многие загадки того времени, или где-то перепрятаны — до сих пор неизвестно...

22 мая 1937 года Тухачевский был арестован в Куйбышеве в перерыве заседания окружной партконференции и 24 мая доставлен в Москву. Протоколы его первичных допросов и очных ставок не обнародованы. Судя по показаниям других арестованных, маршал поначалу отрицал свое участие в «заговоре». Но жесткие методы допроса быстро сделали свое дело.

Арестованный в 1938 году — после прихода в НКВД Берии — помощник начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР капитан госбезопасности Ушаков (настоящая фамилия — Ушамирский) показал на допросе: «Фельдман Б. М. у меня сознался в участии в антисоветском военном заговоре... 25 мая мне дали допрашивать Тухачевского, который сознался 26-го, а 30 я получил Якира. Ведя один, без помощников (или «напарников»),зту тройку и имея указание, что через несколько дней дело должно быть закончено для слушания, я, почти не ложась спать, вытаскивал от них побольше фактов, побольше заговорщиков. Даже в день процесса, рано утром, я отобрал от Тухачевского дополнительное показание об Апанасенко и некоторых др.»

26 мая Тухачевский написал письмо наркому внутренних дел Ежову: «Будучи арестован 22 мая, прибыв в Москву 24-го, впервые был допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского военно троцкистского заговора и что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа.

Основание заговора относится к 1932 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др., о чем я подробно покажу дополнительно».

29 мая его допрашивал сам Ежов, после чего маршала окончательно «сломали». Некоторыми исследователями утверждается, что на отдельных листах его показаний (от 1 июня) были обнаружены в 1956 году, когда разворачивалась борьба с «культом личности», пятна крови. Однако в действительности пятна крови присутствуют не на собственноручных показаниях маршала, а на третьем экземпляре машинописной копии.

Приведем фрагмент показаний Тухачевского: «Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным, с немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда ездил в Германию на учения и маневры... При поездке в 1936 году в Лондон Путна мне устроил свидание с Седовым...»

Признательные показания маршала, написанные его собственной рукой, составляют 143 страницы. В этих показаниях, вырванных у маршала в результате психологического давления, а возможно, и физического воздействия, приводится немало фактов, которые сегодня невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Были ли встреча с находящимся в опале Бухариным в 1934 году, беседа с Львом Седовым — сыном Троцкого?! Возможно, эти встречи были зафиксированы сотрудниками НКВД, но архивные документы по этим вопросам современным историкам неизвестны.

Сегодня невозможно документально подтвердить также свидетельство генерала А. И. Деникина о тайной встрече в Париже Тухачевского с руководителем Русского общевоинского союза генералом А. П. Кутеповым в 1929 году и информацию о доверительной беседе между советским военным атташе Путной и агентом НКВД бывшим командиром Корниловской дивизии генералом Н. В. Скоблиным в Лондоне в июле 1936-го.

Невыяснены и обстоятельства появления в 1960 году в итальянском журнале «Джорнал д’Италия» статьи некоего эмигранта Виктора Александрова «Дело Тухачевского», который без ссылки на источник информации утверждал, что генерал Скоблин встретился в 1936 году с главой имперской службы безопасности Германии Гей-дрихом и, стремясь подтолкнуть немцев к провокации против Тухачевского, сообщил нацисту, что маршал не только заклятый враг национал-социализма, но и «масон 23-й степени».

Нет также документального подтверждения показаниям арестованных советских военачальников, якобы признававшихся следователям на допросах, что они во время официальных дипломатических приемов передавали военному атташе Германии в Москве секретные сведения об оборонном потенциале СССР. Уже после войны, в 1947 году, в МГБ СССР был подвергнут допросам генерал-майор вермахта Карл Шпальке, который служил в немецкой военной разведке и руководил отделом, занимавшимся шпионажем против РККА. Немецкий разведчик показал, что военный атташе Германии в Москве Кестринг не получал никаких агентурных материалов от советских «врагов народа» и его информация в Берлин основывалась на официальных данных и сообщениях немецких офицеров, приезжавших в СССР для участия в военных маневрах РККА.

Не способствует исследованию обстоятельств гибели Тухачевского и тот факт, что он привлекался к проведению тайных операций против белой эмиграции в Западной Европе. Еще с санкции Дзержинского советской контрразведкой на территории страны создавались «антисоветские организации» — приманки для эмигрантов и внутренних врагов советской власти, к участию в которых для «солидности» и правдоподобия привлекали военачальников из числа бывших царских офицеров. Поэтому вопрос о зарубежных контактах Тухачевского с представителями эмигрантских центров весьма запутан.

Встречи между Тухачевским и секретарем президиума ЦИК СССР Енукидзе, настроенным оппозиционно по отношению к Молотову и Кагановичу, естественно, могли происходить и происходили (и здесь следователям не надо было ничего придумывать), особенно если учесть их знакомство с весны 1918 года. Но втягивал ли Енукидзе военачальника в «правую организацию» — это вопрос, тем более что деятелям, недовольным политической линией предсовнаркома Молотова и секретаря ЦК Сталина, незачем было создавать какие-либо организации. Складывались неформальные группы, и шла скрытая от посторонних глаз аппаратная борьба сторонников различных взглядов на методы решения стоящих перед страной задач. И лишь изредка она становилась гласной на пленумах ЦК, заседаниях Политбюро и Совнаркома. При этом, если Енукидзе и других «бакинцев» не устраивала жесткая линия Молотова внутри страны, то Тухачевского внутриполитические проблемы мало интересовали. Хотя известен факт, когда Ворошилов вместе с Тухачевским и Гамарником на заседании Политбюро выступили за ослабление репрессий в деревне в период коллективизации, чтобы сохранить надежность и управляемость армии.

Но подобные выступления Тухачевского были скорее исключением из правил. Его куда больше занимала внешнеполитическая проблематика. Несостоявшийся победитель Польши был одержим идеей сокрушения Запада наступательной классовой войной и, быть может, именно за это и поплатился жизнью, попав в хитро расставленную западню неких спецслужб.

Антизападными и прогерманскими устремлениями Тухачевского и были продиктованы, видимо, далеко не всегда санкционированные Ворошиловым и Сталиным контакты с представителями вермахта. Сам факт ознакомления немецкого генералитета с оперативным планом РККА, о чем 2 июня 1937 года говорил Сталин в своем сумбурном выступлении на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны СССР, можно трактовать не как проявление шпионской деятельности Тухачевского, а как его стремление согласовать усилия двух армий в случае войны с Польшей или Францией.

Надо учитывать и то, что и немецкие генералы также знакомили Тухачевского со своими оперативными планами, что позволяло ему лучше других советских военачальников разбираться в возможностях вооруженных сил Германии. Это подтвердила командно-штабная игра в наркомате обороны в 1936 году.

Из тюрьмы Тухачевский направил Сталину письмо, вторая часть которого была озаглавлена «План поражения». Судя по всему, этот документ был подготовлен маршалом самостоятельно, без участия следователей НКВД. Письмо выдержано в спокойном тоне, содержит многочисленные фактологические данные, к нему были приложены карты. Фактически показания Тухачевского — это завещание военачальника, в котором изложены его соображения относительно возможных направлений боевых действий немецкой армии против РККА и стратегических операций на первых этапах войны. Хотя до конца непонятно, как Тухачевский предполагал начало войны между Германией и СССР, разделенными территорией суверенной Польшей, которая к 1937 году начинала все более тяготеть к военному сотрудничеству с Францией. Видимо, он исходил из того, что Польша выступит все же против СССР в союзе с Германией.