Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №3 за 2004 год Страница 25

Пуля Минье считалась наиболее удачной и стала столь популярна, что дульнозарядные винтовки, к которым ее применяли, независимо от системы, именовали винтовками Минье. Ее использовали даже в патронах к казнозарядным винтовкам, где «расширительная» конструкция была уже лишней.

Но можно выполнить пулю и так, чтобы она легко скользила по нарезам, плотно прилегая к ним. Англичанин Витворт предложил целую систему – от винтовки до нарезной пушки с каналом ствола в виде скрученной 6-гранной призмы и соответствующей формой пули. Система оказалась слишком дорогой (хотя много позже полигональные нарезы найдут свое воплощение в стрелковом оружии), поэтому Витворт вошел в историю больше как технолог производства оружия. Винтовка американца Грина с овальной сверловкой канала ствола имела еще меньше перспектив.

Наконец, появились компрессионные (сжимающиеся) пули – Вилкинсона, Лоренца. Поперечные канавки на пуле способствовали ее сжатию под давлением газов по длине и соответствующему расширению в стороны. Эту схему, требовавшую точного изготовления пуль и стволов, приняли в Австро-Венгрии, Швейцарии и Саксонии.

Ну а что же Россия? Если в начале XIX века русское военное оружие шло вровень с лучшим зарубежным, то к середине века наметилось сильное отставание, которое отчетливо выявила Крымская война 1853—1856 годов. Вообще в Крымскую кампанию в русской армии практически все – от техники до оружия – оказалось малопригодным, кроме людей, показавших чудеса мужества, упорства и изобретательности.

Пока в Европе искали лучший вариант применения капсюльного замка, в России не желали расставаться с кремневым. Возражения против капсюлей приводились разнообразные: что грубые пальцы солдат не смогут обращаться с маленькими «колпачками» и прочищать брандтрубку, что «колпачки» легко теряются, что кремневый замок надежнее и дешевле. А стояло за этим осознание простого факта: надо тратить большие средства на организацию капсюльного производства, подтягивать химические промыслы, добычу меди. Русские мастера применяли капсюль только в оружии штучной работы.

Достигнутая к 1826 году на Тульском, а с 1839-го и на других оружейных заводах взаимозаменяемость деталей оружия была, конечно, важным шагом, но застывшей на многие годы системы оружия все же не улучшала. В 1839 году пришлось организовать Комитет по улучшению штуцеров и ружей, который после многих лет решил заняться переделкой кремневого оружия в капсюльное («ударное») по французскому образцу. С 1844 года начали такую переделку 7-линейных, 17,78-мм (линия – единица длины, равная 2,54 мм, применялась в России до 1918 года), пехотных, казачьих, драгунских ружей, карабинов и части пистолетов: заменяли курок замка, снимали огниво, срезали полку, устанавливая на ее место брандтрубку. Переделка пехотного ружья обходилась в 63 копейки. А в 1845—1849 годах приняли новые капсюльные ружья. Соответственно, налаживали и массовое производство капсюлей.

Нарезным оружием также приходилось заниматься с оглядкой – закупать подешевле и небольшими партиями. Среди прочих систем заинтересовал предложенный в 1832 году брауншвейгским офицером Бернерсом штуцер с двумя нарезами, в которые пуля вкладывалась двумя выступами. Пуля не заполняла нарезы целиком, прорыв газов получался значительным, заряжать было непросто – в боевой ситуации выступы или ободок пули не сразу попадали в канавки на дульном срезе ствола. Все же в Бельгии такой штуцер приняли на вооружение, и русский Комитет по улучшению штуцеров и ружей тоже заказал 5 тысяч штук. Их назвали «литтихскими» или «люттихскими» (от Люттиха, старого названия бельгийского Льежа). Литтихские штуцеры официально приняли на вооружение в 1843 году и выдали застрельщикам. Щитки прицела в них заменили подъемным «гессенским» прицелом по системе мастера Ижевского завода Юнга, снабдили штуцеры штыками-тесаками и специальным шомполом. Еще в 1839 году для крепостей приняли казнозарядный капсюльный штуцер французской системы Фаллиса («Рампар») калибра 8,33 линии, правда, не слишком удачный. Примечательно, что первыми образцами капсюльного оружия, принятыми в России, оказались нарезные, но именно их потом катастрофически не хватало.

Учитель целевой стрельбы гвардейского корпуса Гартунг переделал драгунское ружье в штуцер по той же двухнарезной системе. Получилось не хуже иностранных, да еще в три раза дешевле. В 1848 году штуцер Гартунга получили застрельщики гвардейских полков. Тогда же полковник Куликовский создал для штуцеров литтихских и Гартунга остроконечную пулю с двумя «ушками». В 1851 году был принят крепостной штуцер самого Куликовского со стержнем Тувенена, а вот стержневой штуцер Эрнрота того же года не прижился – был слишком дорог. Штуцеров вообще было так мало, что войска даже не брали их на маневры – боялись износить.

Ситуация на оружейных заводах постепенно ухудшалась: кроме нехватки «машин хорошего устройства» сдерживала зависимость станков от водяных колес (паровые двигатели внедрялись медленно), износ оборудования; поднять производство оружия никак не удавалось. На 1853 год в русской армии не хватало 532 313 ружей, 48 032 карабинов и 31 120 штуцеров. Три отечественных завода в 1853—1856 годах выпустили 362 992 ружья. Из срочно заказанных в Бельгии и Пруссии 55 000 ружей получить удалось только 9 184, а попытки купить штуцеры в США уперлись в сложности доставки.

В 1852 году был принят последний образец гладкоствольного пехотного ружья, к тому времени явно устаревшего. Единственным его достоинством была ложа, более удобная для прицеливания. Но солдат больше учили маршировать, чем стрелять. До 1853 года на обучение пехоты и драгун отпускали 10 патронов в год на человека, офицеров управлению огнем не учили вообще. Опыт Кавказа породил немало отличных стрелков и тактику стрелковой цепи, но основная часть армии этого просто не знала.

Крымская война стала столкновением нарезного и гладкоствольного пехотного оружия, которое было дульнозарядным, в основном капсюльным, примерно равным по скорострельности, отличие было в прицельной дальности. Срочное принятие нарезных образцов, переделанных из гладкоствольных, с «бельгийской» расширительной пулей мало исправило положение. На начало войны доля нарезных ружей в стрелковом вооружении русской армии в Крыму не превышала 4—5%, к концу войны – 13,4%. Во французской же нарезные ружья составляли около трети стрелкового оружия, а в английской – более половины. Французы имели стержневой штуцер Тувенена с прицельной дальностью 1 100 м, англичане – винтовку «Энфилд» Патент 1851 и 1853 годов с пулей Минье и прицельной дальностью до 1 000 ярдов (914 м). Их прицельный огонь перекрывал дальность русских ружей (раза в четыре) и гладкоствольных пушек, принося большие потери. В бою на Альме в сентябре 1854 года стрелки наступающего противника перебили офицеров и артиллерийскую прислугу русских частей. Печальным был и опыт Балаклавы, Инкермана и реки Черной. Русские войска поневоле начали вырабатывать новую тактику: залегать под огнем, активнее использовать земляные укрытия, действовать цепью. А изумлявшие англо-французов лихие русские штыковые атаки явились следствием слабости огня русских ружей.

Некоторые идеи подсказал противник. Под Севастополем у французского солдата взяли пачку патронов с «секретными» пулями системы начальника Венсенской стрелковой школы полковника Нейсслера. «Полушарная» пуля имела призматическое донное углубление, в канал ствола входила с зазором, при выстреле расширялась, это повышало обтюрацию газов. Такие пули испытали в Севастополе и Петербурге. В 1855-м пулю Нейсслера приняли в русской армии. Дальность стрельбы ружья образца 1852 года возросла с 300 до 600 шагов. Это было последнее усовершенствование солдатского гладкоствольного ружья. Далее началась эра винтовки.

Пока большинство армий искало пути превращения дульнозарядных винтовок в массовое оружие, в Пруссии, стремительно развивавшей свою военную промышленность, решили принять еще и винтовку казнозарядную, и под унитарный патрон. Ее создателем был выдающийся оружейник И.Н. Дрейзе. Он нашел способ выполнить унитарный патрон и оружие под него на основе имеющихся технологий. Пуля в поддоне, порох и капсюль объединялись бумажной (папковой) гильзой, причем капсюль располагался в поддоне пули. Патрон вкладывался в патронник, запиравшийся продольно скользящим затвором. При спуске длинный ударник, смонтированный в затворе вместе с винтовой боевой пружиной, взводимый при перезаряжании, пронизывал бумагу и порох и разбивал капсюль. Ударник прозвали «иглой», а саму винтовку – игольчатой. В этой схеме были и недостатки. «Игла» ржавела и ломалась, затвор засорялся пороховым нагаром, для предотвращения прорыва газов через затвор приходилось ставить специальный обтюратор. Зато скорострельность выросла до 5 прицельных выстрелов в минуту и в обороне, и в атаке, исчезла опасность вложить подряд 2—3 заряда или не дослать пулю до пороха, заряжать и стрелять можно было из любого положения, затвор разбирался без инструментов, уход был проще.