Александр Куницын - Служат уральцы Отчизне Страница 27

Прилетели, пошел я на КП. Начальник хмурый:

— Так ты самолично бомбу влепил?

А я ему застенчиво так отвечаю:

— Не было никакой бомбы. Мешками работали…»

Отцовские письма… Они, уже успевшие пожелтеть от времени, поистершиеся на сгибах, всегда были рядом. В госпитале Валерий держал их при себе, перечитывал по многу раз. Валерий гордился отцом. Вот он какой! На этой фотографии он снят майором, молодой еще. Красивый, сильный, черты лица волевые, от всего его облика веет редким жизнелюбием, энергией, о таких говорят: «настоящий мужчина». А глаза!… Они у него излучали и силу духа, и доброту, и недюжинный ум, светились весело, а иногда чуть грустно, как у человека, много повидавшего в жизни.

Особенно сильно потянулся душой к отцу Валерий с той поры, когда сам стал приобщаться к тому, чему посвятил всю свою жизнь Анатолий Иванович.

Когда Валерий поступил в авиационное училище, отец уже разговаривал с ним, как с взрослым человеком, на равных, писал ему, как пишут большому другу, товарищу по общему делу. Выбор сына Анатолий Иванович одобрил: «Я не ошибся, когда все от меня зависящее приложил к тому, чтобы ты стал штурманом».

После окончания училища у Валерия был широкий выбор мест не столь отдаленных, предлагали ему также остаться в училище инструктором: ведь летал он хорошо, точно бомбил. Однако новоиспеченный лейтенант Бурков выбирает Дальний Восток. И не только потому, что манила романтика дальних странствий. Повлияло на его выбор другое, более важное для него обстоятельство: туда же получили назначения ребята, с которыми он крепко сдружился за годы учебы: лейтенанты Саша Маточкин, Алик Сибгатуллин — уж очень не хотелось ему расставаться с ними. Готовясь вместе к выпускным экзаменам, друзья поклялись в этом — летать в одних небесах.

«Этот твой порыв прекрасен, — писал Валерию отец из Кабула, — и говорит за тебя (а о людях, в конечном счете, всегда судят по их поступкам, потому что… что ни говори, как ты красиво ни молви, а именно в деле, конкретном деле, в конкретных условиях, ты и я, все мы вместе, видны по своим поступкам и конкретным делам) и твой поступок — на Восток, на Дальний не за романтикой, а за другом, говорит, что ты — настоящий человек».

Нельзя сказать, что отец был чересчур щедр на похвалы, и Валерий понимал, что эту оценку, данную авансом, еще предстояло заслужить, а ориентир в письмах указывался:

«Валерий, я думаю, что главную цель в своей жизни ты уже определил, и я не ошибусь, полагая, что ты формулируешь ее так: все для дела, все для людей».

И, конечно же, пример отца, всегда много значивший для Валерия, привел его в Афганистан.

В июне 1981 года Валерий проводил свой очередной отпуск во Львове. Неожиданно в гостинице, в которой он остановился, его пригласили к телефону. Узнав голос отца, удивился: «Как он вычислил мои координаты? Ведь я ничего не писал ему насчет отпуска…» Отец сообщил ему:

— Я еду на юг в командировку. На один год… Ты понял, что это такое?

— Понял… — ответил Валерий. Расшифровать сказанное проще некуда — в Афганистан. Был у них разговор на этот счет.

— А как ты? Есть желание?

— Конечно!

— Что — конечно? Хочешь или не хочешь?

— Разумеется, хочу. Ты же знаешь.

— Тогда вот что я тебе скажу… Долго не разгуливай в отпуске. Через недельку будь в Москве, позвони, там решат насчет тебя.

Разговор с отцом обрадовал Валерия. Еще зимой в экипаже, собравшемся перед вылетом на аэродроме в теплушке, зашел разговор, который не на шутку взволновал старшего лейтенанта Буркова. Штурман корабля старший лейтенант Леша Шумилов сказал, как бы между прочим, что отбирают несколько экипажей из полка для отправки в Афганистан.

— А насчет нашего экипажа ничего не слышно? — Валерий навострил уши.

— Поговаривают и про нас… — ответил Шумилов, напустив на себя серьезность. — Но слышал я, что пойдут туда подготовленные, опытные летчики и штурманы. Так что не обижайся… Хоть ты и не совсем зеленый, но оператор еще молодой, налет свой знаешь…

Только на другой день, сбегав в штаб, Валерий узнал, что разыграли его, как мальчишку: знали друзья, что с тех пор, как появились сообщения о событиях в Афганистане, Бурков спит и во сне видит себя там, «за речкой».

…Прибыв в Москву, Валерий направился в главный штаб, в отдел кадров. Грузный полковник не стал долго томить молодого офицера:

— Я в курсе вашего дела… На чем хотели бы летать там? На транспортных или на вертолетах?

— Я не думал над этим… — признался Валерий. — Вы же знаете, я летал на самолетах.

— Хорошо, мы вас командируем… А на месте решат, куда определить, — заключил полковник. — Позвоните месяца через полтора…

На Дальний Восток Валерий возвращался в радужном настроении — будущее представлялось полным необычных, важных событий. В назначенный срок позвонил в Москву. Оттуда обнадежили: бумаги на него оформлены, ждать вызова.

В ноябре, совсем некстати, экипаж, в составе которого летал Бурков, отправили в командировку на Н-ский аэродром, с которого им предстояло работать не одну неделю. Впрочем, в армии не спрашивают: кстати, некстати… Перед отлетом Валерий подошел к командиру эскадрильи, попросил его сообщить, если будет вызов.

На Н-ском аэродроме жизнь шла своим чередом, летать приходилось часто, подолгу, дни проходили, а из полка никаких известий. Валерия стали томить неясные предчувствия.

Вернувшись в полк 10 декабря, он обнаружил у себя в комнате, на столе, письмо отца. Он сообщал, что его ходатайство о командировке в Афганистан отклонено по причине весьма нелестной характеристики.

«Ты оказался не таким, каким я тебя представлял, — сердито корил отец. — Ты не офицер, ты — слюнтяй, который стал в несколько сложных условиях ныть. Так поступают люди со слабым характером. Была у меня мысль, чтобы взять тебя сюда авианаводчиком, чтобы ты полазил по горам, чтобы пули посвистали над тобой (я не хочу, чтобы ни тебя, ни кого другого убивали), чтобы ты посмотрел на смерть, раны и кровь; и тогда, может быть, ты понял бы, что наша с тобой судьба — быть защитниками Родины настоящими, а не нытиками…»

Вот говорят: «удар судьбы» — такое поражение он испытал в своей жизни впервые. Но смириться, сжиться с неудачей — это было не в его правилах. Решил во что бы то ни стало разобраться, кто же мог составить на него характеристику.

И вот что ему удалось узнать. Да, в его отсутствие на него и в самом деле пришел запрос, но поступил он не в полк, а в штаб ВВС округа. Оттуда кадровики позвонили в полк, вышли на старшего штурмана части. Так, мол, и так, надо оформить документы на старшего лейтенанта Буркова в загранкомандировку. Нужна характеристика. Старший штурман вызвал к себе в кабинет командира подразделения, в котором служил Бурков, капитана Александра Пряничникова:

— Какую характеристику будем писать на Буркова? — спросил он. Формально он не мог игнорировать мнение командира.

— Какую заслужил, такую и напишем… Нормальную характеристику.

Своих людей командир знал хорошо, ко сейчас он, как бы перепроверяя себя, постарался лучше вспомнить, что ему было известно о молодом офицере Недавно старший штурман эскадрильи отзывался о нем: «Самый работящий оператор». Вспомнил, как в одном из полетов по маршруту старший лейтенант Бурков выручил штурмана корабля, намудрившего что-то с аппаратурой ближней навигации, — не ровен час, могли далеконько уклониться от линии пути.

— Считаю, парень заслуживает положительной характеристики, — уверенно сказал Пряничников.

— Значит, ручаетесь… — старший штурман выдержал паузу, потом произнес со значительным видом: — Но имейте в виду, речь идет о заграничной командировке…

— Я это и имел в виду.

— Мне кажется, недопонимаете вы чего-то, — досадливо поморщился хозяин кабинета. — Нет, надо дать такую характеристику, чтобы в загранкомандировку его не пустили, — нажал старший штурман на офицера.

Не нравился Пряничникову такой разговор. Он уважал старшего штурмана: что там говорить, специалист грамотный, толковый — на лучшем счету в коллективе, а вот человек… Было что-то барственное в отношении флагманского штурмана к «низшим чинам» — он сам так называл молодых операторов, — нескрываемое высокомерие.

Командир, кажется, догадывался об истинной причине того, отчего старший штурман невзлюбил Буркова. Были у них нелады. Бурков тоже хорош: погорячился напрасно… А вот как обстояло дело. После итоговых занятий комэск объявил Буркову, что руководитель группы выставил ему по марксистско-ленинской учебе «трояк». Уверенный в том, что оценка поставлена ему несправедливо, Бурков кинулся разыскивать старшего штурмана, в группе которого он занимался, узнать, за что же ему снижен балл.