Константин Кайтанов - Наше небо Страница 28

В зеркало, укрепленное на одной из стоек центроплана, я наблюдаю за лицами моих пассажиров, сидящих в задней кабине, и вижу их веселые улыбки. Евдокимов и Федорова пытаются что-то сказать друг другу, но рев мотора заставляет их перейти на мимику и жесты.

Но вот пора прыгать.

Веду самолет точно по тем же ориентирам, по которым выпускал и молодых парашютистов: справа — парк, слева — железная дорога. Захожу на боевой курс, сбавляю газ. Когда самолет снижает скорость до ста километров в час, я поднимаю правую руку, приглашая Федорову приготовиться оставить самолет. На малой скорости веду медленно снижающийся самолет к заранее намеченному ориентиру. Когда плоскость касается ориентира передней кромкой, даю вторичный сигнал к отделению от самолета.

Взглянув в зеркало, вижу вдруг смеющееся лицо Федоровой. Она смотрит на меня недоумевающе-вопросительно — прыгать или нет.

Перевожу взгляд на Евдокимова и вижу: он всячески протестует, удерживая Федорову от прыжка.

— В чем дело? — ору я, вычеркивая для убедительности рукой знак вопроса.

Мой воздушный консультант также переходит на мимическую речь, смысл которой я улавливаю после неоднократных повторений:

— Рановато. Не дошли до точки.

Меня не удовлетворяет это непонятное предостережение.

Предыдущие прыжки подтвердили правильность расчета, — значит, нужно прыгать. Категорически настаиваю, подняв левую руку. Удерживаю правой рукой штурвал, слежу за Федоровой. Она стоит у борта кабины и вот уже сгибается, чтобы перевалиться вниз.

— Рано, рано! — предостерегающе кричит Евдокимов и снова удерживает Федорову в кабине.

Пока происходит эта словесная и мимическая перепалка, самолет уходит от точки сбрасывания, нарушив тем самым правильные расчеты.

Снова выходим на круг.

Я недоумеваю, выпускать ли вообще парашютистку, и, обернувшись, смотрю то на Евдокимова, то на Федорову.

Евдокимов, словно производя расчет, глядит за борт кабины на землю, ища ориентиры, над которыми Федорова должна оставить самолет. Но вот, наконец, его сосредоточенное лицо просветляется, и он, указав рукой вниз, приглашает Федорову к прыжку.

— Стой! — кричу теперь я. — Пролетели.

Федорова, скорее увидев мое искаженное гневом лицо, чем услышав звук голоса, оборачивается, затем переводит недоумевающий взгляд на Евдокимова, потом на меня. Тогда Евдокимов резко машет рукой. Федорова уходит под самолет, мелькнув в воздухе подошвами валенок.

Дав газ, я быстро ввел самолет в левую спираль и скоро увидел развернувшийся парашют.

— Куда она приземлится?

Кружась вокруг опускающейся парашютистки, мысленно прикидываю район посадки. Скоро я убедился, что он будет далек от границы аэродрома.

— Видишь, — кричу я своему консультанту, с виноватым видом следящему за покачивающейся Федоровой.

Как и следовало ожидать, наши длительные споры в воздухе нарушили расчеты. Федорова приземлилась на колючую проволоку на самой границе аэродрома. Шелковая ткань запуталась в проволочном ограждении.

— Видишь! — еще раз кричу я Евдокимову, проносясь в бреющем полете над головой Федоровой.

Евдокимов, смущенный, развел руками, дескать, ничего не поделать.

Мы сделали посадку и поспешили уйти скорей с аэродрома, потому что свидетелем наших расчетов случайно оказался командир части. Он, казалось, не заметил нашего исчезновения. Но на другой день мы убедились, что это нам только показалось.

Рассказывая на командирской учебе об атаке двумя истребителями, он будто вскользь бросил фразу:

— Впрочем, не во всех случаях следует рекомендовать эту фигуру. Ум хорошо, а два ума… иногда гораздо… хуже. Впрочем, об этом нам могут рассказать наши некоторые «мастера».

Эта фраза была сказана с такой выразительной иронией и усиленно красноречивым взглядом, что все со смехом обернулись к нам.

Прыжок… с третьего взлета

Одного из моих учеников, прошедшего полный курс теории парашютизма, летчик Никифоров два раза вывозил на прыжок, и тот оба раза не решался прыгнуть.

Не вполне доверяя летчику и желая лично проверить, в чем дело, я решил усадить парашютиста в третий раз и поднять его в воздух самому. Все приготовления к прыжку прошли нормально. Выслушав указания, новичок спокойно подошел к самолету, влез по крылу на первое сидение и, усевшись, стал ждать взлета. Свои неудачные полеты он считал непоказательными и заявил, что обязательно прыгнет, если поведу самолет я.

Набирая высоту, еще до первого разворота я вступил с ним в разговор, желая его рассеять, отвлечь от мысли о предстоящем прыжке.

Потихоньку мы достигли положенной высоты. Я вывел самолет на курс и, рассчитав точку сбрасывания, сбавил газ. Самолет, тихо покачиваясь, на очень малой скорости шел вперед, немного проваливаясь. По сигналу руки мой воздушный спутник вылез. Крепко поддерживая его правой рукой, — зажав ручку управления коленями, — я левой рукой продел правую руку парашютиста в резинку вытяжного кольца, обмотав ею кисть.

Когда все приготовления были закончены, я спросил:

— Почему же вы не прыгали раньше?

Ничего не ответив, юноша посмотрел на меня и, увидев мою суровую физиономию и сигнал «прыгай», нерешительно потоптался на крыле, а затем… отделился от самолета.

В момент падения он раскинул ноги и, идя вниз правым боком, дернул вытяжное кольцо. Парашют раскрылся. Все шло нормально.

Несколько времени спустя раскрасневшийся парашютист подошел ко мне и рапортовал:

— Слесарь ленинградского завода «Большевик» Серженко выполнил первый парашютный прыжок.

— Так почему же вы не прыгали раньше? — со смехом повторил я.

— Видите ли, когда вы заговорили со мной спокойно, я забыл о своих неудачных полетах, набрался смелости и отделился от самолета.

Дело объяснялось очень просто. Мой товарищ дважды вывозил Серженко на прыжок, сам проявляя больше нервозности, чем парашютист. Нервозность летчика передавалась парашютисту, и у него нехватало духа совершить прыжок.

К осени Серженко выдержал испытание на инструктора парашютного спорта и имел уже около десяти прыжков.

Точный расчет

В тот теплый вечер я руководил парашютными прыжками на одной из полевых площадок. Абсолютный штиль в воздухе делал приземление настолько мягким, что парашютисты приземлялись чуть ли не в самое «Т», в центр площадки. А попасть на «Т», даже при хороших условиях, так же трудно, как стрелку неизменно «лепить» в «яблоко» малой мишени.

Хорошие результаты прыжков так подействовали на одного молодого инструктора парашютного спорта, что он заявил:

— Когда я буду прыгать, то приземлюсь на крышу санитарной автомашины.

Действительно, приземление произошло довольно точно, но все-таки не на крышу «санитарки», а метрах в двадцати от нее.

Летчик Власов, наблюдавший прыжок инструктора, вдруг заявил мне, что такая неточность непростительна, и, если ему разрешат, он опустится точно ко мне на плечи.

— Хорошо, — сказал я. — Ваша очередь через два человека. Приземляйтесь где угодно, хоть на мои плечи, но покажите класс расчета.

Дождавшись своей очереди, Власов полез в кабину самолета, довольно ехидно улыбаясь.

— Смотрите, сдержите свое слово! — сказал я ему на прощание.

Машина прошла круг, развернулась влево и вдруг, вместо обычного захода на центр аэродрома, стала удаляться от него. На высоте четырехсот-пятисот метров мы увидели, как маленькая фигурка отделилась от самолета и стремительно понеслась к земле. От аэродрома это было на расстоянии никак не меньше трех-четырех километров. Подозревая что-то неладное, мы на автомашине помчались к месту приземления и вскоре нашли Власова. Он сидел на бахче и спокойно уплетал огромный арбуз.

— Что за безобразие! — заорал я. — Где же тут, к чорту, ваши расчеты?

— Простите, — возразил Власов. — Я приземлился по условию, где хотел. А такого удобного случая я ожидал давно.

Мы забрали расчетливого парашютиста с бахчи и увезли на машине.

«Затянул»

Обычно присутствуя при полетах и прыжках бойцов, аэродромный врач Володя настолько «наторел» в авиации, что свободно изъяснялся по любому специальному вопросу.

Полет через полюс? — Пожалуйста. Володя изложит вам наиболее «прямой» маршрут, которым «почему-то не воспользовались» наши товарищи, и небрежно бросит несколько критических замечаний о тяжелых самолетах.

Затяжной прыжок? — Будьте любезны. Володя дает исчерпывающие сведения и по этому вопросу. Со своим неугомонным всезнайством Володя совался всюду, где он только замечал какое-нибудь скопление летчиков или парашютистов, и, протиснувшись вперед, вмешивался в беседу.