Антон Буслов - Между жизнью и смертью. Рассказ человека, который сумел противостоять болезни Страница 30

Когда я пишу это, перед глазами стоит онкоцентр на Каширке, где я лежал несколько месяцев во время второй линии химиотерапии. Палата была двухместная, но временно в ней размещались три пациента (приятное неудобство, так как причиной был ремонт половины этажа). Моя койка стояла в проходе, а соседями были отставной военный из Рязанской области и выдающийся ученый-энергетик из Москвы. В палате я был единственным ходячим пациентом: старенькому профессору родственники нанимали сиделку, а военный всегда лежал – о нем заботилась его жена. Рак лечат очень долго. И пока его лечат, в центре живут пациенты и те, кто о них заботится. И когда мне показывали двухместную кровать в нью-йоркском Hope Lodge, просторную комнату со столом, телевизором, картинами, душевой кабиной, шкафами, я вспоминал ту самую палату. Палату на двух человек, в которой жили пятеро. Мужскую палату, в которой жена, заботившаяся о неходячем супруге, много месяцев спала рядом с его кроватью на стульях, потому что не положено захламлять проходы посторонними предметами.

Когда меня в четверг утром госпитализировали в Нью-Йорке, я был плох. Но мог ходить, говорить, думать. Одним из первых документов, которые я подписал, было официальное разрешение для жены. Оно нужно было больничным бюрократам, чтобы выписать ей круглосуточный пропуск в палату, обеспечить доступ к врачам и к информации о моем лечении. Нам сказали, что можно поставить в палате дополнительную кушетку, что супруга может вообще не покидать больницу. И приходить ко мне в любое время. В любой момент – позвонить.

Это тоже была двухместная палата, и рядом находился еще один пациент, о котором заботилась его мама – нас разделяла специальная ширма. Медсестра извинилась, что больничная еда будет не очень вкусной, и посоветовала, какую домашнюю еду можно привозить при моем курсе химиотерапии. Вечером Маша поехала в Hope Lodge, чтобы утром привезти мне хороший завтрак, ведь там есть кухня с плитами, микроволновками, моющими машинами, посудой, салфетками, кофеварками и всем прочим, что должно быть на кухне. Кстати, там же висит табличка, где написаны имена людей, пожертвовавших средства на ее создание.

Лежа в нью-йоркской больнице и думая о еде, я вспоминал Москву. Химиотерапия – жуткая вещь в плане влияния на аппетит. Она изменяет вкусовые рецепторы, и привычная еда становится невкусной. Кроме того, человека начинает сильно тошнить, от чего аппетит пропадает вовсе. Требования по диете, которая нужна для восстановления истощенного организма со сниженным иммунитетом, выполнить бывает непросто. К примеру, раковым больным нужны мясо и печенка, а не сыроедение, которое убьет их с большей гарантией. Однажды в онкоцентре в нашу палату нагрянул заведующий отделением, отличный врач и вынужденный администратор в одном лице. Он увидел неладное: жена рязанского военного купила электрическую скороварку, чтобы готовить мужу мясо, ведь больничная еда в центре состояла в основном из капусты, к которой иногда добавляли апельсины.

– Немедленно уберите этот электроприбор! – потребовал заведующий. – Здесь запрещено готовить еду. Нельзя пользоваться электрическими приборами!

– Но вы же сами сказали, что моему мужу нужно есть мясо, чтобы восстановить мышцы, – удивилась женщина.

– Нужно. Но я не говорил, что нужно готовить здесь! Готовьте дома!

Женщина растерялась. И заведующий понимал, что 99 процентов пациентов при слове “дом” вспоминают свои провинциальные города и поселки, ведь это федеральный центр, куда попадают те, кого не сумели вылечить в регионах. Эти люди живут в онкоцентре минимум по полгода.

– Дома! Скажите спасибо, что мы вас тут вообще терпим! – сказал человек в белом халате женщине, которая несколько месяцев спала на стульях возле койки своего неходячего мужа.

Всегда думал, что я – сдержанный человек. Но глядя на отличного врача, которого вынудили стать еще и пожарным инспектором, и рязанскую женщину, на лице которой растерянность, испуг и отчаяние сменились яростью человека, готового и умирать, и убивать за святую правду, я просто окаменел. Этот разговор я вряд ли смогу забыть. В нем не было виновных и невиновных. В нем оказались люди в таких обстоятельствах, в которые их засунула наша действительность. Медсестры потом утешали женщину, объясняя, что заведующий все понимает, но его могут наказать, если найдут нарушения пожарной безопасности. Женщина соглашалась с ними, но настаивала, что будет продолжать готовить украдкой, иначе ее муж умрет.

Все это происходило рядом со мной, в палате на двух человек, в федеральном онкологическом центре – главном учреждении по лечению рака в России в 2012 году. Но мне потребовалось попасть в США, пожить в Hope Lodge, поесть домашней еды после капельницы, чтобы почувствовать, какого именно ингредиента пока не хватает в нашем лечении онкологии. Вообще в нашей жизни.

Я уже придумал решение. На каждом этаже Российского онкоцентра есть кухня, которая используется три раза в день, чтобы санитарка разливала по тарелкам привезенный на тележке капустный суп. Тут не надо денег. Надо просто признать, что онкологическим больным нужны те, кто о них заботится, кто может готовить для них еду. Надо пустить их на эти кухни и разрешить оставить там свои скороварки и микроволновки. Они сами их купят, потом оставят в больнице. Они не разведут антисанитарию, потому что тоже спасают своих близких. Просто кому-то большому и властному надо признать, что лечат не только лекарства… Это знание у нас пока еще не открыла медицинская наука.

Американский врач говорит, что выпишет меня сразу, как только убедится, что почки выдержали химию. “Дома выздоравливать гораздо комфортней! – поясняет он. – Мы сможем продолжать амбулаторный курс”. А я думаю: еще чуть-чуть, и я окажусь в Hope Lodge, там нам с супругой вместе будет уютно и спокойно. Я не знаю, кто у нас ведает реформой здравоохранения, но если он вдруг прочитает эти строки, то я, как настоящий русский разведчик, докладываю ему главную военную тайну успешной американской медицины: “Дома и стены лечат”.

Вы удивитесь, что я много пишу о банальных вещах. Но лимфома и ее лечение сделали из меня философа. Мне не раз писали разные люди, что по моей истории надо обязательно сделать книгу. Как охарактеризовать ее жанр? Драма? Комедия? Фантастика? В субботу я написал об операции, о сложностях с финансами. И многие сразу стали помогать мне собрать необходимую сумму… В “подушку безопасности” вкладываются незнакомые и знакомые мне люди просто потому, что знают – лечит и забота. А именно это и есть забота. Та самая, которую не заменишь лекарствами, которая приносит особое чувство, что окружающим не все равно и что чудеса могут стать привычными. Ведь хорошие люди помогают победить время в смертельно захватывающей игре с раком.

Сейчас понятно, что приличные деньги на реабилитацию после трансплантации все равно потребуются. Но чтобы собрать их, у нас есть по крайней мере три месяца. А это значит, что я смогу в спокойной обстановке все спланировать заново, получить полные счета клиники за срочную госпитализацию, уточнить план лечения, подробно расписать вам, как и что предстоит делать. Главное, что сумма депозита, которую требовал финансовый отдел клиники, уже должна быть на счету, а значит, меня лечат на полную катушку.

Меня стабилизировали, сделали новую биопсию, провели массу тестирований, включая ПЭТ, подготовили план по новой химии. Ввели первые цитостатики, сняли отек с шеи. В общем, мне удалось пройти еще один уровень. Число жизней игрока не уменьшилось. Теперь я начинаю задумываться, что если бы все организационные, финансовые, эмоциональные ресурсы, которые расходуются на лечение от рака, как-то систематизировать и правильно направить, то его уже лечили бы лучше, чем простуду.

Сейчас я прошу вас принять участие в моей судьбе, если возникнет такое желание и возможность. Уже понятно, что цена вопроса остается приличной и времени на сбор средств потребуется немало. Наверное, если в моей будущей книге, как на табличке на стене кухни в Hope Lodge, написать имена всех, кто принял участие в этом проекте, то она станет толще самой большой энциклопедии. Об этом стоит подумать. Скоро смогу написать подробней о плане лечения с учетом всего происшедшего. А пока ужасно хочется сделать все максимально быстро. Потом оглянуться, отдышаться и уверенно вписать последнюю строчку: “Было сделано все, что требовалось, и все, что было возможно сделать. Работали лучшие врачи, в арсенале которых имелись все известные науке ресурсы. И, оглянувшись назад, можно уверенно сказать: в этой истории нет ничего, о чем можно было бы сожалеть, нет ничего такого, чего нельзя попробовать повторить”.

25 августа 2013 года

IVAC, радиотерапия