Павел Кравченко - Записки следователя Страница 4

Для меня было сильное впечатление, особенно оттого, что я думал, что меня папа будет ругать, что я мало того что сильно испачкался, но и еще с пятнадцатисуточниками играл в футбол.

Заканчиваю тему провинившихся граждан, важно отметить общую папину позицию по данному вопросу. Естественно у него был мозг исследователя. Он мог свободно играть в шахматы одновременно две партии вслепую. Естественным образом, в детстве я его проверял. То лошадку утащу, то пешечку прикарманю. Но ничего не «прокатывало». Приходилось возвращать фигуру на место. Так вот, по его статистическим наблюдениям, по большей части люди совершают преступления по глупости. Такова человеческая натура. И правонарушителю достаточно неделю – месяц побыть в камере, чтобы переосмыслить свое поведение.

Если человека осудили, и он попал в места лишения свободы, то по статистике – точно уже не помню – как минимум 70 % возвращаются туда снова. Причины понятны. А если это преступление, за которое можно и не отправлять за решетку (в СССР были различные альтернативы), то вероятность повторного совершения правонарушения ничтожно мала. Соответственно, он если была возможность, то нагонял ужас, читал лекцию и старался не отправлять в колонию. За всю карьеру следователя (десятки лет), лишь единственный раз гражданин, которого он не отправил в колонию, повторно совершил преступление.

Достаточно логичное поведение. Правда, со слов папы, его постоянно руководство за столь милосердное поведение ругало. Так как все знали, как живет наша семья, вопрос о «неких договоренностях» даже и не стоял в принципе. Руководство ему одно – а он им статистику.

Живя уже в Симферополе (папа занимал уже в то время довольно высокий пост, с пятнадцатиминутным еженедельным выступлением по местному каналу, из которого я узнавал, какие преступления находятся в его поле зрения (дома, он не обсуждал свои служебные дела)), я несколько раз был свидетелем следующей картины. Звонок в дверь. Я подхожу и открываю дверь. Стоит мужчина. «Здравствуйте». «Добрый день». «Здесь живет Павел Павлович Кравченко?» «Да, здесь». «Можно его позвать?» Я отвечаю: «Я вас слушаю» (а мне лет 12–13). Он еще раз: «Мне нужен Павел Павлович Кравченко». Я говорю: «Я вас понял. Я – Павел Павлович Кравченко». Как правило, некое недоумение. После некоторого замешательства с их стороны я уже начинал помогать людям выходить из данной ситуации. «Вы хотите поговорить с Павлом Павловичем Кравченко – старшим?» И начинал объяснять, в чём дело. Что меня тоже зовут Павел Павлович. И так сложилось – фамилия тоже одна. Одним словом, я сын и вас слушаю, так как папа на работе. В итоге много слов благодарности и т. д. Если у меня было настроение шутить дальше, то я мог поинтересоваться, в каком размере принесли взятку, и добавить, что мне как раз нужен велосипед или еще чего-нибудь. В основном мой юмор воспринимался доброжелательно. По виду приходящих можно было определить, откуда они прибыли. Правда, до сих пор мне непонятно, откуда они узнавали наш адрес.

Подобное я проделывал, когда подходил к телефону, и папы не было дома. Когда просили Павла Павловича к телефону, то я отвечал, мол, я вас слушаю. И в зависимости от характера разговора – если что-то важное, то признавался, что я Павел Павлович – младший, но если разговор не связан с преступной деятельностью заблудших граждан, то я мог и потянуть время. Самое интересное, что никто не жаловался. Раз папа мне ни разу об этом не говорил, то вывод очевиден. Возможно, оценил мой юмор по достоинству.

Еще очень важный момент заключается в неком отношении к жизни. Папа был строгий и благодаря профессии, и по характеру. Добрый да, но строгий как минимум внешне. Он часто читал лекции в школах, и все мои одноклассники или товарищи говорили, что мне не повезло, что у меня такой отец суровый. Не забалуешь. На что я отвечал, что я в принципе не балуюсь, и особо мне это не мешает жить. И, как правило, различные примеры относительно того, что им всё разрешают и отцы их – просто «ду́шки».

Но по поводу того, кто «душка» и «милашка», а кто не очень – мои одноклассники и товарищи (в общем количестве) могли воочию убедиться, кто же из родителей (отцов в первую очередь) «душка» по-настоящему.

Намечался некий праздник. И встал вопрос, где мы все соберемся. Так как в СССР не принято было арендовать для школьников кафе (да и возможностей не было), то в основном вся подростковая, говоря по-нынешнему, «тусня» происходила на квартирах. В нашем случае – тусовка в хорошем смысле слова. Возраст 13–14 лет. Естественным образом, никакого алкоголя не было и в помине. После длительных совещаний я предложил: «Давайте я спрошу у родителей». У нас была четырёхкомнатная квартира. Родители, естественно, согласились. Это было первое удивление ребят. Потом еще пару раз мы собирались, но самое главное – это был аргумент для других ребят, у кого также была квартира из четырех комнат. Как правило, сбор 25–30 человек – это не совсем удобно. Особенно если учесть, что советские квартиры довольно тесные, один туалет и одна ванная. Диалог с родителями следующий. «Папа, можно наш класс соберется у нас?» «Сынок, да ты что?» Аргумент сыночка: «А вот родители Паши (а практически все родители и дети знали, кто и где работает), ему разрешают. И мы у них уже несколько раз собирались. Но так как у его отца сложная работа, нам неловко постоянно не давать отдых его папе. Он плохо отдохнет, значит, на одного жулика поймает меньше. А если этот жулик что-то сделает плохого для людей. И т. д. Вот отец у него – какой суровый, а разрешает. Я считал, что вы самые добрые и любите детишек». Тут деваться родителям было не куда. Раз подполковник, старший следователь по особо важным делам разрешает – то и нам отказывать как-то неловко.

Возвращаясь к тому, кто по-настоящему из родителей «душка» в понимании подростков. Вечером пришел весь класс. Естественно, сестрам было предложено навестить своих подруг, маме задержаться на работе, ну а папа и так поздно приходит. Как правило, кто еще у меня не был дома (а были всего несколько человек), начинают осматривать (в хорошем смысле) квартиру. Да и в принципе не сидеть же на одном месте. У нас было, в том числе, три балкона, поэтому было где походить. И самое большое впечатление на всех ребят производила моя комната. Это была не просто комната. Это было произведение искусства и несбыточная мечта любого подростка. Вся комната была обклеена цветными фотографиями из журналов. Каждая стена имела свою тематику. Одна – автомобили. Другая – ретроавтомобили. Следующая – спорт. Четвертая – еще что-то. Если бы у меня были еще фотографии, я бы обклеил и потолок, но что именно клеить, так и не придумал. Кроме этого, напротив входной двери висел череп собаки с встроенными лампочками, которые были завязаны на магнитофон и на открывание двери. Под этим своеобразным «ретропредметом» висела одна часть от упаковки диска (ру́ки явно неживого человека в паутине), а сверху его голова, которая тоже была… не первой свежести. Когда дверь открывалась, срабатывал микровыключатель, который я вмонтировал в дверной косяк (естественно, частично его испортив (косяк)) – начинала играть несколько необычная музыка и собачка в такт этой музыке всем входящим подмигивала. Лампочки, естественно, разного цвета.

Все ребята были не то что удивлены, а поражены. Мало того, что это необычно, но всех интересовал вопрос: как это всё разрешили родители и особенно отец. Нам, чтобы повесить небольшую фотографию, приходится долго упрашивать родителей, обещать, что обои не будут испорчены, и если что, они всегда по первому требованию снимут. А здесь такое…

Самое главное, что для меня было это естественным. Естественно, я приходил к папе и показывал, что какие интересные спортивные фотографии и было бы не плохо, для того чтобы более активно заниматься спортом, иметь их перед глазами. Отец просто соглашался. Потом я вообще перестал спрашивать. И я ни разу не услышал ни от папы, ни от мамы, что это всё лишнее. Единственное – пришлось найти логическое объяснение по поводу черепа и страшных картинок. Кроме такого, что это позволяет побороть подростковый страх (ночью это достаточно необычно и тем, у кого слабые нервы, лучше этого не видеть), ничего более конструктивного на ум не пришло. Папа только сказал, что если уж ты такой трус, то чтобы его (страх) побороть, то пусть висит. На что я отвечал словами из советского кино: «Папа, я не трус, но я боюсь». Понятно, что им было ясно, что я просто валяю дурака.

Подобных характерных примеров некого отношения к жизни, и особенно в том, как воспитывать в детях правильное понимание жизни, не цепляться по мелочам, и всегда видеть главное – множество. Уже имея своих детей, я рад, что значительная часть характера мне передалась от папы. Поэтому я и стал макроэкономистом, т. е. специалистом, который способен видеть главное и не зацикливаться на мелочах, которые не имеют принципиального значения. Единственное мне так и непонятно: по каким причинам основная часть граждан тратит на это (мелочи и детали, от которых ничего в общем счете не зависит) и время, и силы, и средства.