Всеволод Кочетов - Собрание сочинений в шести томах. Том 6 Страница 44

— Чем эти штабы заняты, на это мы налюбовались, — сказал Семенов.

Возле деревни Дубоем группа встретила заплаканную женщину.

«Сына ищу», — ответила она на расспросы.

Накануне из того штаба, что в Тихвинке, в деревню примчались каратели. У одного из крестьян, у мужа этой женщины, они нашли двоих красноармейцев. Подожгли, конечно, дом и хотели тут же расстрелять его хозяина и хозяйского сына на глазах у потрясенной матери. Но те расстрела ждать не стали, бросились оба к лесу. Крестьянина, ее мужа, все-таки догнали — уже не молод был шибко бегать — и убили, а паренек скрылся.

— Через несколько минут мы сами увидели это дымящееся пепелище, этого застреленного человека. Соседи сколачивали для него гроб из досок, содранных с крыши. Они нам сказали, что были в деревне еще две беженки. Хорошие, добрые женщины. Помогали красноармейцам. Ну, так их раздели догола, при всех избили вот на этом месте и куда-то угнали. За избой, которая стояла на самой окраине деревни, мы заметили деда. Он копал яму. «Хоть маленько, да хочу хлебца припасти. А то с голоду помрешь, когда подчистую гитлеровцы у нас все выметут».

Время от времени немцы со своими подручными из кулачья устраивают внезапные налеты на деревни. Появляются они группами и непременно на машинах. Подъехав к окраине, останавливаются и тотчас начинают повальный обыск в сараях, в амбарах, клетях: нет ли спрятанных красноармейцев или партизан. А затем, убедившись таким образом, что им не грозит пуля в затылок, заходят уже и в дома. Начинается грабеж. Забирают поросят, коров, овец, бьют из пистолетов кур на улицах, тут же на месте лакают молоко из кринок.

Но иногда устраиваются наезды и, так сказать, с «просветительными» целями. Деревню сгоняют тогда на собрание. С платформы грузовой машины бравый «лектор» держит речь. Он говорит по типовому геббельсовскому конспекту. Здесь и «непобедимость» германской армии, и «новая эра» в жизни человечества, и, конечно, падение большевизма, роспуск колхозов, раздача земли крестьянам. Но конец таких речей странно не вяжется с их началом. Оратор, обещающий роспуск колхозов, урожай-то призывает собирать коллективно и засыпать зерно не куда-нибудь, а в общественные закрома. В отличие от бессистемных набегов и кустарного разбоя первых дней оккупации это подготовка к планомерному, «научно организованному» грабежу. Из общественных амбаров гитлеровцам куда как легче выгрести, вывезти хлеб для своих армий.

Один из подобных «агитаторов» приехал в деревню Родило. Окончив свое выступление, он обратился к первой попавшейся женщине, молча стоявшей в толпе: «Скажи вот ты. Как жила прежде?» — «Ничего жила, хорошо.

Сама пятьсот рублей получала, да муж работал». — «Значит, довольна была жизнью?» — «А как же. Довольна, конечно». С размаху гитлеровский «культуртрегер» ударил женщину ногой в живот.

Для захваченных ими районов немцы выпускают газету. Учитывая авторитет и популярность советских газет, фальшивых дел мастера назвали ее «Правдой». В этой газетке внешне все как в «Правде»: заголовок, шрифты, расположение материалов. Но что там за материалы?! Вы найдете среди них и описание «торжественной встречи» германских войск в Кривом Роге, и статейку невесть откуда взявшегося архимандрита об открытии нм новых мощей в Пскове, и всякий подобный бред.

Через Плюссу бойцы во главе с батальонным комиссаром Семеновым перешли по бревнам. Река была запружена лесом, который немцы спешно сплавляют, чтобы вывезти в Германию. Такую же лихорадочную спешку проявляют они и на Гдовских сланцах. Они и по думают откачивать воду из затопленных шахт или восстанавливать оборудование. Напротив, все, что еще уцелело, быстренько разбирается, упаковывается в ящики и грузится в вагоны. «Видно, недолго думают у нас жить», — сказал бойцам один старый рабочий в Сланцах.

— Так выглядит тыл немцев на нашей земле, — завершил Семенов рассказ. — Не густо у них там. Все силы бросили в бой.

Завязался долгий разговор о стратегии, о том, что если разбить немцев на фронте, то, не имея должных резервов в тылу, они неудержимо покатятся назад. По вот как их разбить здесь? И когда же это будет?

В обратный путь к фортам мы решили двинуться другой дорогой, точнее, не дорогой, а дорогами. Мы хотели избежать непрерывных налетов авиации и поэтому, сверившись с картой, избрали путаную цепочку неведомых проселков прямо через леса. По шоссе добрались до деревни Лопухинки. Оказывается, здесь тоже было достаточно немецких самолетов над дорогами. Подъезжая к деревне, мы еще издали почуяли вкусный запах свежего хлеба. Вблизи это было не так вкусно, как издали. У деревни стоял на шоссе грузовик и горел дымным, трескучим пламенем. Кузов его был полой буханками хлеба. Горел кузов, горела кабина, горели, дымя и источая хлебный печеный дух, свежие буханки. Два мертвых красноармейца лежали на обочине дороги, вытащенные крестьянами из кабины.

От Лопухинки мы свернули влево и дремучими глухими лесами двинулись к северу, спускаясь с Копорского плато в прибрежные бескрайние болотистые заросли. Дороги тут были неезженые, скверные, мы проваливались на гнилых гатях, застревали среди пней. Но все-таки двигались. Пересекли так речку Рудицу, пересекли речку побольше — Черную, кое-как добрались до побережья залива. Самолетов над нами не было, это верно, но зато дорожные трудности пришлось преодолеть невообразимые.

Местами даже и в этих дебрях мы натыкались на оборонительные работы. И там копали — рвы и траншеи, и там строили — огневые точки.

К ночи мы были в Ораниенбауме.

14

Еще когда утром мы ехали из Ленинграда, на одной из улиц Ораниенбаума увидели Веру Горбылеву. Их, то есть наше дочернее издание — «Ленинградскую правду» на оборонной стройке», так же, как нас, ходом военных событий в последние дни прижало к Ленинграду. С первых дней существования этой боевой газетки бригада ее корреспондентов — Вера Горбылева, Арон Рискин, Миша Смех и еще двое-трое — работала на сравнительно дальних рубежах, под Лугой, в Толмачеве, там, где в ту пору спешно возводили первые оборонительные рубежи. Сейчас те рубежи, как известно, сыграли свою роль, немцы были надолго задержаны в районе Луги, и вот одна из бригад газетки очутилась в Ораниенбауме, в лесах вокруг него, у подножия Копорского плато, где начаты новые стройки, часть которых мы увидели сегодня в лесах.

Мы остановились, встретив Горбылеву; она нам сказала, что бригада «базируется» на ораниенбаумскую нотариальную контору. Днем в той комнате контора нотариуса, а после четырех или пяти — уже другая контора — контора бригады, одновременно и корреспондентское их жилье. Вот здесь, недалеко. Если будете нуждаться в ночлеге, заезжайте.

Разыскав знакомых нам морских летчиков, поужинав у них, наслушавшись новых боевых рассказов, мы так и сделали: отправились в нотариальную контору, нам понадобился ночлег. Возле входа в здание, в котором были собраны все связанные с юриспруденцией районные организации: нотариальная контора, коллегия защитников, прокуратура, народный суд, — перед запертыми «черными» дверьми со двора толпилась в темноте вся бригада «Оборонной стройки». Усталые, голодные, они возвращались с трассы. Стоя возле дверей, которые не хотели открываться, Арон Рискин, тонко чувствующий юмор человек с наблюдательным глазом, как всегда, острил; Вера, попятно, кем-то и чем-то возмущалась.

Наконец нам открыли — один из тех, кто сторожил здание, вышел в исподниках к входу, отодвинул задвижки и снял крючки.

На втором этаже, куда мы поднялись, держась друг за друга и светя фонариками, было пусто и тихо. Только темные, грязные полосы по стенам коридоров на уровне человеческих задов и лопаток свидетельствовали о густых толпах, обтирающих эти степы своими спинами днем, о людях, которые долгими часами дожидаются здесь — кто пустяковой справки, кто вызова к прокурору или решения суда. А сейчас… Сейчас здесь было пусто, угрюмо, уныло. Комнатенка нотариуса оказалась крохотной, с единственным окном во двор. Мы поинтересовались, куда выходит это окно. Оказалось, на юг. Не образовались такому известию — может дать снарядом или даже просто осколками. Были в комнатке шкафы с «делами», были железные ящики, два небольших столика, несколько стульев и старая пыльная кушетка.

Щелкнув замками своего чемодана, мы принялись извлекать из него военторговские припасы. Бригада «Оборонной стройки» тоже, оказывается, кое-что имела. Она запаслась жигулевским пивом и чайной колбасой. Начался ужин, и начались разговоры. Рассказывали каждый свое. Мы рассказали о только что состоявшейся встрече с батальонным комиссаром Семеновым, о его героическом походе с пятью бойцами из немецкого тыла, о том, какое впечатление Семенов вынес о немецких резервах, о зверствах, творимых гитлеровцами и их добровольными подручными в эстонских и русских селениях.